Загадка неприкаянной души - Ирина Грин
Он ударил ногой по колесу, машина протяжно завыла.
Сначала в окно второго этажа высунулась бабуля в коричневом шерстяном платочке, а затем на балкон рядом с ее окном вышел мужчина в рубашке в черно-синюю клетку. Щелкнул брелоком, отключая сигнализацию, покосился на Щедрого.
– Щербаков Святослав Дмитриевич? – произнес тот достаточно громко, чтобы стоящий на балконе мужчина мог его услышать.
– Предположим.
– Откройте, пожалуйста, поговорить нужно. – И Щедрый показал свое удостоверение.
– Домофон ноль-ноль-семь, поднимайтесь, – абсолютно спокойным тоном произнес Щербаков.
Нажав на кнопки домофона, Щедрый взбежал на второй этаж. Хозяин уже поджидал его возле открытой двери. Заходя, Щедрый почувствовал пристальный взгляд, буквально прожигающий спину в районе лопаток, – очевидно, баба Уля несла караул исправно.
– Что вы хотели узнать? – спокойно спросил Щербаков.
– Только одно – зачем вы убили Еву Королеву?
– Я ее не убивал, – сказал Щербаков. И сказано это было с такой грустью, с таким отчаянием, что Щедрый невольно проникся скорбью стоящего напротив человека.
– Но есть свидетель, который видел вас в Новоракитинске, в парке. И потом, у вас есть прекрасный мотив.
– Это еще какой? – Щербаков посмотрел на майора, слегка прищурив глаз, словно думал, с какого бока подступиться к сложной задаче.
– Тетка Евы шантажировала вас, вымогала деньги.
– То разве деньги? Две с половиной сотни. Разве за такое убивают?
– Поверьте, убивают за гораздо меньшие суммы.
– И вы поверьте, я скорее бы тетку убил, чем Еву. Выпьете?
– Я на работе, – отказался Щедрый.
– Да я вроде как тоже на работе. Только не получается у меня работать. Знаете, вы как хотите, а я… – Он развернулся и направился по длинному коридору в глубь квартиры. Щедрый пошел следом.
Они оказались в большой комнате с зашторенными окнами и большой старинной люстрой под потолком. Лампочки в виде свечек, причем не чинно горящих, а словно танцующих на ветру, горели вполнакала.
На большом рабочем столе стоял открытый ноутбук, на экране – фотография молодой девушки.
– Дочка? – кивнул Щедрый.
– Да, Людмилка. Вы присаживайтесь. У меня тут немного беспорядок…
Щедрый огляделся. Присесть можно было только в большое рабочее кресло на колесиках или на расстеленный диван, кое-как накрытый клетчатым, в цвет рубашки хозяина пледом.
Майор предпочел кресло.
– Сейчас. – Щербаков исчез в коридоре и через полминуты вернулся с двумя пузатыми бокалами в одной руке и барным стулом с высокой хромированной спинкой и белоснежным кожаным сиденьем в другой.
– Держите. – Он поставил бокал перед Щедрым, и тот протестующе выставил вперед ладонь. – Да знаю я, что вы на работе. Слышал. Чисто за компанию.
Математик открыл шкаф, и взгляду Щедрого предстала целая батарея бутылок и коробок с алкоголем. Щербаков не глядя взял одну, отвинтил пробку, плеснул в свой бокал немного темно-янтарной жидкости – в комнате запахло табаком, кедром и чем-то сладким, – еще раз вопросительно посмотрел на гостя, пожал плечами и сел на стул. Щедрый ждал, что он залпом проглотит коньяк, но Щербаков не спешил. Смотрел на жидкость в своем бокале, словно пытаясь загипнотизировать ее взглядом.
– Наверное, я любил ее, – наконец произнес он. – Еву. Наверное. Она была странная. Вроде умная девчонка, не дура. Один раз смотрю – а она спит на лекции. Пришла экзамен сдавать, знаний ноль. Задачку вроде решила, а в теорию, такое впечатление, что просто не заглядывала.
Святослав Щербаков смотрел на бокал, в котором отражались танцующие на ветру свечи допотопной люстры, шторы, диван под клетчатым пледом, он сам и вся его жизнь, которая катилась под откос со все возрастающей скоростью.
С чего все началось? Наверное, со свадьбы. Это был тот самый классический студенческий брак, когда, познакомившись на последнем курсе, они вспыхнули и, приняв страсть за любовь, а самих себя – за две половинки целого, вечного, такого, что на всю оставшуюся жизнь, поженились спустя полгода после знакомства. Отца Святослав не знал, воспитывала его бабушка. Она считала, что молодые поспешили, но, когда родители невесты предложили скинуться молодым на первый взнос за квартиру, не колеблясь, отдала все свои сбережения, отложенные на черный день.
Когда Настя сообщила о своей беременности, именно бабушка выступила против аборта. Святослав, скорее всего, не возражал бы, но бабушка, никогда до этого не вмешивавшаяся в жизнь молодой семьи, смогла найти убедительные аргументы.
Тогда она не знала, что вскоре наступят те самые черные дни, на которые она собирала деньги. К счастью, бабушка этого не поняла. Инсульт. Еще три дня Святослав жил надеждой, что все обойдется. Сидел возле больничной кровати, где она с каждым часом угасала буквально на глазах. Гладил холодные пальцы и обещал, что все будет хорошо. А она точно знала, что для нее все уже кончено, смотрела на него и плакала. Тихо, беззвучно. Так же тихо и беззвучно она ушла из жизни. Из своей и его. А больше никого у них не было. Настя, ревновавшая мужа к бабушке, и малютка Людочка – не в счет.
Святослав тогда только поступил в аспирантуру. Получал стипендию, попутно подрабатывал репетиторством. Приглашать учеников к себе он не мог – трудно уговорить грудного младенца соблюдать тишину. Приходилось мотаться по городу, много времени уходило на переезды, и деньги получались совсем небольшие. А ведь надо было еще выплачивать ипотеку. Благодаря освободившейся бабушкиной квартире он смог заниматься с учениками в ней, и это значительно увеличило его доходы. Математику он не просто знал – он ее любил, умел простым языком объяснить самые заковыристые задачи. А потому ученики у него не переводились. С деньгами стало полегче, но появилась другая проблема – Настя. Она считала, что Святослав недостаточно уделяет времени семье.
Первая серьезная размолвка произошла, когда он забыл о дне рождения тещи. Нет, конечно же, у них и до этого были небольшие стычки. Какая семейная жизнь без них обходится, но они походили на новогодние фейерверки – вспыхнул, разбросал искры и погас. Эта же напоминала загоревшийся торфяник, который разгорается медленно и может тлеть очень долго –
