Наталия Левитина - Дилетант
- Ника Львовна, как вы меня подставили! Голос ассистентки звучал обиженно.
Ника переложила трубку в левую руку, чтобы правой листать журнал "Эль". В огромном зеркале шкафа-купе виднелась лежавшая на кровати полуголая Ника в невесомой кружевной комбинашке. Некоторые особо рьяные поклонники журналистки Серебровой на многое бы согласились, лишь бы увидеть свою богиню в подобном виде.
- Что случилось, Оля?
- Зачем вы дали мой адрес этому старому козлу Елесенко?
- Он так просил...
- А вы не могли отказать?
- А что конкретно случилось, Оленька?
- То! Он второй день стоит лагерем под окнами моей квартиры.
- Правда?
- Я ведь не вру! Вчера приперся, сегодня. Сколько можно! У меня своя жизнь. Зачем мне престарелый буйвол, набивающийся в любовники? Вы меня знаете, у меня принципы. Я не какая-нибудь безмозглая девица, которая дает всем подряд. Мое отношение к сексу старомодно. Несовременно!
- Я знаю, Оля, как серьезно ты относишься к этому вопросу...
- Я и так, Ника Львовна, постоянно страдаю из-за своей внешности. То есть из-за того, что моя внешность не соответствует моральным принципам. Мужики просто не могут смотреть на меня спокойно. А тут еще и вы мне свинью подложили!
- Но, Оля! Зная твое умение твердо давать от ворот поворот нежеланным ухажерам, я думала, ты запросто разделаешься с Иваном Степановичем.
- Ага! Ну вы даете! Он ведь не какой-то ничтожный оператор Сергей Будник, он шишка в обладминистрации, да еще и реальный кандидат в мэры!
- Зачем ты так о Сереже?
- Да не про Сергея мы говорим, про Елесенко! Он давит на меня. Практически угрожает!
- Господи!
- Да! Еще пару деньков, и он ворвется ко мне в квартиру и изнасилует. Кто меня защитит?
- Он что, совсем сошел с ума от страсти? Да, помню, как он смотрел на тебя в нашем кабинете.
- Вот-вот. Он гарцует от нетерпения, Ника Львовна, он до пяток в слюнях. А я не хочу, не хочу с ним спать!
- Так, но что же делать? Как его утихомирить? Хочешь, я поговорю с ним, Оля?
- Да ладно, Ника Львовна, знаю, как вы поговорите! "Дорогой Иван Степанович, сю-сю-сю, вы бы не могли... Ах, она вам очень нравится... Понятно. Это все меняет. Конечно, конечно, вы такой страстный мужчина, вам трудно удержаться..." - сладким голоском передразнила начальницу Ольга.
- Оля!
- Да! Вы ведь такая мягкая, деликатная, уступчивая. Ничего вы ему не скажете. Не рявкнете ведь: скотина, а ну убери свои мерзкие лапы от моей ассистентки!
- Конечно нет!
- Ну, я и говорю. Просто не надо было давать ему мой адрес.
- Да он бы тебя и без адреса выследил, Оль. Что ты такая наивная!
- А... Но все равно. Может, я бы конспирировалась?
- Слушай, - в замешательстве начала Ника, - а он тебе совсем-совсем не нравится?
- Ника Львовна! - с возмущением проорала в трубку Оля.
- Такой шикарный мужик, надо признать. А подарками тебя завалит, как Везувий Помпею.
- Какая вы жестокая, Ника Львовна!
- Ах да, ты ведь девушка строгих правил, - с некоторой иронией заметила Ника. Сама она несколько месяцев подряд отвергала притязания Елесенко, а свою ассистентку отдала бы в руки сексуального маньяка не задумываясь, будучи твердо уверена, что ничего плохого Иван Степанович высоконравственной красотке не сделает. Еще и автомобиль подарит. Или квартиру.
- Понятно, Ника Львовна. Вы тоже мне не союзник. Ладно, буду сражаться одна.
- Оля, - поморщилась Ника, - не накручивай. Все уладится как-нибудь.
- До свидания! - Ассистентка швырнула трубку.
- До свидания, - ответила Ника уже гудкам.
Она покачала головой, подумала, что все вышло очень неловко, и снова вернулась к интересному журналу. Ее привлек материал под названием "Развод: катастрофа или спасение?".
К вечеру у Олеси набралось пятьдесят шесть рублей. Апофеозом трудовых упражнений стало перетаскивание багажа одной замшелой, но очень обеспеченной матроны. Надменная старуха уезжала из Валомея в Москву, и ее почему-то никто не провожал. Функции любящих родственников взяла на себя Олеся. Кроме двух неподъемных чемоданов и парочки сумок, у старухи была большая плетеная корзина. В корзине среди атласных подушек копошилась вредная собачонка. Олеся бегала в справочную выяснять номер платформы, надрываясь, тащила на себе сумки, мчалась за минералкой и детективом в дорогу, кормила горячей сосиской псину,, и та норовила вместе с сосиской прихватить Олесин палец. Устроив в конце концов привередливую старушонку в купе, разместив весь ее багаж и заправив постель, заботливая девочка получила в награду пятидесятирублевую купюру.
- Позвони, когда я вернусь из Москвы, - повелительно сказала старуха уже через открытое окно вагона. Счастливая Олеся стояла на перроне и собиралась помахать ей вслед, когда поезд тронется. - 3-15-68. Ты мне понравилась. Я возьму тебя к себе жить. Ты, случаем, не умеешь делать массаж?
- Спасибо, вы очень добры, - смиренно ответила Олеся и крепче сжала в кулаке деньги. - Буду с нетерпением ждать вашего возвращения. Я умею бесподобно делать массаж, ставить внутривенные уколы, выносить судно и бальзамировать трупы. Я обязательно вам позвоню.
Вечером, прежде чем отправиться в подземный бункер, Олеся надолго приникла к витрине круглосуточного экспресс-кафе. Она являлась владелицей фантастического состояния и боролась с желанием спустить все до копейки, предавшись разнузданному чревоугодию.
Со стороны кухни появилась женщина в грязно-белом фартуке. Она нырнула под руку раздатчице и по-хозяйски налила себе соку из пакета.
- Ой, девочки, не знаю, что и делать. Катя отпросилась, а листы-то все грязные. Мы не успеваем чистить.
- Котлет еще давай. Улетают, - ответила продавщица.
- А давайте я почищу, - тут же возникла с предложением девочка в синей футболке.
- Ты?
- Я!
- Давай! - без промедления ответила женщина. - Пойдем.
Олеся и не догадывалась, во что ввязалась. В ее распоряжение с огромным удовольствием и облегчением предоставили восемь громадных жаровен, залитых жиром, плюс четыре кастрюли и котел. В таких котлах дезинфицируют грешников в аду.
Полночи Олеся драила листы и кастрюли, сказав грустное прости своим красивым ногтям и нежной коже рук. Зато в три часа утра получила от благодарных работников кухни (сбросились по рябчику-другому) пятнадцать рублей и полиэтиленовый мешок "нестандарта" - несколько кособоких или непропеченных плетенок с маком и корицей...
- А мы уж подумали, ты не вернешься, - сказала сонная Варя. - Ну, как успехи? Заработала что-нибудь?
- Заработала, - гордо ответила Олеся. - Хочешь сдобную булочку?
Летние ночи были невыносимо длинными. Ника курсировала между подушками на кровати, накидывала и сбрасывала простыню, садилась, снова ложилась, короче - маялась. Ее страдания были вполне объяснимы - сорок лет плюс одиночество плюс осознание того, что ее возлюбленного отделяют от нее какие-то несчастные десять-двенадцать километров ночного Шлимовска. Ника, которая вслед за Мэрилин использовала в качестве ночной рубашки каплю дорогих духов, металась и страдала, смотрела в темный потолок и мечтала о встрече с любимым. Атласная кожа соперничала в нежности с шелковым постельным бельем, волосы рассыпались по подушке, глаза блестели - как была готова Ника к этой встрече! Но, увы, друг ее сердца и тела не спешил преодолеть злосчастные десять километров, оценить ее блистательную наготу и высокотехнично зажечь олимпийский огонь. Горячие волны поднимались от ступней к коленям, катились выше, достигали гладкого живота и терзали грудь. Ника пыталась ладонями защититься от настойчивого прилива, но руки были такими же раскаленными, как и все тело. Спасение было в мужчине, мужчина отсутствовал.
- Да что же это такое! - сказала в темноту Ника и оставила кровать. Несчастная, она двинулась в ванную, полминуты не могла открыть глаз от яркого света и встала под душ.
"Надо, надо, надо уснуть, - внушала она себе. - Как я буду выглядеть завтра после бессонной ночи?"
Завтра должен был состояться "Час мэра" с Сувориным и полноценный восьмичасовой сон являлся залогом здорового цвета лица. Но сон никак не шел.
"А он, наверное, тоже не спит, - почувствовала Ника. - Думает обо мне? Или нет? Что я вообще для него? Страсть, игрушка, инструмент для поднятия самооценки? Любовница. Всего лишь любовница. Эта девчонка, Маша, как у нее все просто! Хочешь - бери не раздумывая. Но как быть? Он сам исчезнет с горизонта, если я попытаюсь надавить. Скорее жена промолчит и подаст на развод, чем он согласится стать марионеткой и позволит мне дергать за нитки. Ах, если бы она сама ему изменила! Он ни за что бы не простил. И вмиг расстался бы с бессовестной предательницей. Но она хуже Пенелопы. Не дает повода для сомнений. Наши отношения скоро приобретут пошлый привкус мексиканского сериала. Надо что-то делать. Что-то решать".
Третий раз за вечер вымазавшись кремом, Ника вернулась в спальню и рухнула на жаркое, мучительно пустое ложе. И вновь погрузилась в горячий океан, волны которого захлестывали ее с головой и изводили своей томительной безрезультатностью.
