Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов
В кабинете царил полумрак, свет проникал сюда из смежной комнаты отдыха через открытую дверь. На полу стояло несколько больших сумок и чемоданов, доверху набитых разным скарбом, вдоль стены лежали два свернутых ковра, — видимо, Пивоваров в спешке собирал пожитки. Ему помогали двое охранников.
Когда победители вошли, все трое были заняты тем, что снимали с высокого потолка большую хрустальную люстру, — наверное, поэтому они и отключили электричество. Стол был передвинут в центр кабинета, на него водрузили стул. Один охранник взгромоздился на стул, другой его поддерживал, а Пивоваров снизу давал указания.
При виде толпы все трое замерли и уставились на вошедших с удивлением и даже испугом. Среди победителей было двое фотографов, они тут же принялись снимать.
— Прекратите съемку! — в ужасе крикнул Пивоваров. — Я запрещаю!
— Да плевать на твои запреты! — грубо отозвался кто-то из толпы. — Жене своей теперь запрещай!
— Зачем же вы тащите казенное имущество? — со смехом упрекнул бывшего мэра подвыпивший редактор независимой газеты. — Это ж воровство!
— Это не казенное! — неубедительно запротестовал Пивоваров. — Это все — мое! Мое личное! Я на свои деньги покупал!
Он никогда не отличался представительностью, но сейчас был жалок.
— Да ты удавишься, прежде чем свою копейку потратишь! — пьяным голосом бесцеремонно прервал его кто-то из толпы.
Раздался смех.
— Вам эту люстру на день города подарили, я же помню! — укоризненно проговорил Пивоварову один из сотрудников штаба, когда-то работавший в мэрии. — Как не стыдно!
— Нет, нет! — горячо заспорил Пивоваров. — Это другую дарили! А эту я из дома принес…
В это время кто-то из журналистов заглянул в раскрытый шкаф и увидел там домашние шлепанцы, довольно стоптанные.
— Смотрите! — со смехом воскликнул он. — Фамильные ценности!
Фотографы тут же начали снимать тапочки.
— Эй, возьмите, пригодится! — насмешливо крикнул журналист Пивоварову и один за другим швырнул шлепанцы к ногам мэра. Пивоваров поднял их и уложил в сумку, сверху.
— Уходим, — сказал он охране. Было видно, что ему не терпелось убраться отсюда.
— А с этим как быть? — спросил охранник со стола, кивая на все еще висевшую люстру.
Пивоваров только безнадежно махнул рукой. Охранники грузно спрыгнули на пол, перекинули через плечо ковры, подхватили с пола сумки и, навьюченные, пыхтя, тронулись. Пивоваров шел впереди с тряпичной авоськой, в которой позвякивала чайная посуда.
— Какая мразь правит в России! — воскликнул кто-то из толпы с горечью.
— Уже не правит! — возразил Осинкин, оглядываясь.
Он примерялся к своему новому кабинету.
Часть пятая. Во власти
Глава первая
Гаврюшкин спал на переднем сиденье, запрокинув голову; его мерный храп был слышен даже через толстое стекло «Мерседеса». Хотя он до упора сдвинул кресло назад, места для длинных ног ему едва хватало. Было больше семи часов утра, вокруг уже рассвело, с голубого неба задорно светило веселое французское солнце, с вершин деревьев мелодично перекликались птицы.
С минуту Норов стоял возле автомобиля, разглядывая Гаврюшкина через окно. Тот был небрит, выглядел несвежим и помятым, как пассажир в ночном аэропорту, ожидающий вылета застрявшего рейса. Норову вдруг подумалось, что Анна, должно быть, слушает этот храп каждую ночь, и ему стало неприятно и стыдно, как будто он попытался заглянуть в замочную скважину. Это тебя не касается, Кит.
Он постучал в окошко, затем еще, сильнее. Гаврюшкин встрепенулся и непонимающе уставился на него.
Норов показал ему, чтобы тот опустил стекло. Тот опустил.
— Bonjour, — сказал Норов. — Не «че», а «что».
— Че? — переспросил Гаврюшкин.
— Я ведь попросил заранее. Впрочем, таким как ты, бесполезно объяснять правила приличия. Пойдем.
— Куда еще?
— В дом.
— Зачем?
— Стреляться.
— Ты че, долбанулся?!
Норов вздохнул.
— Умоешься, почистишь зубы. Или ты не умываешься?
— Да я, блин, может, чаще тебя умываюсь!
— Тогда пойдем, покажешь.
Гаврюшкин нехотя выбрался из машины.
— Если у тебя имеются с собой какие-то предметы гигиены, например, зубная щетка, смена белья, то лучше взять их с собой. Только не спрашивай, зачем.
— Бля, ты можешь без своих смехуечков? — сердито сказал Гаврюшкин, открыл багажник и достал дорожную сумку «Луи Виттон», как у Ляли, только больше.
Они вернулись к дому, поднялись по скрипучей лестнице в спальню Норова.
— Че, ступеньки укрепить не можешь? — проворчал Гаврюшкин. — Скрипят, блин, как я не знаю че.
— Если бы не скрипели, ты бы меня вчера, наверное, убил.
— Жаль, что не убил!
Норов, не отвечая, вошел в ванную комнату.
— Захочешь побриться, вот принадлежности. Унитазом пользоваться умеешь? Хорошо, а то, глядя на тебя, я сомневался. Буду внизу, на кухне.
Гаврюшкин буркнул что-то нечленораздельное. Он держался с Норовым хмуро и настороженно, будто ожидал подвоха.
***
Осинкин предложил Норову должность первого заместителя, но тот отказался. Чиновничья стезя его вообще не привлекала: зевать на многочасовых совещаниях, возиться с документами, подчиняться чьим-то приказам, — какая тоска! К тому же Норов понимал, что предложение Осинкина продиктовано лишь чувством благодарности; на самом деле, на должности первого заместителя Норов бы его стеснял.
Характер Осинкина за время выборной кампании Норов изучил хорошо. Тот охотно давал интервью, пожимал руки, проникновенно пел задушевные песни; мог с видимым интересом расспросить случайного собеседника о семейных и бытовых проблемах, порассуждать с ним о демократии. Но, в отличие от Пацанчика, он не интересовался канализацией, мусором, протекающими крышами, расчисткой снега, отоплением домов и крысами в подвалах. Он был любимцем публики, а любимцы публики не занимаются подобной ерундой; вся эта скучная рутина запущенного городского хозяйства достается их заместителям. Народные кумиры любят внимание, а вот кого они не любят, так это конкурентов.
К тому же Осинкин ездил на отечественной машине, без охраны, и его непосредственный заместитель, само собой, не мог раскатывать на «Мерседесе» в окружении здоровых парней. От такого сиротства Норов давно отвык. Он ответил, что не хочет идти в бюрократы, что лучше он останется на воле, а если Осинкину понадобится помощь, то он всегда может на него рассчитывать. Но Осинкин настаивал, уговаривал, упрашивал: ведь ты — талантливый человек, Паша, таких, как ты, на всю страну — единицы, тебе надо серьезными делами заниматься, а ты себя на телок растрачиваешь! Подумай, сколько
