Александр Горохов - Смертельный азарт
— Сними с нее пластырь, Батыр, — приказал Мурат, решив хоть как-то прояснить ситуацию.
Батыр наклонился над женщиной и тихо сказал:
— Только не орать, тетка, понятно?
Она активно закивала головой. Батыр осторожно снял с ее рта пластырь, и она тут же зашептала испуганно:
— Да съехал, съехал утром мой постоялец! К нему кто-то приехал из Москвы, и он съехал! Вы бы хоть спросили, прежде чем меня пеленать!
— Что делать будем? — потерянно развел руками Батыр и посмотрел на Мурата.
Тот тоже не сразу принял решение.
— Свяжем обоих и уходим.
Воронков не сопротивлялся, когда его быстро скрутили веревкой по рукам и ногам и оставили на полу. Перед уходом Мурат сказал:
— Вы на нас не обижайтесь. Немножко ошиблись. Нас немножко обманули. Лежите немножко тихо, и будет лучше, если никому потом ничего не скажете.
Он выключил свет, и оба азиата бесшумно исчезли.
Воронков сразу же приступил к активным действиям по своему освобождению.
— Ножницы! На столе ножницы! — простонала хозяйка дома.
Воронков встал, обнаружил на столике около швейной машинки ножницы, умудрился зацепить их связанными за спиной руками и за какие-нибудь полчаса перерезал веревки на руках женщины. Через минуту он был свободен и сам.
— Вот, сдавай жилье всяким бандитам! Заплатил-то хорошо, но ведь так можно было и жизни лишиться! — причитала хозяйка дома.
— Лучше молчи и никому ничего не говори, — посоветовал Воронков перед тем, как уйти. — Веди себя тихо, тут целая банда орудует.
Сам же он тихо себя вести отнюдь не собирался. Урок не пошел ему впрок и даже не насторожил. Даже невдомек было Воронкову, что он не своим делом занялся, делом, для которого у него ни мозгов, ни опыта не имелось. Происшедшее только разозлило его, укрепило в жажде победы, а в материальном плане его злость вылилась в решение потребовать с Корвета за свои страдания уже не тысячу долларов, а как минимум — две.
Глава 3
В номере гостиницы Илья наскоро побрился в ванной, надел белую сорочку с кружавчиками, смокинг и глянул на часы. Времени до свидания с Марией оставалось всего ничего. Но самое скверное заключалось в том, что он почувствовал — у него нет желания встречаться с ней. Точнее, быть может, — попросту не хватило сил. Илья уже понимал, что переоценил свои возможности как физические, так еще в большей степени и душевные. Вся эта опасная затея с гладиаторским боем показалась ему вдруг предельно рискованной и крайне ненадежной в самом своем замысле, в той организации кровавого зрелища, которую он, Илья, осуществил.
Но самым страшным было понимание того, что он полностью потерял контроль над ситуацией, оказался рядовой шестеренкой в каком-то громадном механизме, который проворачивал все свои громоздкие колеса и рычаги, управляемый неведомой и необоримой силой. Он чувствовал, что даже при самом благоприятном развитии событий ему не миновать жесточайших ударов со всех сторон, и шансов вывернуться без потерь насчитывалось удручающе мало. То же самое сказал по телефону Корвет, только он выразился короче.
— Мы влипли, Илья. Заказывай по себе панихиду. Я — уже.
— С какой стати?
— Я чувствую опасность задницей.
Но теперь рассуждать было поздно. Илья помчался в гостиницу «Днепр» — увеселять чужую любовницу, которую ему поручили из чувства глубокого доверия. Или все в этом мире не так, а совсем наоборот?
Мария ожидала его в своем номере — статная, сверкающая, в бело-золотистом платье до полу, с открытыми плечами и белым мехом невиданного пушистого зверя, перекинутым через предплечье. Она стояла у окна, словно уже застыла на пьедестале памятника истинной женской красоте и соблазнительности. Ослепительно, конечно. Можно восхищаться, падать на спину и махать в воздухе всеми четырьмя лапами от восторга — если бы глядеть на это чудо со стороны. А вот как с ним управиться — задачка посложней щенячьих восторгов.
Она улыбнулась снисходительной и горделивой улыбкой женщины, готовой к восхищению и поклонению, и сказала:
— Я, как видишь, готова. Какая все-таки у нас программа?
— Поначалу — ресторан с варьете. Часа в два-три ночи — закрытая презентация одного мероприятия.
— Компания, я надеюсь, приличная?
— Черт его знает, — откровенно признался Илья. — Люди с деньгами, если тебе этого достаточно.
— Достаточно, — спокойно ответила она. — Ты мне нравишься сегодня. Выражаешься определенно и ясно… Кстати, час назад я дозвонилась до Леонида в Мюнхен… Он пожелал нам хорошо провести время, но ЧЕРЕСЧУР не увлекаться.
— Спасибо, что определили мне уровень моих полномочий, — проворчал Илья.
— Этот уровень определяю Я. И никто другой.
Силы небесные! Выдрать бы у тебя из рук эти меховые хвосты, содрать с жаркого, тугого тела золотое платье, да повалить в стиле женщин Сириуса на грязный ковер посреди номера-«люкс», вот ведь и все, что надо! А более того, к сожалению, ничего и не требуется, да и нет у тебя ничего больше.
— Иди ко мне, — охрипшим голосом сказал Илья и обнял ее за гладкие, сильные плечи.
— Не торопись, — улыбнулась и легко отодвинулась она. — Раз уж я здесь, то не убегу.
— Когда не убежишь? Сегодня? А завтра? Послезавтра?
— Посмотрим.
Неугомонный фельдшер Воронков носился по городу, все больше зверея с каждой минутой. Он нигде не находил Корвета. Ярмарка, открывшаяся в полдень на центральной площади Сычевска, к вечеру переместилась в парк, на танцплощадки, в клубы и рестораны. Воронков обежал все, что мог, но Корвета нигде не засек.
Он решил выследить его около входа в самый лучший отель «Днепр». Решил, что будет торчать там хоть до утра, и топтался возле отеля до тех пор, пока неожиданно не увидел Илью. Его Воронков тотчас вспомнил — именно ему-то он и перевязывал раны в тот день около баньки. Одна компания! — возликовал Воронков Значит, должны сойтись вместе. Он проследил, как расфранченный Илья с шикарной дамочкой под руку двинулся в ночной бар «ПОЛУНОЧНЫЙ КОВБОЙ» — очень и очень злачное, позорное заведение, которое, по мнению Воронкова, лица города не украшало
Около бара Воронков прокуковал часа два и медленно наливался лютой злобой, глядя, какая сытая, наглая публика подкатывает на лимузинах и заваливается через стеклянные двери внутрь — на встречу музыке, теплу и свету. А два швейцара наперебой открывали им двери и кланялись.
А вот Воронкову вход туда был заказан. Он сознавал, что будь у него в кармане и 100 миллионов, его бы в этот бар все равно не пустили. Потому что швейцар глянул в его харю и ни за что не поверил бы, что у Воронкова хоть лишний рубль в кармане есть. Ему только в бистро «НА ХОД НОГИ» забежать да выпить рюмашку дешевой водки со склизким мягким огурчиком.
Чего, собственно, ожидал Воронков этой душной темной ночью у дверей бара — нормальному человеку не понять. Надо родиться шантажистом и печенкой-селезенкой чувствовать, что в данный момент что-то где-то произойдет, хотя на первый взгляд произойти ничего не должно. Мы бы с вами ни хрена не дождались. А вот Воронков — дождался.
В третьем часу пополуночи из бара потянулась на воздух хмельная (но не очень) публика, от одного вида которой у Воронкова скулы свело. Все сычевские жулики и богатеи, торговцы и шашлычники, мало того — банкиры и владельцы саун, в которых черт знает что происходило, как это хорошо знал Воронков, будучи коренным сычевцем. А вместе с ними вальяжно вываливались из бара и незнакомые приезжие, переполнившие город в последние дни, садились в роскошные иномарки, хохотали — радовались своей подлой жизни.
Через четверть часа Воронкова удивил тот факт, что большинство прожигателей жизни, покинув бар, направлялись не по домам, то есть в центр, а поворачивали куда-то к окраине, в район жилых деревянных домов, где никаких увеселительных заведений не было, кроме спортивного комплекса, давно прекратившего работу по оздоровлению трудящихся. И даже приезжие («не сычевцев» Воронков определял сразу) тоже не возвращались ни в «Днепр», ни в другие гостиницы, а разрозненными компаниями, кто на моторах, кто пешком — устремлялись на окраину. Не общей толпой, конечно, шли — будто это первомайская демонстрация былых времен — уходили разрозненными группами, но явно было видно, что влекла их куда-то единая цель. Воронков насторожился. Он еще не успел хоть как-то оформить свои подозрения, как из бара вышел Пересветов со своей бабой, а на той (застонал Воронков) платье переливалось чистым золотом — груди, как у коровы-рекордистки вымя, задница… И слов не найдешь. Эх, взять бы такую нежно за талию и спеть потихоньку на ушко:
Приходи ко мне за баню,У меня как у коня,Я тебе…
Но — не дано. Не дано Воронкову петь таких завлекательных песен на ушко красавицам, хотя бы потому, что жить ему оставалось всего около суток, правда, сам он об этом, конечно, не знал. И хорошо, что не знал. Иначе бы за Пересветовым с его бабой не пошел.
