Виолетта Горлова - Как пальцы в воде

Тяжело вздохнув, девушка встала под душ. Она усилила напор и температуру воды, по-видимому подсознательно надеясь, что хлесткие струи обжигающей жидкости, выбьют из ее сознания неприятные воспоминания, прочистят одурманенные гневом мозги. А когда она согреется и чуть успокоится, возможно, в ее голове возникнут новые, более эффективные, методы борьбы за свое заслуженное место под солнцем! Так и случилось. Выйдя из душевой кабинки, обнаженная Линда стала перед большим зеркалом. Девушка, отразившаяся в нем, ей откровенно нравилась. Даже пару лишних фунтов не оскорбляли ее пристальный взгляд, тем более что большая часть этих «излишеств» выгодно разместилась в красивом бюсте Линды.

Вполне успокоенная девушка, переодевшись в мягкую пижаму, золотисто-фисташкового цвета, улеглась на шелковую постель и погрузилась в приятные и оптимистичные мечты: действительно, ведь любую проблему можно решить при наличии молодости и ума, красоты и здоровья, ну и богатой тетушки, конечно! Затем мысли Линды плавно переместились в другое русло: на днях возвращается ее кузина Энн. Сестры не общались почти полтора года. Они давно повзрослели и пришли к логическому выводу, что нет смысла притворяться близкими подругами, но ради приличий сохранять видимость родственных отношений было все же необходимо. Она давно поняла, что младшая сестренка не питает к ней симпатии, а уж теперь-то, после своего возвращения, точно не будет навязывать ей свое общество. Хотя Энн могла измениться. Впрочем, между ними были вполне нормальные взаимоотношения, без особой любви, но и без ненависти тоже. Как Линда могла ненавидеть такое жалкое существо, как Энн Старлингтон? Таких бы побольше! Возможно, кузина все же смогла измениться в лучшую сторону за прошедшее время, тем более что ей удалось достичь некоторых успехов еще до своего отъезда. Но вряд ли она со своими ничтожными потугами смогла достичь действительно высокого уровня во всех своих личностных аспектах. Для многих девушек такая задача относится к категории сложных, а уж для Энн – просто невозможных. Погрузившись в легкую дрему, Линда вызвала в своем сознании образ Эдварда, его синие бездонные глаза, чувственную улыбку чуть полноватых, но таких притягательных губ, совершенную шею, сильные руки с длинными тонкими пальцами. Такой детальный облик любимого мужчины вызвал в теле девушки сладострастный отклик, почти оргазмическую разрядку. Чтобы нивелировать «почти» – ей хватило доли секунды. А затем сознание девушки растворилось в приятной неге блаженного сна.

Глава 7. АЛАН БИГГС, ПРОФЕССОР-НЕЙРОХИРУРГ (ретроспектива)

Всю свою будущую жизнь профессор Биггс запланировал шестьдесят лет назад, в один из пасмурных и дождливых дней. Тогда ему исполнилось семь лет. И Алан решил, что пора уже резюмировать итог своей пятилетней и кропотливой деятельности, направленной на изучение себя и мироздания. Выводы, к которым пришел мальчик, были вполне оптимистичные, и с того момента он методично и целеустремленно шел к своей цели…

…И сейчас, спустя шестьдесят лет, профессор Биггс сидел на скамеечке, во дворе большой церковной усадьбы, и размышлял о своей жизни. Отсюда ему хорошо был виден золотистый ажурный шпиль церкви, четко вырисовывавшийся на фоне чистого темнеющего неба. Со стороны Хрустального озера надвигались сумерки. В сентябрьском воздухе пока еще не ощущалось готовности природы к осеннему увяданию, казалось, что и окружающая флора, пребывая в спокойном зрелом умиротворении, не волнуется из-за своего предстоящего отдыха.

Алан приподнял голову, взглянул на шпиль церкви и улыбнулся, поймав себя на мысли, что наконец-то он стал ощущать гармонию и покой. Но вместе с этой благостью в сознании мужчины поселилось острое, как клинок, чувство скоротечности жизни, особенно его отточенное лезвие ранило и саднило душу профессора в такие, теплые сентябрьские, дни. И это ощущение было далеко не однозначным, а будто сотканным из противоречивых и даже, казалось бы, взаимоисключающие друг друга оттенков; с одной стороны Алан считал, что шестьдесят семь лет его жизни пролетели быстро и незаметно, но, оглядываясь назад, он вдруг понимал, как много всего было в этих ушедших годах. А сейчас время как-будто остановилось в одной точке, затянувшейся в какую-то воронку вечности одного монотонного, нескончаемого дня… А сам он уподобился метроному, отсчитывающему бессмысленное для него время суток: утро, вечер, день, ночь… «Что ж, – думал Алан, – пожалуй, материалист Лукреций Кар прав:

…Времени нет самого по себе, но предметыСами ведут к ощущению того, что в веках совершилось,Что происходит теперь и что воспоследует позже.И неизбежно признать, что никем ощущаться не можетВремя само по себе, вне движения тел и покоя…

Профессор закрыл слезящиеся глаза. От чего они слезились? От угрызений совести? А была ли она у него? Видимо, все же была, если сейчас чувство стыда поселилось в его сердце и грызет, точит с сардонической насмешкой его внутренности, как вечно голодная мышь, страдающая булимией. А может, это заходящее солнце, пронзив золотистыми лучами бархатную зелень листвы, прожгло его глаза, проникнув в его мозг кусочком расплавленного металла, чтобы испепелить всю его сущность? Но шло время: секунды, минуты… А он был жив: дышал, слышал шорох насекомых и далекие крики чаек, ощущал запахи травы, цветов и легкое дуновение ветерка… Зачем ему все это, если нет уже никаких желаний? Почему старуха с косой только насмешливо моргает ему пустой глазницей, уподобляясь опытной проститутке, дразнящей нищего импотента?..

Профессор тяжело вздохнул: какая интересная жизнь у него была… и в каком вязком, пресном безвременье он сейчас пребывает! Если бы можно было все это оборвать одним разрывом нейронной цепочки… Но нет же, все равно приходится совершать какие-то телодвижения и унизительные процессы, обеспечивающие слабую физиологическую деятельность его немощной плоти…

…Год назад умерла умерла Джоан, его жена. Алан был рад за нее: тихо и, очевидно, безболезненно она перешла в тот мир, о котором они немало дискутировали… Вполне возможно, что умершая женщина, в какой бы ипостаси она сейчас не находилась, уже смогла получить хотя бы толику того Абсолютного Знания, о котором размышляет любой смертный, а не только ученый-исследователь. Хотя супруги были атеистами и считали, что со смертью мозга, безусловно погибает и сознание; мертвый человек перестает быть личностью. Только мозг продуцирует сознание, умирает мозг – исчезает сознание. Сколько раз он сверлил хирургической дрелью черепную человеческую кость, чтобы сделать операцию на мозге, к примеру, для удаления опухоли, и после удачно проведенной процедуры человек приходил в сознание и продолжал вести нормальную жизнь. Не менее показателен и другой пример – бактериальный менингит, при котором бактерии поражают наружный слой полушарий головного мозга, называемый кортексом. Именно он отвечает за мышление, память, речь, эмоции… И если вовремя не начать лечение – нарушится деятельность участков мозга, осуществляющих самые важные функции, которые определяют человеческие свойства. Какие могут быть еще доказательства? У профессора на сей счет никогда не возникало сомнений. Его жена, женщина отнюдь не глупая, думала точно так же.

Алан никогда не любил Джоан, но он привык к ней, как привыкают к коллеге или отличному оппоненту, хотя нередко очень уставал от ее неусыпной опеки. Некоторое время после ее кончины, мужчина был счастлив и упивался своей свободой, которую он потерял почти сорок лет назад, когда сочетался с этой дамой законным браком. Но прошло всего лишь пару месяцев после ее похорон, и ему стало скучно и бессмысленно жить просто так, не ставя перед собой никаких целей, и к тому же безрадостно, потому что только при наличии какого-либо желания, человек стремиться к его осуществлению, а в конечном итоге получает удовлетворение и радость… А у Алана осталось только жалость к самому себе. Как и для чего он теперь будет жить? Самоубийство было для него пока неприемлемым, но не из-за религиозных догм, которые профессор презирал, пренебрегая ими всю жизнь, а из-за отсутствия мужества: не так-то легко лишить себя жизни. Мужчина попытался как-то выпить яд мгновенного действия, но не смог и больше уже не пробовал.

Профессор привстал с деревянной скамьи и несколько минут простоял почти без движения, прислушиваясь к тишине и вглядываясь в окружающий мир. В эту минуту и величественная церковь, и кладбище, и позолоченные солнцем деревья казались ему уместными и даже необходимыми в его теперешней жизни. Затем мужчина медленно прошелся вокруг церкви, раздумывая, не зайти ли вовнутрь. В нем вдруг заиграл мальчишеский азарт. Если он подойдет к какой-либо входной двери, и она окажется открытой – он войдет. С легким волнением в груди, ему пришлось даже задержать дыхание (Биггс не мог вспомнить, когда он ощущал такой трепет), профессор подошел к первому, встретившемуся на его пути, входу (западному или восточному?) и потянул деревянную, полированную как морская галька, дверную ручку: дверь легко открылась, будто давно его ожидала и была рада его приходу. Облегченно выдохнув, Алан вошел внутрь помещения, наполненного разноцветными бликами огромного витража, подсвеченного золотистыми лучами чуть уставшего за день солнца. Но было и еще что-то… Только что? Впервые размышляя над этим фактором (никогда раньше ему бы и в голову не пришло разглядывать церковный интерьер и уж тем более мелкие элементы декора), Биггс присел на скамью, недалеко от алтаря, украшенному зеленью и горшками лилий. Под серо-голубыми сводами царил полумрак. Профессор обратил внимание на старинный витраж, багровые, лиловые, оранжевые и сапфировые фрагменты которого стали удивительно яркими и сверкающими под лучами заходящего солнца. Мужчина ощутил сладковато-приторный аромат лилий и вспомнил Джоан (а давала ли она ему возможность когда-нибудь себя забыть, хоть до, хоть после своей смерти?); в последние дни эта вампирша перманентно присутствовала где-то рядом… ему казалось, что какая-то темная, бесплотная тень, которую невозможно увидеть, но которая ощущается более явственно, чем любой реальный предмет, иногда следует за ним. Дошло до того, что даже зайдя в туалет, он мысленно просил супругу подождать за дверью. И Алан при этом четко представлял себе отвратительную ухмылку Джоан, ее узкий змеиный рот, готовый извергнуть из своего распухшего нутра какую-нибудь скабрезную пошлость. А здесь ощущение ее присутствия было более явно из-за тяжелого запаха этих белых цветов, который ассоциировался у него с похоронами миссис Биггс. Конечно, он преувеличивал удушливую тяжесть их аромата, но так уж было велико влияние этой женщины на несчастного профессора. Алан и сейчас не мог ответить себе на вопрос: каким образом ей удавалось столько времени держать его подле себя в качестве придворного талантливого ученого? Что за колдовство было в ней? Биггс, безусловно не верил ни в какие разновидности магии и сопутствующие ей средства: привороты, заклинания, зелье и прочую околонаучную ерунду. Хотя теперь, оглядываясь назад, он допускал тот факт, что, возможно, ошибался на этот счет. Когда-то ему пришлось смириться с определенными обстоятельствами, которые стали уродливыми последствиями его единственной (ой-ли?) ошибки…