Нулевой день - Рут Уэйр
– Ладно. Люблю тебя.
– И я тебя.
Слова застряли в горле. Я долго смотрела на пустой экран и думала. Следовало бы выключить телефон, поберечь заряд, но хотелось еще кое с кем поговорить. Очень. Только не знала, как.
В конце концов выключила мобильник и просто лежала, глядя на звезды сквозь трепещущие остатки листвы. Сама не заметила, как уснула.
Пятница, 10 февраля
День минус второй
Проснулась с чувством, что умираю. Я невыносимо, немыслимо замерзла – холод в загородном доме Коула теперь казался детским лепетом. Этот холод буквально причинял боль, на вспаханном поле и спальнике лежал иней, а след от моего влажного дыхания на ткани заледенел и потрескивал, когда я шевелилась.
Во-вторых, меня тошнило. Всю ночь было дурно, однако сейчас плохо стало не на шутку – холодно или нет, лучше вставать, не то вырвет прямо в спальник.
Пошатываясь, я торопливо начала выползать на замерзших ногах, но не успела. На полпути желудок охватил спазм, и меня стошнило, на удивление обильно, учитывая, как мало я ела накануне.
Я долго стояла на четвереньках с неснятым спальником на поясе, точно гусеница, наполовину сбросившая кокон. Дрожа от холода и дурноты, я ждала, пока прекратится рвота. Когда думала, что закончилось, накрыла еще волна, хотя и рвать было нечем. Я содрогалась над мерзлой землей, пока желудок неохотно не успокоился. Я откинулась назад, дрожа.
Ну, зато одежду не запачкала. С другой стороны, чувствовала себя ужасно, а когда пощупала повязку под футболкой, поняла почему. Пальцы стали липкими от неприятной жидкости, рану дергало от боли. Я обливалась по`том и в то же время дрожала, понимая: если не поеду в больницу, у Малик и Коула будет одной заботой меньше. В голове крутились слова вроде «септицемия» и «сепсис». В таких случаях не только антибиотики бывают нужны, а целая пересадка органов. Или гроб.
Я впервые поняла, чем рискую. Да, сказала Коулу, что мне станет легче, если меня убьют, тоже перережут горло, но скорее имела в виду обмен с судьбой: моя жизнь на правду о смерти Гейба. Тут же совсем другое. Не хотелось бессмысленно умереть от сепсиса на пустынном поле, унося разгадку с собой в могилу, чтобы потом мое тело обнаружил какой-нибудь фермер на пашне.
Нет, я собиралась пройти свой путь до конца и не позволить судьбе Гейба постигнуть кого-то еще. Что со мной случится потом – ну, неважно. Правда, времени оставалось совсем немного. Через день-два я, возможно, не смогу ходить, тем более скрываться от копов, Коула и всех остальных, кто желает мне смерти или жизни за решеткой.
Поскольку за ночь кое-что прояснилось, Коул и его влиятельные друзья боялись не только Гейба. Меня тоже. Версия Коула – точно вранье. Отправил в тюрьму, чтобы защитить от бандитов? Чушь. Они ведь профессионалы. Либо серьезная преступная группировка, либо намного хуже – учреждение при правительстве. И если такие люди хотели моей смерти, они бы следили за домом и подгадали время, когда мы с Гейбом оба были дома, и я давно лежала бы в могиле. Спасаться от этой группировки в тюрьме? Смешно. Заключенные умирают постоянно: кончают с собой, погибают в драках или от ненадлежащих условий. При желании загадочную смерть узника легко можно подстроить.
Нет, Коул напридумывал ерунды, а значит, подставил он меня по другой причине, либо по своей воле, либо с подачи начальства. Один вопрос: зачем? Первый вариант: чтобы отвлечь внимание от убийства. За изучением моих мотивов у полиции меньше времени копаться в прошлом Гейба и выискивать недоброжелателей, готовых его убить. Я – более очевидный вариант.
С другой стороны, это можно провернуть и не задевая меня: подстроить ограбление или сердечный приступ. Аварию, на худой конец. Существуют сотни способов убийства, не похожих на заказное. Так почему выбрали столь очевидный?
Ответ на этот вопрос, вероятно, и есть второй вариант: меня нарочно втянули. Хотели убрать с дороги, упрятать подальше от дома и имущества Гейба. Оставить в живых, иначе весь смысл потеряется, и полиция начнет искать мотив двойного убийства. Я живая, но за решеткой – не путаюсь под ногами.
Из всего этого напрашивается вывод: они забрали жесткий диск, но сильно подозревали, что сохранилась копия эксплойта, и на нее могла наткнуться жена Гейба.
Если это правда, копию нужно найти.
Одна загвоздка: план преступников сработал. Допустим, в тюрьме я не сижу, зато полиция изъяла все устройства Гейба и большую часть моих, так что никаких резервных копий я добыть не могла.
Учитывая, что пробраться в отделение лондонской полиции за уликами не вышло бы – навыки мои, конечно, хороши, однако не настолько, – оставалась одна надежда: облачное хранилище. Время от времени Гейб сохранял в облаке резервные копии, пусть и не полные – для них прибегал к физическим носителям, – но важные документы или материалы, к которым хотел иметь доступ в любое время, хранил на облачной платформе. Только я не могла войти в облако Гейба без какого-нибудь его устройства. Пароль вроде бы помнила, но все учетки были под двухэтапной аутентификацией. При входе с незнакомого устройства на его телефон придет сообщение с кодом, и без этого кода я дальше не продвинусь. А телефон Гейба забрала полиция. Черт, черт!
Значит, надо его достать. Каким образом?..
В восемь утра я проглотила тошнотворный завтрак из батончиков и воды и наконец включила телефон. Осталось всего несколько процентов заряда. «Будем надеяться, этого хватит», – подумала я.
Я пришла к выводу, что должна раздобыть телефон Гейба или, по крайней мере, код. И лишь один человек мог мне помочь. При мысли о нем мне стало еще хуже.
Номер я удалила много лет назад, но знала его наизусть, как ни старалась забыть, и теперь молча смотрела на открытый «Сигнал». Каждая клеточка тела вопила, чтобы я остановилась, ведь на кону стояло очень многое. Моя гордость, конечно. Самоуважение. Возможно, даже свобода, если Коул солгал о надежности приложения, как солгал обо всем прочем.
В ушах звучали слова, которые я сказала Коулу: главное – выяснить, кто напал на Гейба. Остальное не важно. Ни прошлое. Ни оскорбленные чувства. Ни даже моя жизнь. Если звонок поможет узнать правду, я соглашусь.
Я переступила через гордость. Ради Гейба.
«Звони давай, – строго приказала себе я. – Гейб ради тебя на все пошел
