Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина
Как — «на том свете»? Почему, собственно, «на том», а не на этом? У нее и на «этом» еще масса нерешенных проблем, кто же за нее их решит? Надо узнать, что в Москве случилось, почему Нюра рыдала. Не дай бог… Надо вытащить из тюрьмы Антона. А собака? Она убежала — даже еду ему не оставила. И вообще — ей шестнадцать скоро, родители обещали не зажать, отметить, надо список гостей продумать, с этим идиотом Мериным надо мириться, а то ведь он, чего доброго, и от приглашения откажется, идиот… Нет, на тот свет ей никак невозможно…
— Я закричу сейчас, — сказала она очень доверительно, — остановите машину, я закричу, слышите, слышите, вы меня слышите? Вы что, меня не слышите? Я закричу, слышите?! Вы не слышите?!! — полным отчаяния шепотом она сомнамбулически продолжала проявлять недоверие к его слуховым возможностям. — Вы меня не слышите?..
Водитель сбавил скорость, выпростал в сторону правую руку, накрутил на нее прядь длинных рекламных волос девушки и несколько раз ткнул ее головой в мерседесову «торпеду».
Голова тут же разделилась на две неравные части: одна, после удара, отчаянно, как выработавшая положенный ей ресурс кофемолка, загудела, задребезжала, взорвалась яркой прощальной вспышкой и перестала существовать, другая же, несоизмеримо меньшая, ничтожная, едва ощутимая, взвалив на свои плечи всю тяжесть последствий за принимаемые решения, свернулась многосильной пружиной, сжалась, отпустила вожжи и яростным скрежетом ринула Антонину в неравную схватку за жизнь.
Она несколько раз, всей своей щуплой статью ударяясь в дверцу автомобиля, попыталась ее вышибить, а когда тщета этого безумства сделалась очевидной, когда внутри ломкого плечика ее что-то бесшумно сдвинулось и парализующая сознание боль пронзила спину, она последним сохранившимся в памяти усилием воли уперлась ногами в эту проклятую, отделяющую ее от спасения преграду и с остервенением раненой рыси бросилась на водителя. Тот, не готовый к подобной прыти, охнул, выпустил из рук «баранку», машина в бешеном восторге свободы понесла седоков вышедшим из повиновения жеребцом, заюлила, завертелась на скользком утреннем асфальте, вонзилась лакированным носом в некстати возникшую на пути вековую липу, отлетела, вздыбилась над землей своим некогда совершенным туловищем и шумно затихла уродливой грудой покореженного металла, испуская предсмертный дым в грязной придорожной канаве.
Может быть, она с истечением времени даже взорвалась, одарив напоследок округу изумительно ярким всполохом высокооктанового горючего…
Возможно, кому-то посчастливилось заснять это необыкновенное зрелище на мобильный телефон и поделиться своей удачей с каналом НТВ для программы «Чрезвычайное происшествие», дабы поддержать ее хиреющий рейтинг…
Может быть, местная шантрапа расхватает, разнесет по своим сусекам не остывшие еще, испачканные человеческими фрагментами сохранившиеся фрагменты автомобиля, а, возможно, останки знаменитой автомобильной марки долго еще будут осквернять изумительный подмосковный пейзаж напоминанием о произошедшей здесь трагедии…
Мало ли, что может быть. Все возможно.
Вот только неполных шестнадцати лет, белокурая, не познавшая счастья любви Тошка Заботкина ничего этого уже не узнает.
«Вниманию встречающих, вылет рейса 53/47 Париж — Москва откладывается на неопределенное время в связи с забастовкой авиадиспетчеров. О дне и времени вылета рейса будет сообщено дополнительно. Повторяю…»
Анатолий Борисович Трусс сидел в уютном кафе международного аэропорта Шереметьево уже больше часа, самолет должен был приземлиться сорок минут тому назад, а он, оказывается, еще даже не вылетал! И сообщили об этом только сейчас, да еще таким омерзительным голосом! Интересно, как эта баба разговаривает в постели с любовниками? Неужели так же: «Вниманию вставляющего, о времени введения будет сообщено дополнительно»? Свят, свят, свят, эдак ведь всякое желание «вставлять» иссякнет.
Он допил пиво, обратился к официанту:
— Старик, тебя как зовут?
— Анатолий, — услужливо откликнулся молоденький парнишка в многоцветной униформе а-ля рюс.
— Анатолий? — удивился Трусс. — Это хорошо. Это красиво. Тогда так, Анатолий, слушай меня внимательно, на тебя ложится большая ответственность, мы с генералом ФСБ Прониным посоветовались, решили тебя привлечь к заданию. Ты ведь в учениках пока?
— Так точно, учусь, практику прохожу. — Анатолий на всякий случай принял стойку «смирно».
— Ну вот, справишься — буду говорить о переводе тебя в штат старшим смены. — Трусс достал муровское удостоверение, махнул им перед носом Анатолия. — Вот моя ксива, вот номер моего мобильного. Ты сегодня до которого пашешь?
— До утра, в шесть сменяюсь.
— Значит так: до шести ноль-ноль ты внимательно слушаешь все объявления, касающиеся рейса 53/47 Париж — Москва и как только что-то прояснится — тут же звонишь мне: так, мол, и так, вылетел, не вылетел, задержан, не задержан, перенесен, не перенесен… Сечешь? В шесть сдаешь вахту сменщику, его как зовут?
— Люба.
— Лю-ю-ба, — протянул недовольно Анатолий Борисович, — это хуже, она у тебя хоть чего соображает?
— Вроде… — неуверенно предположил официант.
— Ладно, я выясню. Значит, разъясняешь Любе задание, оставляешь мой телефон и не дай бог она что перепутает…
— Может, мне вместе с ней, так сказать, проследить? — Официант, похоже, был готов к подвигу.
— Ну это уж ты сам решай, Анатолий, ты ответственный, мы с генералом Прониным это дело тебе поручили. Давай пять. Жду звонка.
Он встал из-за стола, пожал холодную руку переполненного ответственностью паренька, вышел на вокзальную площадь и направился к машине.
Проклятые французские авиадиспетчеры сломали ему весь намеченный на сегодня план. На блиц-криг с Заботкиным он не рассчитывал: картежные шулеры — народ ушлый и потому опасный: у этих всегда, на все случаи жизни готов победный туз в рукаве. Конечно, майору Труссу тоже палец в рот не клади, есть в загашнике несколько весомых козырьков, против которых, как говорится, хрен куда попрешь — прижмут к стенке так, что и пикнуть не успеет, взять хотя бы парижскую запись беседы братьев-разбойников, но уши тем не менее надо держать очень востро, чтобы козырьки эти не оказались битыми: любой приличный адвокат за не менее приличное вознаграждение возьмется доказать, что пленка сфальсифицирована и к фигурантам никакого отношения не имеет. Есть и другие фактики, помельче, но Анатолий Борисович, хлебом его не корми, любил работать как минимум с бомбой в кармане, а вот ее-то как раз и не было. Поэтому все дальнейшие планы на сегодняшний день зависели от степени «задушевности» и в конечном итоге результативности беседы с Аркадием Семеновичем, на которую майор делает большую ставку: разузнать надобилось очень многое, работа предстояла многотрудная.
А тут эти — неба им век не видеть — авиадиспетчеры.
Анатолия Борисовича Трусса, майора Московского уголовного розыска отдела по особо важным делам никак нельзя было отнести к поклонникам борьбы трудящихся земного шара за свои права, нет, ни в коем случае: все эти митинги, сходки, демонстрации недовольства он почитал за коллективную трусость, стыд и неумение постоять за самого себя. Массовок он не любил и не доверял им. Во всех этих бунтующих толпах каждый прячется за спину другого, перекладывает ответственность за последствия неповиновения на чужие плечи, и только немногие «смельчаки-недоумки», спровоцированные прикормленными властью профсоюзными лидерами, впадают в раж, кидают в воздух заранее припасенные кирпичи трясут транспарантами и выкрикивают заученные лозунги, отрабатывая доверие старших товарищей, взирающих на «плоды рук своих» из мягких кресел в вечерних новостных телевыпусках.
Другое дело, если где-то, когда-то случалось какому-нибудь вышестоящему руководителю откровенно попрать свои, законом установленные обязанности, его голос протеста никогда не был тише и незаметнее остальных голосов. Более того, он весьма умело создал себе в МУРе репутацию человека с «особо опасным чувством справедливости» (что во многом соответствовало действительности), так что многие предпочитали без крайней необходимости с ним не связываться — ну его к черту.
А уж если кто вставал поперек его дороги в моменты разработки и поимки преступников — тут уж Майоровой ярости и готовности пуститься во все тяжкие за правое дело не было границ.
В данный момент врагом номер один для него являлся профсоюз французских авиадиспетчеров с его хамской потугой решить материальные проблемы своих членов в ущерб российским правоохранительным органам. И будь на то его, Трусса, воля — он бы всех этих картавых уродов выдворил из профессии пожизненно. Подонки! Зарплата их, видите ли, не устраивает! А то, что из-за них могут погибнуть невинные люди, кто-то не успеет на операционный стол, кто-то не проводит любимых в последний путь, не услышит долгожданный крик мертвым родившегося ребенка… Это как!?
