Искатель,1994 №2 - Дональд Уэстлейк
Это было жуткое похмелье, медленно проходившее под воздействием черного кофе и крепкого чая.
Он не сразу понял, что в дверь к нему кто-то стучит. Боб встал, пошатываясь, и открыл ее.
На пороге стоял высокий худой человек с маленькой головкой на покатых плечах.
После нескольких неудачных попыток Боб вымолвил его имя:
— Шэдбери?
— Шэдвелл, — мягко поправил его тот. — Т. Петтис Ш-эд-велл… Боюсь, вы нездоровы, мистер Роузин…
Боб схватился за дверной косяк, застонал. Шэдвелл поднял повыше бумажный пакет, который захватил с собой.
— …так что я позволил себе принести вам немного горячего куриного бульона.
Бульон был очень приятный. Боб отхлебнул его, хрипло произнося слова благодарности.
— Пустяки, — отмахнулся Шэдвелл. — Рад был немного помочь вам. — Наступило молчание, нарушавшееся только громкими хлюпающими звуками. — Жалко старого Мартенса. Конечно, он был уже очень стар… Но вас, наверное, это потрясло. Кровоизлияние в мозг, насколько я понял? Надеюсь, полиция… э… не доставила вам хлопот?
В Боба, казалось, с каждым глотком вливались новые силы.
— Нет, они были очень любезны, — сказал он. — Сержант называл меня сынком. Они и привезли меня сюда.
— А… — Шэдвелл задумался. — У него не было семьи. Я это точно знаю.
— М-м-м.
— А вдруг он оставил после себя несколько долларов? Однако свои старые бумаги он вряд ли стал бы кому-то завещать — они не представляют никакого интереса. Но вот для меня они были бы интересны. Я ведь всю жизнь занимаюсь рекламным бизнесом. Кое-какие из его бумаг отношение имеют к одному плану, над которым мы когда-то работали вместе. Ничего не получилось, однако старик почему-то на меня разозлился. — Шэдвелл оглядел комнату, потом вопросительно посмотрел на Боба. — А где он?
— Что — где?
— Портфель. Портфель старого Мартенса?..
Они уставились друг на друга. Зазвонил телефон. Поморщившись и застонав, Боб поднял трубку. Это была Норин, девушка с претензиями на сценические и литературные способности.
— У меня ужасное похмелье, — сообщил он ей, — а дома творится черт знает что.
— Ну вот, стоило на минуту выпустить тебя из поля зрения… — Норин несколько раз прищелкнула языком, явно очень довольная. — К счастью, у меня на сегодня ничего не запланировано, так что я сейчас приеду.
— Ты с ума сошла! — Боб повесил трубку и повернулся к Шэдвеллу, который покусывал кончики своих цепких пальцев. — Спасибо за бульон, — сказал он, как бы подводя черту.
— Но портфель?
— У меня его нет.
— Он был прислонен к стулу старика, когда я видел вас обоих в баре.
— Так, может, он там и остался. Или он в больнице. Или у полицейских. Но…
— Его нет ни в одном из этих мест.
— Но я-то о нем ничего не знаю. Честно, мистер Шэдвелл, я вам очень благодарен за бульон, но не имею ни малейшего представления…
Шэдвелл задумчиво провел пальцем по усам. Поднялся. Сказал:
— Очень жаль. Эти бумаги, связанные с нашим общим проектом, — я имею на них не меньше прав, чем… Но послушайте, может быть, он вам говорил об этом? Он вообще любил заводить разговоры на эту тему. Примерно так: «Истоки Нила? Гм-м-м?» Не припоминаете?.. — Он наклонился вперед, схватил Боба за плечо. — Ну давайте я вам объясню. Вы — писатель… Идеи старика вам ни к чему. Я — рекламный делец. Мне они очень нужны. За содержание этого портфеля — хотя оно по праву мое — я вам дам тысячу долларов. А за возможность только просмотреть бумаги — сто долларов…
Боб подумал, что его последний чек не превышал восемнадцати долларов (за авторские права на детективный рассказ); он изо всех сил пытался вспомнить, куда же, черт возьми, девался портфель, но тщетно.
В сухом, приглушенном голосе Шэдвелла появились умоляющие нотки.
— Я согласен даже заплатить за содержание вашего разговора со старым ду… со старым джентльменом. Вот… — И оп сунул руку в карман. Боб заколебался. Потом он вспомнил, что Норин уже едет к нему и наверняка прихватит с собой всяческих деликатесов. Поэтому он напряг свою волю, стараясь не уступить предложению Шэдвелла, вероятно, неэтичному и явно несвоевременному.
— Не сейчас, — сказал он. Потом, отбросив деликатничание, добавил: — Я жду девушку. Уходите. В другой раз.
Раздражение и горечь на лице Шэдвелла сменились отвратительной ухмылкой.
— Ну, конечно, — сказал он. — В другой раз? По-жа-луй-ста. Вот моя карточка… — Он выудил свой перфорированный блокнотик.
— У меня уже есть ваша карточка. До свидания.
Боб быстро сбросил мятую, грязную одежду, принял душ, причесал мышиного цвета волосы, сбрил розоватую щетину — этот отвратительный оттенок помешал ему отрастить бороду, оделся и стал ждать Норин.
Она пришла, поцеловала его, стала готовить ему пищу: древнейшие обязанности женщины, любое пренебрежение коими есть верный признак упадка культуры и регресса. Затем она прочитала все, что он написал со времени их последней встречи, и кое-что ей не понравилось.
— Ты тратишь слишком много времени на первоначальные описания, — заявила она с уверенностью, свойственной тем, кто сам никогда не писал ничего «публикабельного». — Твои герои должны быть живыми с первой же фразы.
— Но Марли, между прочим, был мертв с самого начала, — пробормотал Боб.
— Что? — прошептала Норин, притворяясь, что не слышит. Ее взгляд, избегая его взгляда, неожиданно на что-то наткнувшись, вспыхнул с новой силой. — Что это? — спросила она. — У тебя так много денег, что они всюду валяются? А ведь ты, кажется, жаловался на безденежье… — Она показала пальцем на две новенькие двадцатидолларовые бумажки, сложенные вдоль. Они лежали на столе у двери.
— Шэдвелл! — в ту же секунду выпалил Боб. И в ответ на ее вопросительно взметнувшиеся брови (лучше бы она их не выщипывала, но кто решится сказать ей об этом?) пояснил: — Противный такой тип, настоящий поганец. Он приходил с каким-то предложением.
— И у него к тому же есть, — сказала Норин, переходя прямо к сути дела, — деньги.
Боб сразу решил никогда не знакомить ее с Шэдвеллом.
Как бы то ни было, — продолжала она, — теперь ты можешь подвезти меня куда-нибудь.
Боб робко упомянул о пище, которая уже стояла на огне; она немедленно закрыла газ и сунула кастрюли в холодильник…
Боб не вышел из повиновения прежде всего потому, что знал: сорока долларов Шэдвелла надолго не хватит, и вечер, сколь бы длинным он ни был, все равно закончится у него дома.
Так и получилось. Норин ушла от Боба утром следующего дня, оставив его в прекрасном расположении духа и совершенно разоренным. Он обдумывал возможность получения аванса у своего литературного агента, Стюарта Эммануэля. В этот момент вдруг зазвонил телефон. Это, как ни странно, оказался сам
