Барбара Вайн - Пятьдесят оттенков темноты
— Если дом продается, мы берем свою долю, а на остальное пусть покупает себе жилье.
Отец тут же принялся возражать.
— Что бедняжка Вера может купить за тысячу фунтов?
— Иден добавит. У нее денег куры не клюют. Почему ты должен субсидировать сестру, когда у нее есть муж, которому хорошо платят в армии, и сын, достаточно взрослый, чтобы ее содержать, — а у меня нет даже холодильника?
Мой отец тоже возражал против переезда Веры, но по другой причине. По крайней мере, тут мнения родителей совпадали. Вера прожила в Синдоне всю жизнь, сказал отец, забыв о годах, проведенных в Индии, и там все ее друзья. Под «всеми друзьями» он подразумевал Джози, и я тоже удивлялась, как Вера сможет расстаться с ней.
— Почему она хочет уехать? — все время повторял отец.
Я очень боялась, что правильный ответ должен звучать так: увезти Джейми подальше от сестры. Иден все еще лежала в больнице, хотя ей стало легче и ее обещали скоро выписать. Врачи так и не выяснили, что случилось с ее почками. Теперь почки пришли в норму — Иден, в сущности, всегда была здоровой и сильной. Выйдя из больницы и вернувшись домой, сделает ли она то, о чем говорил Фрэнсис, то есть поедет в «Лорел Коттедж», возможно, захватив с собой в качестве поддержки миссис Кинг и Джун Пул, и заберет Джейми? Это казалось мне немыслимым и незаконным, чем-то первобытным, вроде кражи соседского скота. Однако в один из моих визитов в Эссекс кто-то рассказывал мне о краже скота, которая произо-шла на одной из соседних ферм перед самой войной. Почему же я должна исключать похищение детей?
— Почему она хочет уехать?
— А Вера не объяснила в письме? — сказала мать.
Отец перестал читать письма вслух, наконец побежденный ее безжалостным сарказмом.
— Она говорит, что нуждается в переменах.
В больнице у Иден была отдельная палата, и отец мог ей позвонить, но, конечно, не позвонил. Написал письмо, спрашивая ее мнения. Нам позвонил Тони. Иден дома — в тот день он привез ее домой. Она сидит рядом с ним, разгадывая кроссворд в «Дейли телеграф»… В феврале Тони собирается повезти ее на Майорку, чтобы Иден восстановила силы.
Сегодня это звучит обыденно, туда едут все, кто не может позволить себе что-то получше, но в 50-м Майорка все еще была неиспорченным, практически неизвестным средиземноморским островом. Я с трудом представляла, где это. Они поедут в Форментор, где отдыхают звезды французского кино. Дом Веры? То есть «Лорел Коттедж»? Нет, они ничего не слышали о планах его продажи. Трубку взяла Иден, начав с того, что задала какой-то вопрос из кроссворда. Нет, ей не кажется, что Вера обязана продавать дом. Пусть подумает. Она, Иден, скажет Вере, чтобы та подумала, а после возвращения с Майорки они смогут еще раз все обсудить.
— Теперь, став богатой, Иден не хочет забивать свою маленькую хорошенькую головку делами сестры, — сказала моя мать.
Отец в ярости скомкал письмо и бросил в огонь — вот почему оно не сохранилось.
Тот телефонный звонок принес мне некоторое облегчение. Не хочу сказать, что я все время волновалась за Веру и Джейми, не такая уж я альтруистка, но иногда задумывалась об их судьбе. Помимо всего прочего, мне не хотелось, чтобы Фрэнсис оказался прав. А теперь получалось, что он ошибся. Иден целый месяц будет слоняться по дому, собираясь в путешествие, потом почти месяц отдыхать. Я забыла о промахе охотника, который оставляет засаду, чтобы неспешно поужинать, или кошки, которая при свете дня перестает следить за мышиной норкой.
15
Каждые несколько недель мы с Хелен навещаем Джеральда. Он на семь лет младше Хелен, но выглядит старой развалиной, пускает слюни, ничего не слышит, несмотря на слуховой аппарат, и весь день сидит в инвалидном кресле, тогда как Хелен вихрем влетает в его комнату, ее движения по-прежнему быстры и грациозны, слух остер, и только глаза слегка затуманены, так что ей приходится напрягать зрение, чтобы узнать тебя, и в прошлый наш визит она сначала обратилась к другому старику, перепутав его со своим зятем.
Я не очень понимаю, зачем туда хожу. Джеральда я знала очень плохо, да и то в те времена, когда он был мужем моей тетки. Он так и не женился на женщине, о которой писал Вере, когда просил развода. Вероятно, смертная казнь через повешение оказалась для нее непреодолимой преградой, и о браке с вдовцом Веры Хильярд не могло быть и речи. Это было слишком для всех нас, вынудило меня в панике выйти замуж, отпугнуло любовника Патриции, убило (по утверждению Хелен) генерала и разрушило все, что еще оставалось от брака моих родителей, превратив их в чужих людей, которые почти не разговаривали друг с другом. Однако Хелен никогда не теряла связи с Джеральдом. Разумеется, они знакомы с давних времен, когда Джеральд был младшим офицером, еще до его встречи с Верой. Оба одинокие и в каком-то смысле отверженные, они иногда встречались в Лондоне. Когда Джеральд отдал Фрэнсису дом, купленный им в районе Хайгейт, и поселился в Бэронс-хоум, пансионе для отставных офицеров, Хелен стала приезжать к нему раз в неделю. Джеральд выбрал Бэронс-хоум потому, что тот находился на Бэронс-корт, недалеко от кенсингтонской квартиры Хелен. Теперь она навещает его реже, возможно, из-за преклонного возраста; не исключено также, что я сопровождаю ее потому, что самостоятельные путешествия по Лондону в девяностолетнем возрасте кажутся мне не самой удачной идеей.
Это викторианский дом из красного кирпича с белой облицовкой, выходящий на одну из тех улиц с односторонним движением, по которым транспорт направляется на юг, на другой берег реки. С фасада у него самые толстые двойные рамы, которые мне только приходилось видеть, но с тыльной стороны разбит обширный, обнесенный стеной сад с величественными фиговыми деревьями, которые растут вдоль стен и которым, похоже, нравится пыль и выхлопные газы. В пансионе обитают в основном мужчины, хотя есть и женщины, что меня всегда удивляло. Разумеется, я знала, что во время Второй мировой войны в вооруженных силах служили и женщины, но мне все равно казалось странным, что две из них очутились здесь, среди ветеранов боев в Западной пустыне и героев высадки в Нормандии. Все старики большую часть времени проводят в большой гостиной со стеклянными дверьми, выходящими в сад. Телевизор никогда не выключается, хотя его, по всей видимости, никто не смотрит, разве что урывками; но если вы попытаетесь встать перед ним или выключить его, то услышите шепот и недовольное ворчание. Ничто в комнате не указывает, что эти люди старые солдаты (старые моряки, старые летчики) — тут нет ни карт, ни картин, ни книг о войне. Никто не носит полковых галстуков, не говоря уже о медалях. У одного старика есть крест Виктории,[72] но это самый маленький и застенчивый из всех обитателей пансиона, и однажды я видела, как он встал и заковылял прочь, когда по телевизору начали показывать «Мост слишком далеко».[73]
Джеральд остался худым, но сильно сморщился; его кожа покрылась морщинами, словно шкура животного, долго пробывшая под водой. У него старческое слабоумие. Он все забыл — не только недавние события, но и то, что случилось в далеком прошлом. Наверное, это хорошо. Как говорит женщина, управляющая этим заведением, ему нравится нас видеть, и наши визиты становятся важными событиями в его жизни, но если это и правда, по Джеральду не догадаешься. Он никогда не улыбается. Все время, пока мы здесь, Джеральд не отрывает взгляда от телевизора. Когда мы входим, приближаемся вплотную и наклоняемся над ним, он на секунду отводит взгляд и произносит:
— А, Хелен!
Меня Джеральд не узнает. Никогда. Он принимает меня за дочь Хелен, но не Патрицию, а другую, чье имя выветрилось у него из памяти. Я пыталась поговорить с ним, но потом оставила попытки. Ему нравится, когда я держу его за руку. Он кладет на колени правую руку ладонью вверх, берет мою руку другой рукой, вкладывает в свою ладонь и довольно крепко сжимает. Мы не расцепляем пальцы до конца нашего с Хелен визита. Джеральд сидит лицом к телевизору, иногда с закрытыми глазами. Я смотрю на пейзаж за стеклянными дверьми: высокие коричневые спины домов и узкие ущелья между ними, редкие красные автобусы и сад, где растут только травы и деревья, достаточно выносливые и уродливые, чтобы выдерживать свинец, выхлопные газы, грязь и недостаток воды. Примерно посередине нашего визита для обитателей пансиона накрывают чай; нам тоже наливают чай, но почему-то ни разу не предлагали пирожное или печенье.
Вчера, когда принесли чай и нам вручили чашки с блюдцами, на которых лежал завернутый в салфетку кусочек сахара, в комнату вошел мужчина и стал оглядываться; как выяснилось, он искал Джеральда, но не сразу узнал его, сидящего в инвалидном кресле меж двух женщин. Узнав, он подошел к нам, такой же неулыбчивый, как отец. Это был Фрэнсис. В последний раз мы виделись двадцать пять лет назад. Тогда я случайно встретила его с женой и детьми, Джайлзом и Элизабет, в открытом театре Риджентс-Парка. Вскоре после той встречи я видела их еще раз, Лиз и детей, но уже без Фрэнсиса, который оставил их и уехал в Южную Америку охотиться за жуками. Фрэнсис опубликовал две научно-популярные книги о жизни насекомых. Я написала ему, поздравляя с успехом одной из них, которая мне понравилась и в которой, как мне казалось, не было ничего от Фрэнсиса, однако он не ответил.
