Карма красотки - Марина Серова

Но вдруг губы мужчины дрогнули, будто он наконец осознал то, что произошло, лицо исказила боль, он прижал к себе Яну и зарыдал, словно медведь-гризли, оглашая дом жуткими криками, от которых хотелось заткнуть уши. Он сидел у края люка, обхватив мертвую дочь обеими руками, пачкаясь кровью, вздрагивая всем телом, и слезы градом катились по загорелым щекам этого сильного и властного человека. В этот момент я с ужасом подумала, что теперь нам точно не поздоровится — охваченный гневом мужчина просто разорвет нас на части или оставит догнивать заживо в этом подземелье. Но в глубине души я все же надеялась на благоприятный исход событий, а прохладная поверхность моего «макарова» вселяла мне некую уверенность на спасение.

Наконец, немного успокоившись, он поднял Яну на руки и куда-то ушел. Его шаги замерли где-то в коридоре, но почти скоро зазвучали вновь и стали быстро приближаться. Он подошел к люку, и в руке у него был пистолет, дуло которого смотрело на нас. Я знала, что такое военная выправка, его рука не дрогнет — он сразу выстрелит, стоит мне только пошевелить своей рукой с оружием.

— Кто это сделал? — сухо спросил он. — У нее огнестрел. У кого из вас оружие? Если не получу ответа в течение трех секунд, начну по очереди вас отстреливать.

Краем глаза я заметила, как дернулось худое тело Вероники, — видимо, она решила признаться в содеянном. Но я тут же стукнула ее ногой, давая понять, чтобы она не дергалась. Пистолет все равно у меня, поэтому я решила взять всю вину на себя — а дальше будь что будет.

— Я это сделала! — громко сказала я и продемонстрировала руку с оружием. Мое сердце замерло. Сейчас он просто выпустит в меня пулю, отомстив убийце своей дочери, и на этом жизнь Татьяны Ивановой оборвется.

Как он на меня посмотрел! Видимо, сразу поверил моим словам. Его рука с оружием дрогнула, лицо стало наливаться кровью, он с шумом выдохнул и произнес сквозь зубы:

— Если ты хоть немного дернешь рукой, я тебя пристрелю.

Я это прекрасно понимала, поэтому продолжала держать руку с пистолетом опущенной.

— Поднимайся, — велел он мне. — Потом аккуратно, на свету, чтобы я видел каждое твое движение, вытаскиваешь обойму и кидаешь ее мне. Поняла?

Я ничего не ответила и даже не кивнула головой. Молча приподнялась и сделала все так, как он велел. Не зря я отметила, что имела дело с военным человеком — если бы он сказал кинуть ему сам пистолет, то в процессе этого действия я могла успеть нажать на курок и произвести выстрел. А теперь мой бесполезный «пустой» пистолет не представлял никакой угрозы.

— Т-ты… ты зря это сделала, — прошипел он, и я видела, как он сжал свои пудовые кулаки, что аж захрустели костяшки пальцев. — Сейчас я тебя достану. Остальные пусть пока сидят там.

Я поняла, что меня сейчас вызволят из этого ужасного заточения, вот только стоило ли радоваться такой свободе — это был вопрос.

Мужчина куда-то отошел, а мы посмотрели друг на друга. Смертельная бледность покрывала лицо Елены, которая еще сильнее сжалась в комок и даже перестала поскуливать, как она часто это делала. Вероника и так была бледна, только ее губы начали дрожать, а в глазах стояли слезы.

— Он убьет тебя, — дрожащим голосом произнесла она.

— Это мы еще посмотрим. — Я старалась ответить ободряюще, но получилось это не очень — мой голос дрогнул, а руки предательски тряслись.

— Это же я ее убила, — хриплым и обессиленным голосом сказала Вероника. — Пусть он меня заберет. Мне нечего терять…

— Заткнись, — велела я ей.

Послышались быстрые шаги, мужчина подошел к люку и сбросил вниз веревочную лестницу, держа другой ее конец обеими руками.

— Вылезай!

Попрощавшись взглядами с Вероникой и Леной, уже смотревшими на меня как на потенциального мертвеца, я ухватилась за шаткую лестницу и начала подниматься.

— Это я ее убила! — неожиданно выкрикнула Вероника срывающимся голосом. — Слышь ты, папаша! Я убила твою сумасшедшую лысую дочурку! Я выдернула у нее пистолет и выстрелила! И этот чертов парик я сдернула с ее больной головы! Оставь ее…

Я опасалась, как бы он сейчас не достал пистолет и не выстрелил в порыве гнева в Веронику, чтобы она попросту замолчала. Но на нее вообще не обратили внимания, решив, что эта исхудавшая ослабленная девушка не в состоянии совершить убийство.

Меня грубо схватили за ворот кофты и рывком вытащили в комнату. Сколько силы было в этом мужчине — меня, словно мягкую игрушку, отшвырнули к столу с картой. А он в это время стал быстро выбирать лестницу. Этот человек совсем меня не опасался — под два метра ростом, здоровый, уверенный в своих силах вояка. Чего ему опасаться какую-то деваху, у которой он отнял пистолет. И, видит Бог, не будь сейчас в подвале девчонок, я бы просто столкнула его туда, закрыла люк и пошла звонить в полицию.

Он вытащил лестницу и бросил ее на стол. Он даже не стал закрывать крышку люка, решив, что мои подружки по несчастью попросту не смогут оттуда выбраться. Быстро оказавшись рядом со мной, он вцепился, словно клещами, в мой локоть и потащил в коридор. Я заметила, что пальцы на правой руке у него испачканы в крови. Я тоже была вся изваляна в подвальной грязи, и вообще, мне не помешало бы принять ванну, выпить спокойно чашечку кофе с парой-тройкой бутербродов и нормально поспать часов эдак пятнадцать. Но вместо этого мне предстоят баталии с этим устрашающим и загадочным в своих намерениях отчаявшимся папашей, который потерял свою единственную, пусть даже и сумасшедшую, дочь.

Интересно, что он собирается со мной делать? Медленно и мучительно убивать, наслаждаясь моими мучениями? Такой вариант не исключен, но раз меня не убили сразу, то со мной, однозначно, хотят для начала пообщаться. Люди подобной профессии сначала попытаются выведать максимум информации, и я была совсем не против пообщаться с хозяином дома.

Мы оказались в той большой комнате, где до этого сидели и общались с Яной. Он толкнул меня в центр комнаты и указал на большой диван.

— Сядь вон туда!

Я подошла к дивану и села на него, сдвинув ноги и положив на них ладони. Он подошел к бару, достал початую пузатую бутылку с бордовой жидкостью и сделал два глотка прямо из горла. Потом взял рядом стоящий стул, перенес его в центр комнаты и уселся напротив, оседлав его, как лошадь. Положив руки на спинку, он некоторое