Антон Леонтьев - Миф страны эдельвейсов
Ну что же, я так и знала, что найдется выход и из этой странной ситуации. Раньше бы я непременно ответила отказом на подобное предложение – как я могу признать себя виновной, если ничего не совершала? Но ведь я ожидаю ребенка и должна думать не только о своих комсомольских принципах, но и о благе малыша. Интересно, кто у меня появится – мальчик или девочка? Какая разница, как я окажусь на свободе, – лишь бы снова попасть на Родину!
Поэтому я дала свое согласие на признание себя виновной. У Сильвио, оказывается, была уже составлена требуемая бумага, которую я и подписала. Вот все и завершилось...
О, если бы я тогда только подозревала, что идет грязная игра! Всего два дня назад я думала, что все благополучно разрешилось и я в ближайшие недели, а то и дни окажусь на свободе. Боже, какой наивной и глупой я была! Сегодня состоялось вынесение приговора, для чего меня доставили в здание верховного суда республики. Я ожидала, как того и обещал мой адвокат, пяти, шести или, самое большее, семи лет. Я предстала перед суровым пожилым судьей, который еще раз спросил, признаю ли я себя виновной по собственной воле и без давления со стороны. Я громко и четко ответила: «Да!»
Затем судья задал вопрос прокурору, желая знать, какое теперь наказание требуют для меня. Тот, сославшись на мое чистосердечное признание и мою беременность, потребовал: пожизненного заключения. Я пыталась протестовать, обратилась к судье и к Сильвио, однако судья пригрозил мне дисциплинарными мерами, если я и впредь буду мешать заседанию.
Остальное прошло очень быстро – судья провозгласил, что на основании собственного признания, а также многочисленных улик я приговариваюсь к пожизненному заключению. Удар деревянного молоточка оглушил меня – я поняла, что попала в западню.
Сильвио уверял меня, что подаст апелляцию, однако тут же отметил: вряд ли она возымеет должный эффект, так как я подписала признание. Я крикнула ему в лицо, что именно он склонил меня к этому, но адвокат, притворно удивившись, ответил, что не знает, о чем я веду речь. Я закатила ему пощечину и была тотчас схвачена охранниками.
Меня выволокли из здания суда к фургону, около которого толпились журналисты. Один из них хотел узнать от меня, отчего я признала себя виновной, хотя присяжные были доброжелательно настроены ко мне и, по всей видимости, вынесли бы если не оправдательный, то очень мягкий приговор. Его слова окончательно сразили меня. Меня запихнули в фургон и повезли в городскую тюрьму. Как выяснилось, отбывать наказание – пожизненное заключение – мне предстояло где-то в провинции, где имелась огромная тюрьма для женщин.
Я все думала о том, что сказал мне репортер, – присяжные могли бы вынести мягкий приговор или даже оправдать меня! Так отчего же я подписала признание? Потому что меня склонил к этому мой адвокат, рисовавший все черными красками и обещавший амнистию. Но ни амнистия, ни помилование, ни досрочное освобождение мне не светят – судья подчеркнул, что по причине особой тяжести и гнусности своего деяния я не попадаю в число тех, кто может выйти на свободу досрочно. Значит, придется отбывать весь срок, который равен моей жизни!
Я пыталась сообщить охранникам, что невиновна и что меня подло обманули, но они понимали только по-испански. Да если бы они меня и понимали, то наверняка бы ничем не заинтересовались. Уверена, что они слышат подобные заявления от осужденных каждый день по двадцать раз.
Своего адвоката я видела в последний раз в день вынесения приговора. Сильвио Каракес, подлец и обманщик, решил не показываться мне больше на глаза. Чем больше я думаю о случившемся, тем больше убеждаюсь в том, что он был заодно с фальшивой Жанной Делароз. Только как мне это доказать?
До отправки из Эльпараисо у меня была возможность поговорить с мамочкой в течение одной-единственной минуты. Я только сообщила ей, что получила пожизненное заключение, и хотела сказать, что она скоро станет бабушкой, но связь прервалась. А еще имела счастье беседовать с представителем советского посольства. Я подробно рассказала ему о том, как адвокат надул меня – обещая амнистию, склонил к подписанию чистосердечного признания. Лощеный дипломат слушал меня вполуха и сказал, что я сама виновата, если поддалась на уговоры. Пообещал заняться выяснением правды, но я ему не поверила – наверняка забудет обо мне, как только окажется вне пределов тесной вонючей тюремной камеры. Мое признание, заявил он, все только усложнило – Советский Союз не может вступаться за свою гражданку-преступницу. И начал читать мне лекцию о том, что я опозорила Родину и предала интересы коммунизма. То ли его глупые речи вывели меня из терпения, то ли это последствия беременности, но я швырнула в него миску с похлебкой. Дипломат, обозвав меня «истеричкой» и «идиоткой», которая получила по заслугам, вылетел за дверь.
Стоит ли добавлять, что за прошедшие без малого три недели я не получила от советского посольства ни единой весточки? Для всех я виновна – для дипломатов родной страны, для суда, для прокуратуры, даже для своих подруг по несчастью.
* * *...И вот я прибыла в тюрьму в одном из отдаленных штатов страны.
Тюрьма представляет собой небольшой город. В течение дня заключенные женщины могут более или менее свободно перемещаться по поселению, однако у каждой имеется «своя» камера, которую она делит еще с двумя женщинами. Вместе со мной оказались молодая фальшивомонетчица и пожилая продавщица ядов. Я, как выяснилось, личность известная и популярная, к тому же иностранка. То, что я являюсь врачом, мгновенно вознесло меня на небывалую высоту. Передо мной заискивают даже те дамочки, которые держат тюрьму в своих руках. Здесь процветает насилие, как физическое, так и психологическое, однако меня это, к счастью, не касается.
В первый же день меня пожелала видеть местная бандитка, одна из самых главных, по кличке Синяя Роза. Когда я увидела ее, то поняла, почему ее так называют, – на левой щеке у нее вытатуирована большая синяя роза. Дама больше похожа на солидного мужика – весом под сто двадцать килограммов, бритоголовая, с густыми черными усиками над верхней губой. Синяя Роза продемонстрировала мне свои болячки, и я пришла к выводу, что она страдает сахарным диабетом. Когда диагноз подтвердили тюремные врачи, Синяя Роза объявила, что любой и каждый, кто посмеет тронуть меня, будет иметь дело с ней. А ее тут все боятся.
Затем меня пожелали видеть еще четыре другие особы, которые, как и Синяя Роза, занимают самые высокие «должности» в тюремной иерархии. У каждой из дамочек имеются проблемы со здоровьем – так, Тигрица Марта страдает себореей и акне вульгарис, Мамаша Люси – многодневными запорами, Крошка Барби – пародонтозом, а самая влиятельная из всех, Профессорша, – артритом и гипертонией. Все они хотят, чтобы я стала неким подобием их лейб-медика. Что ж, я быстро уяснила: дабы выжить в тюрьме, в которой мне предстоит провести годы, а то и десятилетия, мне нужно иметь влиятельных покровителей.
Профессорша сделала так, чтобы мне вернули дневник (он лежал среди тех моих личных вещей, которые передали с танкера, когда он покидал Эльпараисо), и сегодня на протяжении целого дня я записывала все то, что произошло со мной с момента ареста. Мне отвели называемый заключенными «президентский люкс» – во всей тюрьме имеется не больше десяти камер, в которых не три, а два места. Моя соседка – молчаливая старуха, которая убила пятерых своих детей. Вначале мне было жутковато, особенно ночью, – соседка вставала со своей кровати и копошилась в углу. Потом я узнала, что она пытается найти кости своих детей, – несчастная давно тронулась умом, однако совершенно безобидна.
В тюрьме жесткий распорядок, но меня он не касается, ведь я – на особом положении. Все пятеро «тюремных королев» нуждаются в моей помощи, а они имеют влияние не только на заключенных, но и на тюремную администрацию. Часто происходит, что тех, кто им не угождает или просто не нравится, находят мертвыми. А стоит им только пошевелить мизинцем, как в тюрьме вспыхнут беспорядки. Директор и надзиратели поэтому удовлетворяют все прихоти «королев».
18 июня 1979 года.
В отличие от прочих заключенных, я не работаю ни в прачечной, ни в мастерской, ни на плантациях. Меня приписали к тюремному лазарету, где я поначалу выполняла функции технички, медсестры и нянечки. Постепенно же мне пришлось заниматься и больными – заключенные обращаются не к тюремным докторам, а ко мне. Те не имеют ничего против, чтобы я занималась осмотром больных, – сами доктора предаются безделью, читают детективы и пьют кофе.
Моя беременность протекает нормально, я планирую стать мамой в декабре. Узнала, что у тех заключенных, которые рожают детей, малышей отбирают и отдают в детский дом. Но Профессорша заверила меня, что я получу возможность воспитывать своего ребенка сама. Вот что значит быть медиком – всегда найдешь общий язык со всеми, даже с «королевами» преступного мира.
