Перо бумажной птицы - Елена Ивановна Михалкова
«Но ведь никакого трупа может и не быть, верно?» – спросил он себя. Стоит ли доверять признаниям алкоголика, способного спать на бетонном полу? Если Мартынов не возвращался на место своего якобы преступления, откуда ему знать, что тело существует? Что все это не плод его воображения?
Он, частный детектив Сергей Бабкин, категорически не верит Мартынову и хочет только убедить несчастного пьянчугу, что тот никого не убивал. Жалко стало человека, мучается ведь, сил нет смотреть.
Да-с. Вот так. И никак иначе.
Построив эту неопровержимую логическую цепочку, Бабкин потащил Мартынова к стройке.
– Где входил, помнишь?
– Кажется…
Мартынов пошатывался. Голос у него дрожал. Сергей безжалостно загнал его на первый этаж и прислушался. Кажется, никого. Дети еще в школе, а больше сюда, будем надеяться, никто не забредет.
Он наткнулся на крутую лестницу, ведущую вниз, и включил фонарик на телефоне.
– Здесь спускался?
– Здесь я бы себе все кости переломал, – неожиданно здраво возразил Мартынов.
– А где тогда?
– Хрен знает. Может, и здесь…
– Главное, сейчас не переломай, – сказал Сергей, спускаясь в подвал и светя перед собой.
В нос ударил запах земли, цемента, человеческих экскрементов. Гнусное место! Он бы эти замороженные стройки, простоявшие больше полугода, взрывал, а котлован заливал водой. Пусть в нем жирные утки выращивают утят. А зимой дети на коньках рассекают. И никаких подвалов.
Мартынов шел за ним на деревянных ногах и покачивался.
– Куда ты пошел, когда спустился? – обернулся к нему Сергей.
– Налево…
– Почему туда?
– Там дверь…
Направив фонарик на стену, Бабкин увидел черный проем. Сам он его не заметил. «А пьяный Мартынов ухитрялся здесь ориентироваться…»
Он перешагнул через цементный блок, перегораживавший вход, и застыл.
– Я там в углу лег прикорнуть, – тихо сказали за его спиной. – Вроде бы.
Бабкин стоял неподвижно.
Черт возьми, бедный мужик. Сергей действительно надеялся, что все Константину почудилось.
Но вот запах Бабкину сейчас точно не чудился. Он слишком хорошо знал эту душноватую сладковатую вонь.
– Костя, не заходи, – попросил он. – Стой где стоишь.
Мартынов безошибочно уловил изменение его тона и прислонился к стене, разом ослабев. Бабкин шагнул вперед. Он светил перед собой, чтобы не наступить на улики. А улики здесь непременно должны быть…
Луч фонаря выхватил из темноты клетчатую рубашку. Скользнул по голубой джинсовой ткани и остановился на подбородке, торчащем вверх из груды битых кирпичей. Похоже, Мартынов в минуту ясности пытался укрыть труп. «Бесполезно… Запах бы выдал».
Ступая очень осторожно, Сергей подошёл к телу. Вытащил из кармана перчатки и машинально натянул их. Присел на корточки, посветил в лицо трупу – и остолбенел.
«Не может быть».
Он отбросил в сторону мусор, закрывавший лицо убитого, и выругался.
На бетонном полу лежал Егор Сотников.
Глава 8
Макар вышел из автобуса и сощурился от яркого солнца. Перед ним была площадь со скудной клумбой в центре, из которой, словно гигантская тычинка, прорастала стела.
Тепло, малолюдно. Невдалеке, среди зелени сквера виднелись две строгие сухие белые церкви, похожие на подтянутых балетных старух.
Родители Вероники Овчинниковой умерли. Ее единственным другом, как выяснил Илюшин, был некто Харитонов, старший мастер мебельного цеха, – человек вдвое старше нее, с непростой судьбой и еще более непростым характером. По печальной иронии судьбы, Харитонова сбил насмерть пьяный Егор Сотников, гоняя на своем спортивном автомобиле по ночным улицам Игнатинска.
Больше друзей из прошлой жизни у Овчинниковой не осталось.
Сергей Бабкин сумел отыскать давнюю подругу покойной матери Вероники. Макар открыл на смартфоне страницу со скудной информацией.
Карина Викторовна Ивантеева. Всю жизнь работала медсестрой в местной больнице, вышла на пенсию пять лет назад. Место жительства не меняла: улица Светлова, восемь. Соседний дом с Овчинниковыми.
Туда Илюшин и отправился.
Руководствуясь интуицией, он не стал звонить Ивантеевой. Вокруг только и говорят о телефонных мошенниках. Пока что это единственный свидетель прошлого Вероники, и нужно действовать очень аккуратно, чтобы ее не спугнуть.
Панельная девятиэтажка. Обшарпанные скамейки перед подъездами, кошки на подоконниках. Двадцать лет назад это была окраина. С тех пор город разросся, и этот район считался спокойным и благополучным.
Подъездная дверь оказалась закрыта, но Илюшин потоптался пять минут – и дождался выходящего жильца. Он нырнул в подъезд, взбежал на третий этаж.
Ему долго не открывали. Наконец щелкнул замок, и без традиционного вопроса «Кто там?» дверь распахнулась.
Перед Илюшиным стояла пожилая женщина в спортивном костюме, полная, но с хорошей осанкой. Седоватые волосы заколоты ободком, на руках перчатки. Илюшин уловил слабый запах химического средства.
– Карина Викторовна? – спросил он, не улыбаясь. Не улыбаться – это важно. Только прохвосты и мошенники начинают разговор с улыбки, чтобы сразу понравиться собеседнику.
– А вы кто? – недоверчиво спросила Ивантеева.
– Моя фамилия Илюшин. Я занимаюсь расследованием по делу Вероники Овчинниковой. Вы знаете, что она пропала при трагических обстоятельствах?
– Батюшки мои! – ахнула Ивантеева, разом сдирая перчатки, словно они мешали ей воспринимать сказанное. – Да вы что? То-то я гляжу, она давно не звонила! Что с ней такое, что за обстоятельства?
– Ее похитил бывший муж, Егор Сотников, – сказал Макар, наблюдая за ее лицом.
Ивантеева вздохнула и покачала головой.
– Доигралась, значит, наша девочка. Ну, этого вполне следовало ожидать.
Они сидели в чистой, несколько выхолощенной комнате. Макар подумал, что ей подходит слово «помещение». Щучий хвост на подоконнике и запах хлорки навевали ассоциации с поликлиникой.
Ему налили чай, принесли печенье на блюдечке. Ивантеева определенно приняла своего гостя за кого-то из официальных лиц расследования. Он ее не переубеждал.
– Карина Викторовна, вы давно знаете Овчинниковых?
– Всю жизнь, – сказала она, не задумываясь. – Мы дружили со Светланой. Я на нее пыталась воздействовать разными способами. Догадывалась, что их с Кириллом попустительство рано или поздно приведет к беде. Только думала, что одним горем все ограничится. А оно вон как обернулось.
– Каким горем? – не понял Илюшин.
Она вскинула на него светло-карие выцветшие глаза.
– Дочь их младшая погибла в семнадцать лет. Оленька.
Рот у нее искривился и пополз куда-то в сторону. Макар понял, что с ней сейчас случится истерика. Но Ивантеева встала, быстро вышла и в соседней комнате хлопала дверцами, что-то наливала, шуршала… Наконец возвратилась. Глаза у нее были заплаканные.
– Вы разве ничего об этом не знаете? – спросила она и шумно высморкалась в носовой платок.
Илюшин покачал головой. Перед ним было чистое, неприкрытое горе, острое даже спустя много лет.
Ивантеева поднялась. Она разом не
