Второй выстрел - Белоусова Вера Михайловна
— Что вы на меня уставились? Это все!
Кто-то попытался протестовать, но она его быстро окоротила.
Ну вот, скажите на милость, что было в ее словах такого, что могло бы натолкнуть меня на определенную мысль? Ведь ничего вроде бы. А вот поди ж ты! Именно в тот момент в голове у меня заклубился густой туман, и сквозь этот туман забрезжила пренеприятная догадка. Наверное, я что-то замечал и раньше, но старательно загонял это в подсознание. В тот же вечер моя догадка превратилась в уверенность. Выйдя от Ольги, я не пошел домой, а отправился бродить по «ничейной земле», за пределами и наших, и соседских владений. Там меня нагнал Глинка. Он закурил, внимательно оглядев меня при свете спички, и спросил:
— Ну что, молодой человек? Поняли, наконец, что к чему? И как вы думаете, стоит вам ходить туда после этого?
Я промолчал. Он пожал плечами, повернулся и ушел. Ничего так и не было названо своими именами, а я между тем твердо знал: Ольгина чудесная находка — не кто иной, как мой отец… Позже я несколько раз «засекал» их совместные возвращения после тайных прогулок или поездок в город. Но я уже не нуждался в дополнительных доказательствах. В тот вечер мне все стало ясно.
Теперь скажите: как можно было продолжать ходить в тот дом? Ведь невозможно! И все-таки я шел. Сейчас я никак, ну просто никак не могу этого понять. Еще меня волновало, знает ли мать? В свое время я с неудовольствием обнаружил, что наша Марфуша временами захаживает к разговорчивой соседке «на чаек». (Не к племяннице, разумеется, а к тетке.) Почему-то я сразу решил, что мать подсылает ее шпионить за мной. Потом, догадавшись насчет отца и Ольги, я подумал, что если она и шпионит, то уж скорее не за мной. А если бы я тогда дал себе труд задуматься, то, наверное, сообразил бы, что это совсем не в духе моей матери… Пересказанный Петькой разговор насчет «травмы» расставил точки над «i»: разумеется, она все знала. Знала не только про них, но и про меня…
Ну вот, теперь сделаем очередную попытку вернуться к последнему вечеру дачного сезона. Надеюсь, что больше я ничего не забыл.
Итак, нога за ногу, проклиная все на свете и прежде всего самого себя, я все-таки добрел до входной двери. Оказалось, что я пришел последним, все прочие были уже в сборе. Народу в тот раз было меньше, чем обычно. Но основной костяк был на месте: уже упомянутый мною психиатр Глинка, красавец актер Гоша с гитарой, преуспевающий бизнесмен Матвей — тот самый, который двигал мебель в день нашего с Ольгой знакомства; кстати, до того как уйти в бизнес, он действительно был военным, не зря я сразу подумал о военной выправке — глаз-алмаз! Еще был некто Андрей, чрезвычайно приветливый, кажется, тоже бизнесмен, а впрочем — не знаю, почему я так решил. Он о своей профессии не распространялся, в отличие, скажем, от того же Матвея. Из нашей бывшей дачной компании, как всегда, был Тимоша. Потом-то я привык, а сперва меня это ужасно удивляло. Не то удивляло, что он приходит, а то, что Ольга его с такой охотой принимает и приближает к себе. У Тимоши было амплуа — он был шут. Он был шутом в нашей детской компании, и здесь, у Ольги, тоже. Причем, не ироничный шут-мудрец, а шут-подлиза. Я бы его звать не стал — впрочем, это не мое дело. Среди «основных» гостей был, кстати, Петькин репетитор Саша, который в этой компании всегда делал вид, что со мной незнаком. Еще был Юра, высокий, усатый — многообещающий молодой политик, второе лицо солидной парламентской фракции. Затем адвокат Миша, обаятельный урод, и американский журналист Джеф, прекрасно говоривший по-русски, но временами радовавший нас совершенно фантастическими оборотами речи.
К моему приходу чаепитие уже закончилось. Вся компания перебралась из столовой в «диванную» — крошечную комнатку с толстым ковром на полу, одним маленьким диваном и двумя креслами. Верхний свет был выключен, горели торшер и бра. За окном шумели деревья, по стенам метались причудливые тени, все как положено — обстановка была немного таинственная и интимная до чрезвычайности. Присутствующие уютно расположились кто на мягкой мебели, кто на полу и оживленно беседовали. Я подошел, поздоровался и тоже сел на пол. Тема разговора как-то странно контрастировала с интимной обстановкой. Обсуждались не адюльтеры с мезальянсами и прочие светские сплетни, а свежие общественные новости. Хотя теперь это, наверное, почти одно и то же.
Речь шла об асфомантах, и это действительно была самая что ни на есть злободневная тема. Я не знаю, нужно ли объяснять, кто такие асфоманты. Многие, наверно, сами помнят… С другой стороны, кто знает, когда, где и кому придется читать мое сочинение, так что лучше, пожалуй, все-таки рассказать.
Асфоманты объявились тогда же, два года назад, не то в феврале, не то в марте. Так называли себя члены загадочной террористической организации, которая тем летом была решительно у всех на устах. К августу они успели совершить несколько терактов — причем, прямо скажем, довольно своеобразных. По их собственным словам, это были «предупредительные» акции. Они взорвали несколько машин, принадлежавших крупным государственным деятелям, политикам и бизнесменам. Специфика состояла в том, что не пострадал ни один человек. Это не было просчетом — наоборот, именно так и было задумано. До поры до времени асфоманты просто демонстрировали миру свои возможности. А возможности, судя по всему, были немалые. Для того чтобы повзрывать все эти автомобили, никого не убив и не ранив, нужно было иметь самые точные сведения о графике перемещения их хозяев, не говоря уже о прочих сложностях, типа охраняемых гаражей и стоянок. Асфоманты не только не скрывали факта своего существования, но всячески его афишировали. Например, перед каждым взрывом звонили в органы и сообщали о готовящемся теракте, правда, всегда слишком поздно. A post factum звонили снова и брали ответственность на себя. Засечь их, несмотря на все усилия, не удавалось. К концу августа о них писали все газеты, а телевидение упоминало их по сто раз на дню. В общем, неудивительно, что разговор в «диванной» зашел именно на эту тему.
— Я вот чего не понимаю, — сказал Матвей. — Почему все говорят, что это что-то новенькое? Вот и в газетах тоже… Как будто раньше не было ни взрывов, ни заложников…
— Объясняю, — ответил Юра. — До сих пор за этим стояли либо последствия войны, либо чей-то ущемленный национальный интерес, либо еще что-нибудь этакое. Те террористы были не наши. Ну и, само собой разумеется, бандитские разборки. Эти же — наша внутренняя, домашняя и собственно террористическая группа.
— Ну хорошо, — не унимался Матвей, — тогда растолкуйте мне, чего они хотят.
— Вот! — поддержал Джеф. (Он произносил «уот», так что невозможно было понять — то ли это русское восклицание, то ли английское «что?».) — У них же нет никаких конкретных целей! Я просматривал все материалы, пытался вычленить все, что они сказали на эту тему, но ведь это сплошные недомеки…
— Нет такого слова «недомеки», — улыбаясь, поправил Андрей.
— А как надо сказать?
Все призадумались. Андрей растерянно пожал плечами:
— А шут его знает! Вообще-то «недомеки» — хорошее слово, сразу и «намеки» и «недомолвки»…
— Зачем тогда придираться? — укоризненно сказал Джеф. — Я сидел и собирал по крупинкам всю информацию из разных мест, пока у меня не лопнула чаша терпения… Что вы опять смеетесь? Так нельзя сказать?
Ему объяснили, что к чему, и он продолжил:
— Вот что у меня получилось. Это я насобирал отовсюду, — он вытащил блокнот и стал читать. — Примерно так: «Мы за свободу в высшем смысле слова, мы против мещанского болота, обывательского быдла, денежных мешков, тупой власти»… Та-ак… Это все то же самое… пропускаю… Та-ак… Да в общем, все в таком духе. Ага, вот еще: «Мы за порядок, но не за ваш серый, унылый порядок, а за светлый порядок, что возникнет из отца-хаоса»… и так далее. Ну что это такое?! Это же детский сад!
— Да, детский сад… — пробормотал Глинка. — А взрывы настоящие…
— Вроде они где-то говорили, что со временем выдвинут конкретные требования, — неуверенно проговорил Миша, — а пока готовят общественное мнение…
