Милан Николич - Современный югославский детектив
Фотограф в знакомой уже напряженной, выжидательной позе стоял за конторкой. И снова он был один, без помощников, что Гашпараца, привыкшего к необычным обстоятельствам последних дней, насторожило. Жилет, цепочка от часов, но рубашка на этот раз полосатая, и фотограф напоминал хозяина маленького ресторанчика.
— Ну, — сказал Штрекар и вдруг преобразился: сделался оживленным, бодрым и деловитым, словно только что встал после длительного, крепкого сна. Сказывался профессиональный опыт и выучка. — Ну, и как же все было?
— Знаете, — осторожно начал фотограф, — теперь и меня берет страх. Естественно, я считаю своим долгом помочь вам… Только человек я мирный и не хочу ни с кем ссориться, а тут вроде бы дело серьезное, и у меня нет охоты…
— Он что, угрожал вам?
— Да, вроде бы так… Тот, первый, был испуган, взбудоражен, а этот, мне показалось, не в себе, даже задрожал, когда услышал, что негатив сохранился. Если еще один такой…
— Не бойтесь, — успокоил его Штрекар, облокотившись на конторку. — Больше к вам никто не придет. И этот тоже, можете мне поверить. Как же все происходило?
— Да как и в первый раз. Человек спросил, снимал ли я в городе, потом об аэропорте, не снимал ли, мол, в такой-то день девушку… Ну, мне пришлось ему выложить все как было, все, что его интересовало.
— Это, пожалуй, напрасно. А потом? Что он сделал потом?
— Спросил, не печатал ли я для кого-нибудь такую карточку.
— И что вы?
— Я ему сказал о том молодом человеке. Он спросил, сколько карточек я сделал, ну, я ответил — одну.
— И что он?
— Он ничего не сказал, только был доволен. Даже руки потер, когда услышал.
— А он не просил, чтобы вы и ему отпечатали фотографию?
— Нет. Попросил негатив. Чтобы я продал. Предлагал оплатить и пленку и все, что я могу на ней заработать.
— И что вы?
— Не дал. Сказал, что у нас, мол, так не принято. Это, мол, могу сделать лишь с разрешения клиента, то есть той особы, которая изображена на фотографии.
— А он что?
— Тут-то он… Видите ли, это меня больше всего и напугало: он раскричался, стал мне угрожать, и вообще… Но это еще не все — этого я ожидал, понимаете, с самого начала я смекнул, что фотография ему очень нужна. А потом он начал умолять меня, заклинал, как говорится, со слезами на глазах, верите, прямо чуть не плакал… Я уж был готов согласиться, только чтобы он ушел.
— И как же вы от него отделались?
— Я сказал, пусть, мол, достанет разрешение от заказчика, отдам только при этом условии. Тогда он сказал, что достанет. Просил негатив беречь как зеницу ока и никому не отдавать. И буквально выскочил, будто его черти гнали.
Штрекар молчал. Самый важный вопрос он всегда оставлял напоследок. Гашпарац наблюдал за ним.
— А как он выглядел?
— Да он с виду страшный какой-то, это я и сам хотел вам сказать. Рыжая борода и волосы рыжие. В темных очках… Одет вроде бы нормально, серый костюм… высокий мужчина… пальцы у него очень длинные…
Штрекар и Гашпарац переглянулись. Задав еще несколько незначительных вопросов фотографу, они вышли, а «мексиканец» смотрел им вслед, на этот раз не с сожалением, а скорее с обидой: ему уже надоели волнения. У машины инспектор и адвокат некоторое время постояли, опершись на кузов. Штрекар зевнул — после ночи, проведенной в душном помещении, свежий воздух действовал на него усыпляюще. Потом произнес:
— Думаю, времени у нас в обрез. Надо провернуть все формальности. Еду в управление.
— А я?
— Подожди в конторе. Я тебе позвоню… Да, забыл сказать. Гайдека мы нашли. У него опять нет алиби.
XXVII
Курить было нельзя, и это казалось самым невыносимым. Невыносимо было сидеть в крохотной, обитой досками каморке, пропахшей химикалиями и сухим деревом, и время от времени поглядывать в щель неплотно задернутой занавески, которая покачивалась при каждом более или менее глубоком вздохе. Сквозь щель, метрах в четырех от них, виднелось пятно света с улицы. Каждый раз, оказавшись в незнакомом помещении или в непривычной обстановке, Гашпарац инстинктивно тянулся за сигаретой, словно рассчитывая на ее помощь. Сейчас это было исключено, он даже не смел пошевелиться: стул был расшатан и скрипел при малейшем движении. Рядом в темноте сидел Штрекар, скрестив на груди руки и откинув голову. Прижавшись затылком к стене и полуоткрыв рот, он замер и напоминал человека, который дремлет в тесном купе вагона. Иногда Гашпарацу казалось, что Штрекар и впрямь заснул и что обязательно проспит решающий момент. Но всякий раз именно в такую минуту инспектор чуть заметным движением или шепотом давал понять, что не спит. И так они сидели в полутьме, а со всех стен глядело на них множество людей, запечатленных в самых различных позах, в различной обстановке и с разными выражениями лиц. Они находились в ателье фотографа, сделавшего роковой снимок Ружицы Трешчец в тот мартовский день, с которого началась вся история.
События дня развивались значительно медленнее, чем можно было бы ожидать. Когда казалось, уже все ясно и остался лишь последний ход, возник ряд обстоятельств, потребовавших терпеливого выжидания и исключавших всякую активность. Штрекар, как профессионал, в этом усматривал необходимость, а для Гашпараца промедление казалось настолько невыносимым, что он чувствовал себя вконец разбитым и теперь, сидя во мраке фотолаборатории, среди фотокамер, вдыхая испарения проявителя и фиксажа, ощущал, что руки-ноги ему уже не подчиняются, что он истерзан и у него не станет сил что-либо предпринять именно в тот момент, когда это будет необходимо…
Утром, расставшись со Штрекаром, он пошел в контору и погрузился в обычные заботы. Однако мысли постоянно возвращались к тому, что случилось накануне и что должно было произойти в ближайшие сутки, и поэтому не работалось. Когда Штрекар, прощаясь, предложил подвезти его, адвокат отказался, захотел пройтись пешком: он чувствовал, что окончательно пробудился и свежий воздух придется как нельзя более кстати. Штрекар сидел в машине, но медлил с отъездом. Дойдя до угла, Гашпарац через плечо оглянулся и увидел, что тот снова направился в фотоателье. Сейчас, в конторе, он без конца задавал себе вопрос, какие тайны скрывает от него инспектор.
— Так или иначе, — сказал ему Штрекар при расставании, — дело близится к концу. Я думаю, ты прав: события развивались независимо от нас, а сейчас вступили в ту стадию, когда мы можем что-то предвидеть.
Но было непонятно, на основании чего инспектор пришел к такому выводу: повлияли ли на него ночные выкладки Гашпараца или сведения, полученные от фотографа. Размышляя в одиночестве в своем кабинете, Гашпарац ощущал — осталось свести воедино какие-то крохи, и он все поймет сам. Однако сделать это ему никак не удавалось. Он вставал из-за стола, подходил к окну, курил у зеленой шторы и глядел на струйку воды, которую пускал мальчик-фонтан и которая сверкала на солнце среди зелени, уже бросавшей густую тень. Он шагал взад-вперед по комнате, рассматривал портрет тестя и поминутно спрашивал себя, входит ли то, чем он теперь занимается, в компетенцию и обязанности адвоката. Он думал о своей роли во всей этой истории, роль эта была ему не до конца ясна, хотя теперь представлялась куда менее важной, чем вначале. Главное сейчас — найти убийцу Белой Розы, а разгадка тайны, связавшей его с этим делом, выглядела второстепенной. Случайно вовлеченный в разыгравшуюся драму, он чувствовал себя в долгу перед людьми, с которыми в последнее время сошелся и которые помогали в расследовании. Это напоминало ощущение, которое испытывает адвокат, когда вызывается защищать клиента без вознаграждения.
Зазвонил телефон. Штрекар.
— Мне нужно кое-что у тебя выяснить. Вероятно, это надо было бы сделать раньше, но я хотел сперва урегулировать кое-какие формальности. — Инспектор снова окружал себя тайной, из чего Гашпарац заключил, что он уже все решил и предвидит исход дела. — Как у тебя со временем вечером?
— Нормально. А в чем дело?
— Я думаю, сегодня они попытаются завладеть негативом. Это почти наверняка.
— Думаешь, приходил сам убийца?
— Это неважно. Но он попытается забрать негатив любой ценой.
— Только бы он не пожаловал туда днем, — Гашпарац размышлял вслух.
— Исключено. Это не тот тип. Кроме того, двое моих ребят держат ателье под наблюдением. Ты заметил, как фотограф… По-видимому, нужно и с ним еще…
— Ты думаешь устроить засаду? — догадался Гашпарац, хотя минуту назад этого даже не предполагал. Сейчас такое решение казалось ему вполне логичным.
— Покараулим его мы с тобой… — сказано было просто и спокойно, будто Штрекар и не допускал мысли, что Гашпарац может не согласиться. Он не сомневался, однако Гашпарац все же спросил:
— Я тебе смогу помочь?
