Ксавье-Мари Бонно - Первый человек
— Это всего лишь галлюцинация! — крикнул де Пальма.
Внезапно тень исчезла. В пещере снова стало тихо. Ладонь Отрана разжалась. На ней лежал отрубленный палец — безымянный.
— Третий палец — это был он сам.
Над тем местом, где лежал труп, было вырезано на стене странное существо — наполовину человек, наполовину зверь. Рогатый колдун. Длинная угольная черта пронзала его насквозь.
50
Доктор Дюбрей перебирал пожелтевшие карточки в ящике каталога виль-эврарской больницы.
— После вашего отъезда у Бернара был ужасный приступ болезни. Нам пришлось его обездвижить, — сообщил он де Пальме, стараясь не смотреть на него.
— Вам известно, что вызвало этот приступ?
— Я думаю, что ваш приход и приход Отрана имеют к нему отношение. Но, кажется, есть и другая причина.
— Какая?
— К сожалению, я не могу вам ответить!
Он задвинул ящик обратно в картотеку и направился к полкам, на которых дремали труды великих классиков психиатрии и несколько менее известных работ.
— Я хочу показать вам две или три вещи, месье де Пальма, чтобы вы лучше поняли.
Он снял две книги с последней полки.
— Вот, среди другого старья, любимое чтение доктора Кайоля. Он сидел над ними много часов подряд.
Дюбрей положил книги на стол и указал де Пальме, на какой стул сесть.
— Это «Магикон», авторы — Кернер и еще несколько человек. — Он хлопнул ладонью по кожаному переплету. — А это рассказ о Гасснере, специалисте по изгнанию злых духов, который в свое время с большим успехом лечил болезни. А вот и книжка Месмера. За его открытия его сравнивали с Христофором Колумбом! Это все было в XVIII веке. Все, о ком я вам говорю, стояли у истоков динамической психиатрии. Гасснер и Месмер в свое время провели много опытов. Вам известно, что их тогда считали великими врачами и что к ним приезжали лечиться больные со всей Европы? Называя эти имена, я хочу дать вам понять, что Кайоль полностью порвал с традиционной психиатрической наукой. Он искал другой путь и для этого вернулся назад. Хотел вернуться к истокам, к первым попыткам лечения душевных болезней, и понять, почему магнетизм или шаманизм в свое время работали. Кайоль был очень образованным человеком, но он был сумасшедшим. Таким же сумасшедшим, как те, кого он лечил.
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что он когда-то был пациентом в Виль-Эвраре.
— Как вы узнали об этом? Он сам вам сказал?
— Вовсе нет! Однажды мы с ним разговаривали, он вышел в туалет и оставил на столе одну из своих медицинских карт. Я поддался любопытству и позволил себе лишнее — наклонился над этой картой и стал ее читать. Как же я удивился, когда понял, что пациент — он сам!
— Я могу ее увидеть?
— К сожалению, нет: она исчезла.
— Я должен признаться, что совершенно сбит с толку.
— Я вас понимаю, — ответил Дюбрей и погрузил свой взгляд в глаза де Пальмы. Так он, должно быть, смотрел в глаза своим странным пациентам. — Вам следует знать, что Кайоль сам лечил себя. Он страдал шизофренией, но прекрасно осознавал, что болен. Несколько раз он уходил в корпус Б.
— В корпус Б?
— Во времена Кайоля, в пятидесятых годах, так назывался корпус, в котором пациентов держали взаперти. Там находились невменяемые и те, у кого были самые тяжелые приступы. Антонен Арто тоже несколько раз там побывал.
— Как же Кайоль смог оттуда выйти? Разве это возможно?
— Разумеется, возможно. А он, я думаю, притворился невменяемым, чтобы быть как можно ближе к невменяемости.
— Что вы хотите этим сказать?
— Тут мы снова должны вернуться к книгам, которые он читал. Каким колдовством он занимался? У меня нет ответа на этот вопрос. Но однажды он сказал: «Я, кажется, нашел средство, как обходиться без успокоительных». Любой, кто знает о побочных эффектах этих медикаментов, не может не заинтересоваться открытиями Кайоля.
— Он открыл вам свои секреты?
На лице Дюбрея отразилось огорчение, и он ответил:
— Нет. Разумеется, нет.
В библиотеку вошел бородатый мужчина лет сорока. Волосы у него были немытые и нечесаные. Обут он был в резиновые сапоги. Через плечо у него висел на ремне фотоаппарат.
— Вы пришли прямо со своей научной работы? — спросил Дюбрей.
— Да. Утром мне снова звонили из Национального центра научных исследований.
— Но библиотека уже закрывается. Вы не могли бы прийти завтра?
— Разумеется. Я живу близко.
Мужчина развернулся и ушел.
— Это пациент, он здесь уже три месяца. Его семья поместила его сюда: он слишком опасен для себя и для других.
Де Пальма вздрогнул: он оказался на границе мира тех людей, которым никогда не смотрел в глаза.
— Кайоль был таким же?
— Я не знаю, был ли он по-настоящему опасным. Но я знаю, что он проводил свои исследования на высочайшем уровне. Значит, душевная болезнь не нарушала ход его жизни. Но он лечился здесь.
— Не помните ли вы какие-нибудь даты того времени?
— К сожалению, нет. Помню только, что это было в пятидесятых годах. Он был довольно молод, был еще студентом. Все данные об этом должны до сих пор храниться в архивах.
— Когда и где вы впервые встретились с доктором Кайолем?
— Кажется, в восьмидесятых годах. Здесь.
— Чем он тогда занимался?
— У него был только один пациент — Тома Отран. Но Кайоль приходил сюда не ради него, а ради наших архивов. У нас здесь тысячи карточек — данные на всех пациентов, которые здесь побывали. Кстати, среди них есть достаточно известные люди. Кайоль говорил мне, что имеет честолюбивую мечту — написать систематическое исследование, в котором было бы одновременно что-то от эпидемиологии и от истории. Составить обзор патологий и посмотреть, как они менялись в зависимости от методов лечения, которые в разные периоды времени применялись в этой больнице. Я должен вам сказать, что идея была неплохая. Никто никогда не занимался глубоко историей лечения душевных болезней.
— Но что он искал на самом деле?
— Однажды он сказал мне, что именно. Он хотел написать альтернативную историю открытия бессознательного начала человеческой психики с древнейших времен до наших дней. Представляете себе, какой это объем работы!
— Что он имел в виду под древнейшими временами?
— Разумеется, он думал о доисторических временах. Наскальные рисунки Кайоль рассматривал как первые изображения того, что возникает в уме человека.
— Он занимался своими исследованиями один?
— Не знаю. Полагаю, что да, но не могу ничего утверждать. Я всегда думал, что ему помогал Тома, но не могу этого утверждать.
Де Пальма подумал о ныряльщике, который ускользнул от него. Он не смог бы сказать, почему именно, но считал его человеком, близким к Кайолю. А может быть, это был соперник Кашля? В уме полицейского зародилась мысль.
— Можно мне тоже посмотреть эти карточки?
Выражение лица Дюбрея стало серьезным, во взгляде появилась враждебность.
— Нет. Это полностью конфиденциальные сведения. Только для врачей. Это тайна, вы должны меня понять.
Де Пальма решил обойти препятствие.
— Я лишь хочу знать, лечился ли здесь один человек, близкий к доктору Кайолю. Если я назову вам его имя, могли бы вы ответить мне «да» или «нет»?
Дюбрей смягчился.
— Я охотно сделаю это для вас. Как его имя?
— Это женщина. Мартина Комб, родилась в Марселе в 1938 году.
Барон чувствовал, что ступает на незнакомую почву, но ему нужно было сломать логические построения, которые направляли расследование по протоптанному пути.
— Подождите несколько минут.
Дюбрей исчез за дверью, на которой было написано: «Вход только для персонала больницы». Мужчина в резиновых сапогах вернулся. Вид у него был растерянный. Де Пальма отвел взгляд в сторону, чтобы не встретиться с ним глазами.
— Библиотека снова открылась? — спросил больной.
— Нет, нет! Мы закрываемся. Доктор Дюбрей скоро придет.
— Я ищу батарейки для своего фотоаппарата. Нет ли у вас?
— Какой тип батареек вам нужен?
— Три А — AAA.
Больной сделал поворот кругом. При этом линолеум на полу взвизгнул под подошвами его сапог.
— А! А! А! Я думаю, это тайный код, — сказал он.
Де Пальма совершенно растерялся. Как события будут развиваться дальше без Дюбрея?
— Сейчас я вас сфотографирую, — продолжал пациент. — В НЦНИ требуют, чтобы я присылал исчерпывающую информацию. Я им уже отправил больше трех миллионов фотографий. Я должен сфотографировать всех жителей Парижа и его ближайших пригородов.
— Это интересное исследование, — сказал де Пальма.
— И его еще нигде не напечатали, — добавил больной.
— Каково главное направление вашего исследования?
— Сумасшествие. Все люди в столице сумасшедшие, это заметно по их глазам. В глазах видно все, и сумасшествие — в первую очередь! Мы сравниваем взгляды сумасшедших и преобразуем их в ряды цифр. То, что делают с цифрами потом, меня не касается. Париж и его пригороды — это огромная исследовательская лаборатория. В ней не нужны пробирки, достаточно простого фотоаппарата.
