Вячеслав Белоусов - Прокурор Никола
Соломонович кое-как осторожно поднялся с кресла, сделал усилие – пошли ноги, понесли старого Арона, вот и шкафчик этот, сюда вроде Лизавета таблетки прятала… Здесь, здесь… желтенькие – от живота, беленькие маленькие – от температуры, а вот эти, побольше, – от головы…
Сзади, у двери, то ли скрипнуло, то ли треснуло. Он дверь-то на ключ запирал. С тех пор, как гость его незнакомый в черной шапочке посетил, не было такого, чтобы он не запирался на внутренний замок. Это что же? Кошка-паразитка! В дверь царапается, вернулась, проголодалась… Он задаст ей сейчас жару – его пугать!
Арон Соломонович повернулся шугануть проныру и оцепенел.
В замке еще раз что-то скрипнуло, и дверь отворилась сама собой. Осторожненько просунулась голова в кепке, и на пороге появился вертлявый!
– Здравствуйте вам, – сказал он.
– Вы ко мне? – спросил Арон Соломонович потому, что надо было что-то говорить.
– А я думал, подожду, – сказал вертлявый. – Шел к вам. И торкнулся. А она открылась.
Он ткнул пальцем на дверь.
– А я давно не выхожу, – ответил Арон Соломонович, его что-то знобило. – Голова вот что-то…
– У вас кто есть? – вертлявый шмыгнул в комнату, сунулся на кухню, шнырял быстро, словно мышь, вернулся. – Закрыть дверь?
– Отчего же? – Арон Соломонович искал, куда присесть, до кресла было далеко.
А вертлявый уже щелкнул ключом.
– Соседка обещала заглянуть, – попытался возразить Арон Соломонович и направился было к двери, схватившись за левый бок.
– Я не задержусь, – остановил его рукой вертлявый и присел в кресло. – А соседка подождет.
– Собиралась…
– Успеет, – отрезал вертлявый. – Я за товаром.
– Как? – оторопел Арон Соломонович. – Как же?..
– Я за товаром! – вертлявый подскочил в кресле. – Ты чего, старый козел? Забыл все с перепугу?
– Вы же взяли все, – Арон почуял, как выскакивает из груди его сердце.
– Кто взял? Кто был? – заорал вертлявый, в руках его появился нож, он бросился к Арону, но поздно; Арон Соломонович, вцепившись в грудь, сам свалился на пол; большое, но легкое тело его распласталось ниц и затихло.
– А, черт! – вертлявый нагнулся над телом, схватил за грудки, тряхнул раз, два – глаза старого Арона смотрели в потолок мимо него, стыли мертвым покоем.
В дверь стучали.
– Арон Соломонович!.. – послышался голос. – Откройте… Я как обещала…
– Чтоб ты сдохла! – выругался вертлявый и затих.
– Арон Соломонович!.. Заснул. Ну ладно, я через часик зайду.
Жиганы
К назначенному времени на даче собрались почти все. Тимоня загодя прибрался в домике, расставил на столе посуду, вилки, ложки выложил, батарее бутылок особое место выбрал – в центре. Постарался с закусью. Рыбу красную отварил в малосоле и хлеб ломтями накромсал тесаком – что еще надо под водку! Зная и соблюдая традиции Порохова: водку если пить – вдоволь, а жрать – так тоже с пользой для организма, поэтому полулитровую стеклянную банку черной икры дачной закатки открыл. Ну и обычный их фирменный стандарт – балык из селедки сварганил и картошку в чугунке отварил. Воду слил наполовину, оставил на легком огне, чтобы не особо разваривалась, пока остальные подгребут.
Ждали Порохова.
Серебряный, с тяжелого похмелья злющий, как собака, шатался по углам, задевал, задирал одного, другого, не выдержал, заорал:
– Рыжий, налей по одной! Совсем картоха сгорит! Что зря прохлаждаться?
– Шам такой! – огрызнулся Тимоня. – Еще рыжей меня будешь. Фамилию только кто тебе дал? Ошибша поп.
– Нехристь я, дурак!
– Оно и видно – некрещеный. Куда гряшными лапищами к штолу лешешь! – Тимоню, хоть и возрастом, и ростом уступал всем, слушались. Ему и повиновались: как же – при Порохе правая рука, адъютант, попробуй слово скажи!
Серебряный, ругаясь про себя, отошел в угол, присоединился к Рубику, Хабибе и Седому, раскинувшим картишки.
Порохов задерживался. Картошка, снятая с огня, остывала.
Заявился Жорик, глянул на стол, хмыкнул:
– Всегда у вас такое пиршество?
– По ошобым шлучаям, – залихватски подмигнул Тимоня. – Чапай речь держать будет.
– Ты язык бы свой поганый прищемил! – хмуро сплюнул Серебряный из угла, покосившись на Одоевцева; остальные тоже оживились, увидев Жорика, впервые он среди них здесь нарисовался.
– Брешешь почем зря! – закончил Серебряный. – Я не посмотрю, что возле Пороха отираешься. По харе заработаешь мигом. Мало зуб выбили? Небось, тоже трепался в ментовке-то у азеров?
Тимоня, ни слова не говоря, ринулся с кулаками к обидчику, но тот только легонько ткнул его – и пацан отлетел, охнув.
– Кошел! Я Эду вше шкашу! – поднимаясь, прижался Тимоня к стене, заозирался, ища защиты, но тщетно.
– Сладил? – Одоевцев заслонил подростка.
– Ты кто такой? – отставив карты, Серебряный вылез из угла, надвинулся на пришедшего. – Откуда взялся, красавчик?
– Не знаешь?
– Я-то знаю, – с вызовом ответил Серебряный и повел рукой в угол. – Ты вон им объясни.
– Это наш, – высунулся из-за спины Одоевцева Тимоня. – Георгий Победоношец. Его шам Эд велел пошвать. Жорик.
– Победоносец, говоришь? – Серебряный подошел ближе к Одоевцеву, схватил за грудки. – А вот посмотрим. Может, броненосец, а может, бедоносец, а? Бабу-то тоже делишь с Порохом?
Серебряный хмыкнул, оглянувшись на дружков, но ни Рубик, ни остальные не поддержали его веселья.
– Кончай, Аргентум, – наоборот, нахмурился здоровенный Рубик и сделал к нему шаг.
– Стоп, Рубон! – остановил его тот. – Это мое дело. Не лезь. Не советую.
Он развернулся к Одоевцеву и, не опуская рук, приблизил свое лицо к нему.
– Хороша баба-то? На двоих? – процедил он сквозь зубы. – Как же ты бабу сдал?
– Ты шам-то! – не удержался Тимоня из-за чужой спины. – От тебя она на швадьбе шбежала!
– Заткнись, гаденыш! – рявкнул Серебряный и плюнул Тимоне в лицо. – Тебя не спросили!
– Отпусти! – сверкнул глазами Одоевцев. – И шкета не трожь.
– А что будет? – прошипел Серебряный. – Ты у нас девок…
Договорить он не успел, охнул, внезапно скорчившись от удара, а от второго отлетел от Одоевцева, едва не свалив стол.
– Ах ты мразь! – заорал он, приходя в себя, и в руке его сверкнул нож. – Сейчас я гляну, какого цвета твои кишки!
Рубик, Седой, Хабиба бросились было к Серебряному успокаивать, но тот полоснул ножом воздух перед ними и истошно выкрикнул:
– Прирежу любого, кто сунется!
Ноги смельчаков приросли к полу. Одоевцев побелел лицом, но с места не сдвинулся, лишь присел слегка, как перед прыжком, ноги расставил, ожидая нападения. Тимоня пятился, умирая за его спиной от страха.
– А ну замерли! – обрушился на всех крик с порога.
В дверях стоял Порохов.
– Дай нож!
Серебряный не успел двинуться, как Порохов оказался перед ним, выбил нож, двинул локтем в лицо.
– И ты пошел! – зыркнул глазами Порохов на Одоевцева. – Чего уставился?
– Это вще Аргентум! – Тимоня ткнулся к Порохову. – Плевалша на меня.
– Сядь! – осадил и его Порохов и оглядел всех суровым, злым взглядом. – По делу собрались. Нечего собачиться.
Тимоня сунулся к столу, засуетился, начал поправлять посуду; остальные, понурившись, переминались с ноги на ногу, угрюмо молчали.
– Ты чего на своего нож поднял? – Порохов уставился на Серебряного. – Знаешь, что за это полагается?
– Кто свой-то? – поднялся на ноги тот, обтер лицо от крови.
– Раз здесь, значит свой.
– За какие заслуги?
– Это мне решать! – сказал, как отрубил, Порохов. – Если кому из вас перестали нравиться мои правила, я не держу. Тимоня, отвори дверь!
Рыжий мигом оказался у двери и распахнул ее.
– Ну! Кто первый? Выходи!
Все замерли, даже дышать, казалось, перестали.
– Нет желающих. Значит, правила остаются те же. Но теперь с одной поправкой.
Порохов еще раз оглядел всех. Лишь Одоевцев не отвел взгляда, да Тимоня уставился на него, даже рта не закрыл.
– Мы здесь все – братья! А раз так, еще повторится подобное, тот, кто руку на брата своего подымет, будет иметь дело со мной. И если жив останется, то позавидует мертвому! Ясно?
Никто не шелохнулся, только тяжело дышали.
– А теперь за стол! – Порохов занял место во главе, сев в единственное деревянное кресло да еще с подлокотниками, начал не торопясь накладывать в тарелку куски рыбы, картошку, икру; брал аккуратно, клал немного.
Потом оторвался от своего занятия, словно только заметив, что товарищи его за стол не торопятся, будто ждут от него чего-то, качнул головой, вроде не понимая, сказал:
– Тимоня, приглашай братанов! Наливай! Угощай! Отведаем, что ты тут сготовил.
Пацан запрыгал вокруг стола, подталкивая особо неповоротливых, пододвигал им табуретки.
– Ошобого приглашения ждешь? – ткнул он легонько Одоевцева, совсем застывшего у дверей. – Шадиш вон рядом, к Эду по правую руку. Шлева – Рубика табуретка.
