Перо бумажной птицы - Елена Ивановна Михалкова
Чеплагин заерзал на стуле. Даже щеки у него покраснели. Сергей молча ждал.
– Блин, там был какой-то мужик! – выпалил он наконец.
– Где именно?
– В подвале! Прятался от нас. Мы там просто так шарахались… Илья на стенах писал из баллончика… А потом я смотрю – он шевелится за грудой кирпичей. Мне стрёмно стало, я ушел оттуда.
– Во сколько это было?
– Минут за десять до того, как увидели горящую тачку. Мы на нее отвлеклись, я и забыл про него.
«Врешь, малыш, не забыл».
– Как он выглядел? – спросил Сергей и приготовился записывать.
– Да просто… – растерянно сказал парень. – Старый вроде. Лет пятидесяти. Я его вообще не разглядел, если честно. Только увидел сверху фигуру в подвале и сразу отошел.
– Он был один?
– Ага. Ну, рядом с ним никого я не заметил, а в подвал уж не полез, извините.
– Своим ты что-нибудь сказал?
– Не. Зачем?
Все как Сергей предполагал. Но больше ему не удалось ничего вытащить. Парень испугался, увидев чужого, и заподозрил, что от взрослого человека, забравшегося на стройку, не приходится ожидать ничего хорошего. Или наркоман, или какой-нибудь извращенец. Он увел своих приятелей подальше, ничего им не говоря, а потом они почувствовали запах гари и услышали треск.
– Остальные точно его не видели? – без особой надежды спросил Сергей.
– Точно!
– А он тебя заметил?
– Вроде нет… Не знаю… Он как пьяный был, пошатывался!
Пьяный пошатывающийся мужчина лет пятидесяти в подвале замороженной стройки. «Пятьдесят» можно смело раздвигать лет на десять в обе стороны. Подростки плохо определяют возраст.
«И что нам дает этот шатающийся человек? – спросил Бабкин и сам себе ответил: – Примерно ни черта. Только усложняет все дело».
Найти его по этим приметам – невозможно.
К делу его не пришьешь. Забрался какой-то наркоман на стройку – ну, бывает.
Но и бросить просто так эту информацию теперь нельзя. Таскаться с ней Бабкину, как с писаной торбой: никуда не приладить, ни к чему не применить.
Тьфу. Поговорил, называется, с подростками на свою голову.
Зато неожиданно выяснилось, что зря подозревал оперативников в сливе информации. Один из них опросил соседей Овчинниковой. Кто-то вспомнил, что метрах в ста на выезде из поселка три дня назад стояла машина с затемненными стеклами. Значит, все просто. Сотников решил проследить, когда Ника поедет на работу. А Ника повезла девчонку гулять, и обеих без труда срисовали.
То-то, наверное, Егор был потрясен.
Бабкин вышел из школы, провожаемый недовольным взглядом охранника. Сергей обернулся, и охранник тут же убрался внутрь, словно черепаха в панцирь. «Дармоед». Школьную охрану Бабкин особенно не любил. Бессмысленное препятствие для родителей и ничтожное затруднение для тех, кто действительно опасен.
Так, и что же теперь?
Надо ехать к следователю. Неизвестного пятидесятилетнего мужчину, испугавшего Данилу Чеплагина, можно смело забыть. Найти его невозможно. Камер на стройке нет. Этот человек был внутри и вряд ли что-то видел, когда Сотников перетаскивал своих жертв из одной машины в другую.
Однако Бабкин медлил.
В конце концов, у него еще полно времени. А о недвижимости родственников Сотникова оперативники все выяснят и без него. Бабкин был заранее убежден, что и это ложный путь. Человек, который не берет с собой телефон, чтобы его не отследили, не станет использовать дачу двоюродной бабушки для содержания пленниц. Слишком просто и слишком глупо.
А Сотников, как они запоздало поняли, кто угодно, но не дурак.
Сергей вернулся к высоткам и неторопливо побрел по тротуару, рассматривая вывески.
Китайская забегаловка, крошечная, на четыре столика. Илюшин бы ей обрадовался. Парикмахерская. Студия бальных танцев, а через дверь – химчистка. Кофейня. За ней еще одна.
По дороге носились дети на скейтах. Мамы с колясками уткнулись в телефоны на детских площадках.
Возле продуктового магазина на переносном стульчике сидела старушка. Перед ней на коробке были разложены носки, варежки, тут же стояли огурцы в литровых банках и зеленел пучок укропа. Вид у старушки был благообразный. Бабкин купил пару уродливых носков, спросил, не знает ли она, кто любит захаживать на заброшенную стройку, выслушал наставление о молитве Спиридону Тримифунтскому и сбежал в магазин.
Внутри неожиданно обнаружилась пивная.
«СВЕЖИЕ РАКИ», – извещало написанное от руки объявление на двери.
Он почувствовал, что проголодался. Бесполезных подростков хорошо заедать свежими раками.
В пивной все было правильное. Круглые столики, не совсем чистые на вид. Потертые стулья. Тихие, словно ангелы, пьянчужки в дальнем углу. Высокие пыльные окна, между рамами которых ходили, прихрамывая, мухи, тоже похожие на похмельных.
Отличное место, подумал Бабкин. Илюшина, конечно, здесь перекосило бы. А вот для него все отлично, просто замечательно.
Он пожалел, что поехал на машине. Взял бы здесь пива. Сидел бы, никуда не торопясь, раз уж провалено все, что только можно провалить.
Раков ему принесла круглощекая женщина. Кружевная наколочка белела у нее в завитых волосах. Бабкин умилился. Умиление его длилось до тех пор, пока он не обнаружил, что раки посредственные, а его обсчитали на пятьдесят рублей.
– …а где же ваш Шаляпин?
Продавщица, разносившая закуски, кокетливо разговаривала с двумя посетителями за соседним столиком. Бабкин в задумчивости пропустил начало беседы. Но посетителей он приметил сразу, как только вошел.
Интеллигентные алкоголики. Бородки, очки. На лицах сложное укоризненно-смиренное выражение – как у людей, которых постоянно безосновательно обвиняют в сомнительных поступках. Один в длинном летнем обтрепанном пальто, второй в куцей джинсовой курточке и темных очках. Типаж – молодящийся бард.
Сергей не удивился бы таким личностям, встреть он их в Санкт-Петербурге. Где-нибудь на улице Марата… Но в этом районе, у черта на куличках! Странные ребята, нездешние.
– Шаляпин, Верочка, нынче притих и песен не поет. – Хлыщ в пальто склонился над пухлой ручкой и чмокнул воздух. – У человека, может быть, потрясение!
– Какое еще потрясение? – отмахивалась Верочка, смеясь и стреляя глазками.
– Единственное возможное в жизни мужчины нашего цветущего возраста, – очень серьезно отвечал хлыщ. – Любовь, Верочка, истинная и неподдельная любовь!
Немедленно чокнулись и выпили за любовь.
Бабкин, прислушиваясь к этой дурацкой болтовне, постепенно понял, что человек, которого здесь называли Шаляпиным, с семнадцатого числа не показывался в пивной. Он явно был завсегдатаем.
– Господа, не откажите удовлетворить любопытство! – громко сказал Сергей. – Отчего все-таки Шаляпин? Неужели не оскудела талантами земля русская? И позвольте заказать вам светлого…
Спустя десять минут он узнал, что Шаляпина зовут Костей Мартыновым, что тот перебивается сдельной работой, женат на мегере, за счет которой живет и пьянствует и которую боится как огня, и
