Что дальше, миссис Норидж? - Елена Ивановна Михалкова
– Бог ты мой! – вырвалось у Терезы.
– Где были эти царапины? – спросила миссис Норидж.
– На груди и на бедрах. Когда я попыталась встать, меня стошнило. Я чувствовала себя так, словно отравилась. И мое тело… Я вернулась к себе, приказала набрать ванну и оттирала с себя эти следы, пока моя кожа не стала кровоточить.
Она закрыла глаза и несколько секунд сидела неподвижно.
– Позвольте спросить, запирались ли гостевые спальни на ключ? – подала голос Эмма.
– Некоторые. Но большая часть – нет.
– Продолжайте, пожалуйста.
– Думаю, вы догадываетесь, к чему идет мой рассказ, – тихо сказала Амелия. – Я приказала закрыть все пустые комнаты. Я запретила приносить в дом цветы. Я постаралась окружить себя людьми, чтобы все время быть на виду. Но это не помогло. Всего полторы недели спустя все повторилось. Кто-то проник в мою спальню и оставил гиацинты под подушкой. Этот человек знал, что от их аромата я теряю сознание. На этот раз, когда я очнулась, не сразу смогла понять, где нахожусь. Вокруг стояла кромешная тьма. Меня бил озноб, я снова чувствовала себя так, словно мне подсыпали яд. Мне удалось на ощупь отыскать дверь. Я открыла ее, и высокие каменные своды подсказали ответ. Спальни были заперты, и злоумышленник отнес меня в подвал. Некогда у нас было две кухни, в правом крыле и в левом. Вторая использовалась редко. Последние тридцать лет, полагаю, в ней вообще никто не готовил. Шатаясь, я поднялась наверх. Когда я увидела свое отражение… – Амелия прерывисто вздохнула. – От моего домашнего платья остались одни лохмотья. Тело не было расцарапано, но на плечах и бедрах были синяки. Меня как будто волочили по полу. Волосы спутались, и горничной с трудом удалось расчесать их наутро. Я видела недоумение на ее лице…
– Что вы предприняли, мисс Свенсон?
– Два дня я не выходила из комнаты, сказавшись больной. Отчасти это было правдой. Я не могла пройти и трех шагов, чтобы меня не начало мутить. Однако гости беспокоились, и мне пришлось присоединиться к ним. Я приказала, чтобы ночью при мне постоянно находилась горничная. Но мне тяжело давалось ее присутствие. Видите ли, я люблю одиночество… Через неделю я отпустила ее.
– И все повторилось? – в ужасе спросила Тереза.
Амелия молча кивнула.
– Ох, дорогая… Но отчего же ты не обратилась к доктору?
Девушка содрогнулась.
– Нет, ни за что! Стоит представить, что меня будут осматривать… Что я должна буду положиться на умение хранить тайну, то есть на порядочность мужчины, в то время как один из них сотворил со мной это…
Задыхаясь, она рванула ворот платья. Пуговицы полетели на пол. Тереза Кларк ахнула и испуганно замолчала. На бледных ключицах багровели пятна, которые могли быть лишь следами пальцев.
– Расскажите, пожалуйста, кто проживает с вами? – попросила Норидж.
Амелия прижала ладонь к горлу.
– Это самое ужасное, – сказала она прерывающимся голосом. – В Дорвик-хаусе все это время пребывают трое мужчин, двоих из которых я считала своими друзьями.
– Опишите их, будьте так любезны.
– Первый – это кузен моей покойной матери, Стивен Каннингем. Я называю его дядюшкой. Он составляет мне компанию вот уже много лет. Фактически он полгода живет в Дорвик-хаусе, а на зиму возвращается к себе, в Рочестер. Ему пятьдесят, и добродушнее человека вам не найти. Я питаю к нему нежную признательность. Он всегда заботился обо мне. Даже мой отец говорил, что рад Стивену. Дядюшка обожает своих собак, охоту и трубку с вишневым табаком. Кажется, он не прочитал ни одной книжки за всю свою жизнь, однако же он не осуждает и тех, кто их читает, – а это уже немало!
– Исчерпывающая характеристика, – поблагодарила Эмма. – Вы упустили лишь одно: есть ли у мистера Каннингема жена?
– Дядюшка холост.
– Что ж… Перейдем к другим.
– Бродерик Хилл гостит у нас около двух месяцев. Он священник, довольно молодой: кажется, ему нет и тридцати. Дело в том, что в доме имеется архив: письма, дневники, заметки, финансовые документы, договоры… Много лет между моим отцом и соседним аббатством велась тяжба за Дорвикский лес. Окончательное решение так и не было вынесено. Возможно, среди документов найдутся те, которые внесут ясность в этот спор.
Тереза всплеснула руками:
– И ты допустила к своим бумагам представителя враждебной стороны?
– Я хочу, чтобы восторжествовала истина, – серьезно возразила девушка. – Если аббатство имеет право на этот лес, пусть так и будет. Конечно, дядюшка изрядно огорчится. – Она слабо улыбнулась. – Он охотится там на уток и лис. Мистер Хилл довольно молчалив. Однако он старается быть со мной приветливым. Над ним постоянно подшучивает Николас… Я хотела сказать, сэр Николас Барни-Трей. Моя фамильярность объясняется тем, что Николас – приятель моих детских лет; его мать была близкой подругой моей матери. Леди Барни-Трей живет в Шотландии, мы редко видимся. Николас только полгода назад вернулся на родину. Мы не встречались много лет. Он – художник-пейзажист. Места вокруг Дорвик-хауса примечательны своей живописностью. Когда Николас попросил меня дать ему возможность поработать, я не могла отказать. Ему двадцать пять. Быть может, он несколько язвителен… Впрочем, со мной он всегда был добр.
– Сколько лет было сэру Николасу, когда его семья покинула Англию?
– Около двенадцати. Это был милый шаловливый мальчуган. Мы вместе бегали вокруг пруда и дразнили гусей.
– Благодарю вас. Кто еще проживает в поместье? Вы, кажется, упомянули троюродную сестру?
– Ах да, Жозефина! Ей сорок два. Она овдовела пять лет назад, и муж ее оставил долги. Положение ее нельзя назвать бедственным, но оно определенно стесненное. Однако миссис Таублер с ее живым характером всегда имела множество друзей. Мне кажется, они со Стивеном понравились друг другу. Не могу сказать уверенно, что дядюшка ею увлечен… Я ведь живу затворницей и плохо разбираюсь в людях.
– Итак, четверо, – сказала миссис Норидж. – Это все? Может быть, кто-то гостил недолгое время?
– Нет-нет, больше никого не было. Повторюсь: я веду довольно замкнутый образ жизни.
– Этого никак не скажешь
