Барбара Вайн - Пятьдесят оттенков темноты
Рассказывая мне все это, она то и дело смеялась, радуясь, что перехитрила Иден; ее глаза блестели. Во мне крепло неприятное ощущение, что Вера сходит с ума. Я испытывала неловкость в ее присутствии. Но тогда мне не приходило в голову — никому не приходило, — что Вера сама виновата в болезни сестры. Я думала, что все понимаю: Иден уговаривала Веру согласиться на усыновление Джейми на том основании, что так будет лучше для мальчика, и Вера, принеся в жертву свою любовь к сыну, уступила, но потом передумала и воспользовалась представившейся возможностью. О чем я никогда не задумывалась, так это о том, как все это повлияет на ребенка. Считала его слишком маленьким.
На следующий день я столкнулась с Фрэнсисом. Большую часть времени он жил с отцом и теперь собирался поступать в аспирантуру Лондонского университета. В «Лорел Коттедж» Фрэнсис приехал потому, что Джеральд не разрешал сыну приводить девушку в дом на ночь. Сам он в отношениях с новой женщиной вел себя осторожно и подготавливал свидетельства для развода с Верой, специально наняв для этого девушку. Последний раз я видела Фрэнсиса в день свадьбы Иден — вместе с Чедом, при тусклом свете свечи, — и теперь почувствовала неловкость.
— Ей нужно в психушку, — сказал Фрэнсис. — С этим ребенком она делает то же, что и со мной.
— Не похоже, — возразила я. — Тебя она выпихнула. А Джейми, наоборот, изо всех сил старается удержать.
— Это все симптоматично. У нее параноидальная шизофрения.
В комнату вошел Джейми. Он вел себя очень тихо. Я обратила внимание, каким необычно тихим и «хорошим» стал ребенок в последнее время. Всю ночь он спал — с шести вечера, когда Вера уложила его в постель, и до позднего утра. В данном случае до девяти. В руках у него был игрушечный трактор с резиновыми гусеницами, и Джейми провез его по всей комнате, по спинкам кресел, книжным полкам, подоконникам — медленно и полностью сосредоточившись на своем занятии.
— Ну и что? — сказал Фрэнсис. — Я не люблю парня. Почему бы ему не помучиться? Дело в другом. Она больная на голову, ненормальная. Я бы не отказался от удовольствия упрятать ее в психушку. Мило, не правда ли? Запереть в сумасшедшем доме собственную мать.
Я уже не боялась его. И мне было все равно, что он обо мне думает. Сама я смотрела на него с безразличием и антипатией.
— К чему беспокоиться? Тебе-то какое дело? Ты здесь не живешь. И не похоже, чтобы тебя волновал Джейми или его будущее.
— Я тебе расскажу, какое у него будущее. Иден, когда ей станет лучше, приедет сюда и заберет парня, а у нее не хватит духу возразить. Вот увидишь.
— Не увижу. Меня тут тоже не будет. Но ты ошибаешься. Вера ни за что его не отдаст. Она не отпускает Джейми от себя больше чем на пять минут. Посмотришь — через минуту она придет сюда.
Фрэнсис улыбнулся, медленно качая головой. У него были глаза с тяжелыми веками, у моего кузена Фрэнсиса. Эта особенность стала заметнее после двадцати, словно глазные яблоки еще больше выпучились, а веки растянулись, чтобы закрыть их, и приобрели багрянистый оттенок, какой бывает у синяков. Опустив набрякшие веки, он улыбался.
— Говорю тебе, у нее не хватит духу сопротивляться. Иден приедет, как только выпишется из больницы. — Фрэнсис посмотрел на ребенка. Взгляд его был пронизывающим, но Джейми продолжал возить трактор по подоконнику и наличникам двери. — Я бы сам отвез парня в Гудни, только не доверяю этому тупице Тони присматривать за ним.
— Неужели?
— Ты такая наивная, — сказал он.
Мы все были наивными. Я пришла к убеждению, что все члены семьи предпочитали оставить Джейми у Иден, поскольку открыто или втайне считали Веру психически неуравновешенной. Мне это казалось несправедливым. Никто не мог быть добрее к ребенку, так любить его и так о нем заботиться. И только после возвращения в Кембридж, задумавшись однажды о Вере, ее проблемах и том, чем все может закончиться, я вдруг поняла, что во время моего пребывания в «Лорел Коттедж» Джейми не ходил в школу. Конечно, я провела там только два дня и две ночи, но учебный год в деревенской школе уже начался. Действительно ли Джейми две недели ходил в школу в Гудни-Парва, пока Вера не забрала его? А может, она просто не смогла устроить его в школу Синдона?
Там я еще раз встретилась с Джози Кембас. Энн училась в педагогическом колледже в Лондоне, и мы виделись неделей раньше. Она призналась, что ей начинает нравиться мачеха. Насколько мне известно, у Веры не было близких друзей. Так, например, они с миссис Моррелл всегда называли друг друга «миссис Хильярд» и «миссис Моррелл», а что касается Чеда Хемнера, его дружба оказалась корыстной. Но Джози и Вера виделись почти ежедневно. Они были откровенны друг с другом — хотя, как выяснилось впоследствии, не до конца. Только Джози Вера доверила бы Джейми. Отдаваясь своим немногочисленным привязанностям со всей страстью, Вера словно перенесла на Джози любовь, которой прежде щедро одаривала Иден. Она гордилась Джози и ее достижениями, одновременно очерняя Дональда Кембаса, которого считала недостойным, неблагодарным, абсолютно не заслуживающим своей второй жены. Джози превосходно готовила — настоящий мастер, по мнению Веры, — пела в церковном хоре, недурно писала акварелью и давала уроки йоги еще в те времена, когда о йоге никто не слышал. Вера беспрестанно хвасталась ею. Я так и не поняла, что сама Джози нашла в Вере, хотя впоследствии имела массу возможностей спросить. Но почему-то не спросила. Я не полюбила ее так, как Хелен, но Джози мне очень нравилась. Мы прекрасно ладили. Тем не менее Веру мы обсуждали только один раз, и то в присутствии моего отца. Мы все — странное трио для собутыльников! — специально выпили слишком много, чтобы, заглушив боль и стыд, узнать у единственного очевидца, что произошло в самом конце.
Джози давала свидетельские показания во время суда над Верой, но я там не присутствовала, следила за процессом по газетам, и только теперь увидела протокол судебного заседания.
Джози уже десять лет как умерла. Когда я с ней познакомилась, ей было лет пятьдесят — высокая, крепкая женщина с темными волосами, которые начали седеть только после семидесяти. У нее был очень красивый голос — я имею в виду обычный, которым она разговаривала, потому что я ни разу не слышала, как Джози поет, — и она принадлежала к той категории людей, с которыми спокойно и легко, так что в их присутствии можно расслабиться и у тебя не возникает чувства, что ты не оправдываешь их ожиданий. Эти два качества унаследовал ее младший сын — а также испанскую внешность, хотя он, как и мать, был чистокровным англичанином.
Джози, у которой была своя машина, предложила подвезти меня в Сток-бай-Нейленд за день до того, как нам с Эндрю нужно было возвращаться к учебе. Вера, несмотря на приглашение Хелен, отказалась поехать с нами. Дорога в Сток, объяснила она, проходит через Гудни.
— Хорошо, мы поедем другим путем, — сказала Джози. — Сделаем крюк.
Тогда еще не построили объездных дорог, превративших проселки в шоссе и огибавших деревни. Чтобы миновать Гудни, пришлось бы проехать не одну милю — через Лангэм и Хайэм. Вера воспользовалась этим.
— Я увижу дорожный указатель, — сказала она, из чего мы должны были сделать вывод, что даже название «Гудни-Права» на табличке ее расстроит. — А ты, Джози, зайди и выпей чашку чая с Хелен. Я хочу, чтобы она с тобой познакомилась.
В этом была вся Вера. Она хотела, чтобы Хелен увидела Джози, а не наоборот — в прошлом она точно так же демонстрировала Иден, а в последнее время Джейми.
Почему бы в машине нам не поговорить о Джейми и о его будущем? Мы не касались этой темы, хотя именно она больше всего занимала наши умы. Наверное, Джози считала, что я слишком молода. Не обсуждать подобные вещи, а интересоваться ими. Поэтому она спросила меня о последнем годе учебы и о том, кем я хочу стать. И уже в Уолбруксе, при виде Хелен, которая спустилась нас встречать, услышав звук подъехавшего автомобиля, Джози сказала:
— Дорого бы я дала, чтобы узнать, что Пирмейны в конце концов решили эмигрировать в Южную Африку.
— Не знала, что они собираются, — удивилась я.
— Собирались, но теперь, боюсь, уже нет, — ответила Джози, вслед за чем последовал обмен приветствиями и рукопожатиями с Хелен.
Сразу после Рождества отец получил от Веры письмо, в котором та спрашивала его согласия — как владельца одной трети дома — на продажу «Лорел Коттедж»; сама она собиралась уехать. Это письмо не сохранилось, и я не помню его содержания, кроме главного пункта. Осенью отец с матерью провели выходные у Веры и, будучи там, навестили Иден. Она пробыла в больнице несколько недель или даже месяцев, пока врачи пытались выяснить, что с ней происходит. Я ничего не знаю о тех выходных. Например, ездила ли Вера вместе с ними в больницу? Виделись ли они с Тони? Обсуждалось ли будущее Джейми? Моя мать написала мне только, что они ездили туда и останавливались у Веры, что Иден пробудет в больнице еще не меньше месяца и что все время шел дождь. Письмо Веры вызвало настоящий переполох. Моя мать, объявившая перемирие, чтобы поехать к Вере и навестить Иден, теперь возобновила боевые действия.
