Загадка неприкаянной души - Ирина Грин
– И что Королева на ваше предложение ответила?
– Сначала отказалась, хотя по глазам было видно, что предложение ей понравилось. В марте на женщину, ее коллегу, напали, когда та ночью возвращалась пешком домой. Забрали деньги, телефон, сережки копеечные. Я повторил предложение, и только тогда…
– То есть она стала с вами жить с лета прошлого года? – уточнил Щедрый.
– Да нет же, – досадливо поморщился Святослав. – Она переехала из общежития в эту квартиру. Днем, когда я работал с учениками, она уходила, вечером уходил я. Понимаю, на что вы намекаете, но для меня она была моей студенткой, а со студентами я никаких отношений не имею.
– То есть вас с Королевой связывали чисто платонические отношения? – задал провокационный вопрос Щедрый. – Или после первого курса она перестала быть вашей студенткой, и тогда…
– И тогда… Мы в очередной раз поругались с Настей. Некрасиво поругались, грязно. И я отправился сюда. Лег спать и даже не услышал, как она вернулась с работы. Ну и тогда все произошло.
Святослав замолчал, и Щедрый понял, что больше ничего он рассказывать не намерен, по крайней мере сейчас.
– Что произошло десятого февраля?
– Мне позвонила жена. С чужого телефона. Сказала, что она в больнице, Ева напала на нее, ударила ножом.
Молчание длилось так долго, что Щедрому пришлось напомнить о своем существовании.
– И? – многозначительно произнес он.
– Мне нужно было поехать сюда, к Еве, – глухо произнес Щербаков и снова замолчал. Кулаки его сжались, и майор понял, что математик никогда не простит себе этой ошибки.
– А вы? – не выдержав, прервал молчание Щедрый.
– Я поехал в больницу к Насте. Мне нужно было оценить степень тяжести… Убедиться, что это не бред. Ева… Она просто не могла этого сделать. Она…
– И все-таки она это сделала?
– И все-таки она это сделала, – эхом отозвался Святослав. – Потом, когда все закончилось, я вспоминал то утро, наше последнее с Евой утро. Думаю, она спланировала все заранее и готовилась. Когда я проснулся, она сидела в кухне на полу. В платье домашнем, хотя обычно в это время уже была одета. На столе стоял завтрак – тосты, кофе, круассан, варенье из райских яблок… Это варенье она привезла из своего родного города, ездила туда в сентябре к женщине, которая была ее няней в детстве. Меня звала, а я, вот же дурак, отказался.
Щедрый кивнул, вспомнив приходящую няню Маргариту Давыдовну. Как она тогда назвала его и Еву? Неприкаянные души? Кажется, математик тоже пополнил их ряды.
– Яблочки маленькие, целиком сваренные, с хвостиками. Прозрачные – семечки видны. Вкусные, – продолжал Щербаков. Ему легче было говорить о чем угодно, только не о том, чего ждал от него Щедрый.
– Вы говорите, она сидела на полу? – спросил он. – Почему на полу? Зима все-таки, полы у вас вроде не с подогревом.
– Да, дом старый, тогда не делали полы с подогревом. Этот дом был построен еще в позапрошлом веке…
Щедрый понял, что сейчас пойдет рассказ о доме, его архитектуре и его обитателях.
– Она любила сидеть на полу?
– Ева? Нет, летом она сидела на подоконнике, говорила: если закрыть глаза, можно представить, что двор – это Ведьмино озеро и она, словно в детстве, сидит на скамейке. Рядом – мама.
– Летом – на скамейке, а зимой?
– Она сказала, что плохо себя чувствует. Что ей еще на работе стало плохо. И чтобы я не волновался – это просто легкая простуда, она уже приняла таблетки, и скоро все пройдет. Я спросил, поедет ли она в колледж, она сказала, что хочет отлежаться один день. Это было разумно, и я ушел.
– А когда вернулись…
– Когда вернулся, она так и сидела в той же позе. Свет на кухне был выключен. Я включил и понял… Понял, что она…
– И что вы сделали?
– А что бы вы сделали на моем месте?
Щедрый пожал плечами:
– Вызвал скорую, полицию.
– Может быть, сейчас я бы так и поступил. Но тогда… Я словно обезумел. Мне казалось, что я сплю. Сейчас проснусь, и все будет по-прежнему – завтрак, варенье из райских яблок, совместная поездка в колледж, наши разговоры по вечерам, мечты о поездке в Новоракитинск…
– И тогда вы?
– Да, я… Я поднял ее – она была легкая, как ребенок, но очень холодная. Лицо спокойное-спокойное… Я положил ее на заднее сиденье и поехал в Новоракитинск. Ночь, дорога пустая. Домчал за три часа. Заехал прямо в парк, подъехал к озеру, положил ее на скамейку. Она одна там была, скамейка эта.
– А пальто? – спросил Щедрый.
– Что – пальто? Точно! Там было пальто. Мужское. Кто-то, видно, забыл на скамейке. Хорошее такое, мягкое. И запах… Запах хорошего одеколона. Я еще подумал. Что Еве холодно вот так, в одном платье, лежать на скамейке, и накрыл ее этим пальто. В этот момент еще луна взошла, и мне показалось, что Ева улыбается. Что ей хорошо, понимаете! Ей было по-настоящему хорошо!
Щербаков замолчал, снова взял бокал, наклонил, осторожно повернул, рассматривая темную жидкость, и поставил на стол.
– Может, все-таки выпьете? – предложил он Щедрому.
– Не могу. – Майор покачал головой.
– Вот и я не могу. Ни работать, ни думать, ни даже напиться до чертей зеленых. Лучше бы я замерз в том парке.
– Вы, кстати, никого там не видели?
– Парнишка в кофейне сидел. Я еще подумал Еве купить кофе с круассаном, а потом решил не светиться. Еще, кажется, кто-то шел. То ли лыжник, то ли просто с палками.
– М‑да, не светиться… Вы же понимаете, что это срок?
– Понимаю. Мне собирать вещи?
– Пока нет. Но из города не уезжайте, пожалуйста.
– Куда же я поеду? – Щербаков развел руками.
– Да кто вас знает?
Глава 44
Выходя из квартиры Щербакова, майор снова почувствовал пристальный взгляд. Похоже, его визит заинтересовал бабу Улю, обитательницу квартиры номер пять, и она изнывала от любопытства.
Щедрый решил не огорчать бдительную бабулю, тем более что весь его опыт свидетельствовал о неистощимых залежах информации, которую хранят в своих головах подобные индивидуумы. К сожалению, информация эта не всегда бывает полезной, она, словно подчиняясь правилу Парето, содержит восемьдесят процентов хлама и всего двадцать процентов нужных сведений, но на безрыбье, как говорится… Щедрый нажал на кнопку
