Александр Горохов - Смертельный азарт
Но — не дано. Не дано Воронкову петь таких завлекательных песен на ушко красавицам, хотя бы потому, что жить ему оставалось всего около суток, правда, сам он об этом, конечно, не знал. И хорошо, что не знал. Иначе бы за Пересветовым с его бабой не пошел.
Поначалу, когда Пересветов повел золотую мадам к автомобилю, — Воронков отчаялся, что они сейчас рванут и не догонишь. Но ему повезло. Он увидел, как к Пересветову подскочил адвокат Арсентьев и громко сказал:
— Илья Иванович, мы решили пешком до комплекса дойти, голову проветрить! Вы без нас не начинайте!
— Хорошо, — махнул рукой Пересветов и полез в машину.
Так! — завертелся в мозгах Воронкова персональный компьютер. «Комплекс» — это понятно, спортивный комплекс, туда идти совсем недалеко. Но что там собираются «начинать», если спортивная жизнь в его залах давно погасла по причине отсутствия денег?
Воронков решил долго не думать, а действовать. Иди на комплекс! — толкнула его в спину та богиня, которая покровительствует удаче шантажистов. Он и пошел, не зная, что сделал свой первый шаг навстречу смерти.
Через четверть часа он убедился, что «компьютер» сориентировал его правильно. Публика ночною бара, группами и поодиночке, пригасив шумные разговоры, потихоньку исчезала в узких дверях служебного входа в спортивный комплекс. Туда же тишком ныряли и личности, появляющиеся со стороны, из других, видать, баров-ресторанов.
Странно, подумал Воронков, что это им всем захотелось после выпивки спортом заняться? Потом вспомнил, что даже если бы эти толстосумы и захотели физкультуры после полуночи, все равно бы ничего не получилось, поскольку весь спорткомплекс на корню закупила фирма «Комфорт», устроившая здесь мебельный склад.
И вдруг Воронков рассердился! Что же это такое получается, когда всякие буржуи и денежные мешки беспрепятственно, ночью, входят в общественное, пусть и бывшее, здание, а ему, Воронкову, получается — нельзя?! А почему нельзя, кто это сказал? И он отважно шагнул вперед, к узким служебным дверям комплекса. Шагнул, но не дошагал. Из темноты возникла фигура, на плечо Воронкова легла тяжелая рука, а фигура вежливо спросила:
— У вас, господин, простите, входной билет есть?
— Какой еще билет? — с независимой горделивостью пискнул Воронков. Всю жизнь у него спрашивали пропуска и входные — в хорошие места — билеты, которых у него никогда не было.
— Такой. На представление.
— Нет у меня никакого билета! А где его купить?!
— Можно у меня. Вам подешевле или получше?
— Лучший! — решительно заявил Воронков.
— Пятьсот долларов, — ответили ему, и он даже ахнуть не успел от возмущения, как получил такой удар в нос, что мешком с мукой мягко осел на зад. Но его с вежливой нежностью поставили на ноги, развернули и опять же беззлобно дали пинка, присоветовав:
— Вали отсюда. Здесь закрытая презентация городской мэрии.
И такой поступок был ошибкой стражи, потому что Воронков осерчал до ледяного гнева. А разгневанные, обиженные «воронковы» — это люди столь же опасные, как подраненные, но не добитые тигры.
Ни с кем не вступая более в пустые пререкания, Воронков ушел во тьму, бегом обежал здание и ринулся на задворье. Пути бесплатного проникновения в комплекс Воронков прекрасно помнил еще со светлых времен своего босоногого детства, когда надо было без билета посмотреть соревнования борцов или боксеров. Он был твердо уверен, что ничего не изменилось — нет такого зрелища, на котором отсутствуют безбилетники.
Чтобы забраться на пожарную лестницу, ему пришлось подкатить под нее бочку, на поиски которой ушло минут десять. По этой лестнице он вскарабкался на третий этаж (четвертого не было), аккуратно и бесшумно прошел по покатой крыше и вышел к другой пожарной лестнице, уже с противоположной стороны. По ней спустился и спрыгнул на землю, слегка подвернув ногу. Потом добрался до солидного забора, в котором был лаз, и так же, как в детстве, он был прикрыт досками и разным всяким мусором, но так же можно было пролезть сквозь него. Далее следовало передохнуть и оглядеться, потому что зона до окон на первом этаже комплекса всегда охранялась.
Воронков терпеливо выждал и не ошибся — минут через пятнадцать из темноты вышел сторож — рослый парень с овчаркой в поводу. Парень шагал неторопливо и курил — это его сторожевая небрежность, дым его сигареты не позволил овчарке учуять притаившегося Воронкова, и они исчезли за углом.
Воронков метнулся к окнам, обследовал их, и, как ожидалось, одно из них оказалось разбитым и едва прикрытым фанеркой, отодрать которую не представляло ровно никаких трудов.
Непосредственно в тот небольшой зал, где, как правило, и проходили соревнования, Воронков проникнуть не рискнул. Да и нужды в том не было. Местечко, чтоб все увидеть, имелось и получшe. По крутой лестнице он поднялся почти до чердака и оказался около будки, где располагалась киноустановка. Он осторожно толкнул двери в эту будку и выставил перед собой руки, чтоб в темноте не расшибиться о что-нибудь. Он сразу услышал, как снизу, из зала, раздавались какие-то ритмичные хлопки в ладоши. Не аплодисменты, а так — хлоп, хлоп, хлоп. Смысл этих хлопков показался Воронкову очень странным и непонятным, но обдумать сего Воронков не успел, потому что приложился-таки носом о проекционный аппарат. Из и без того уже разбитого носа опять потекла кровь. Воронков изобиделся еще больше, дошагал до торцевой стенки, на ощупь нашел заслонки окошечка, сквозь которое на экран подавался луч проекции, и тихонько отодвинул эту заслонку. Выждал пару секунд и выглянул.
Середина небольшого зала была освещена. Были видны и первые ряды с публикой, окружающей центральную площадку. Зрители, сидя на скамьях, ритмично хлопали в ладоши.
А в центре топтались двое рослых парней. Головы обоих были умотаны в капюшоны — один в белый, другой в черный. Они топтались, вращались в слепых поисках друг друга, и Воронков не сразу разглядел, не сразу понял, что в руке у каждого из бойцов поблескивало по длинному кинжалу. Никакого судьи не было. И Воронков вскоре смекнул, что они ищут друг друга, ориентируясь на эти хлопки зрителей.
Сердце у Воронкова заледенело. Он понял, что перед его глазами, так же как перед глазами зрителей, проходит смертоубийственный поединок. Что нравственным и государственным законом, естественно, напрочь запрещено.
Белый боец делал короткие, колющие броски в пустоту, и так же разрезал воздух кинжалом Черный. Они отскочили друг от друга на добрых полдюжины шагов, и хлопки смолкли. Оба бойца потоптались, развернулись, пошли в разные стороны, потом осторожно двинулись по кругу и оказались лицом друг против друга, после чего снова послышалось тихое похлопывание ладоней… И оно стало громче, усиливалось с каждым шагом гладиаторов, приближавшихся друг к другу.
Воронкова прошиб пот. Он сразу понял, что для двух парней это дело серьезное. Они вслепую собирались устроить кровавую расправу. Длинные сверкающие кинжалы отметали возможность какой бы то ни было шутейности этой леденящей душу забавы. Через несколько секунд Воронков даже услышал хриплое, тяжелое дыхание бойцов, запыхавшихся в своих глухих капюшонах. Они сблизились, на миг сцепились, публика взвыла. Белый полоснул перед собой кинжалом по плоскости на уровне плеч, и кончик клинка зацепил левую руку Черного. Зрители застонали. Черный сделал жест, обозначавший, что это пустяки и он готов продолжить бой. Никто его и не собирался прекращать, и Воронков тотчас сообразил, что исход поединка возможен лишь один — летальный.
Бойцы вновь потеряли друг друга, хлопки поутихли, и теперь Воронков наконец присмотрелся к зрителям.
Как он и ожидал — весь цвет города Сычевска! Все денежные тузы, торгаши, хулиганы и буржуи! Почти весь состав городской мэрии на передних скамьях! Известный адвокат Арсентьев курит и вопит что-то непотребное. Юрка-банкир! — Соломатин тут же. Директор школы Юлия Востокова — а ей ведь детей воспитывать. А это кто?! Воронкову показалось, что он сейчас в обморок хлопнется, как дамочка, и он всмотрелся внимательнее. Нет! Ошибки не было! Матушки святы! — на почетном месте в кресле сидел — ЛИДЕР ПАРТИИ, за которую Воронков собирался голосовать на декабрьских выборах в Государственную Думу России! Он самый, родной. Из Москвы изволил приехать собственной персоной, радетель Отечества, защитник национальных интересов, русский из русских до мозга костей! Сколько раз видел его Воронков по телевизору, сколько раз восхищался его прямой и ясной до хрустального звона речью! Как он понятен и доходчив всем — от дворника до профессора! Но как его теперь-то понять ему — Воронкову?! А может — это все в зале законно, и Воронков попросту чего-то не разумеет по своему провинциальному скудоумию?
В зале закричали, и аплодисменты усилились до грозового грома. Черный боец взмахнул своим кинжалом и пропорол бедро Белому. По ноге Белого заструилась кровь, оставляя следы на брезенте, которым был покрыт пол. Белый отскочил, перехватил кинжал левой рукой, бросился вперед и колющим ударом попал в плечо Черного, отчего тот упал, сделал обратное сальто и упруго вскочил на ноги.
