Простить нельзя помиловать - Галина Владимировна Романова
– Мальчишка? – У Хромова вытянулось лицо. Он вспомнил о Клавдии. – А не девочка?
– Нет, – усмехнулась Мария Матвеевна. – Девочка у него потом где-то в городе родилась. С приезжей женой в деревне жил. А с другой в городе. В каком – не скажу, не знаю. Знаю, что в командировку туда ездил часто, на вахту.
– Как же ему удалось оформить регистрацию брака сразу с двумя женщинами?
– Так он с деревенской не расписан был. Я ведала такими делами, точно знаю. Она и мальчишку потом на себя записала. У них тогда уж жизнь совсем невозможная стала.
– В каком смысле: невозможная?
– Бил он ее сильно. Только так хитро бил, что синяков не оставалось. Бывало, войдет в магазин, согнувшись, еле ноги переставляет… А мы что, все тут как на ладони. Бабы давай зубоскалить: чего это ты, говорит, Машка, еле ноги таскаешь, мужик ночами обрабатывает? А у нее лицо белее мела. Никто и не догадывался. Сочли, что она просто болеет. А потом… – Полное лицо Марии Матвеевны сделалось белым под стать косынке. – А потом она шла по улице и сознание потеряла. С мальчишкой шла и упала. Ох, как он кричал! С ним даже не истерика, а приступ какой-то случился. «Скорая» ехала долго. Их обоих в правление перенесли, на стульях уложили. Врачи их вместе и забрали. Вместе они и вернулись. Кто, что, почему – ничего не ясно. Колька-то как раз в командировке был. Только к моему мужу участковый приезжал и долго беседовал за закрытыми дверями. И велел никому не рассказывать. А мой-то от меня секретов не имел. И шепнул тихонько, что Машу обследовали и установили, что у нее все органы внутренние отбиты. Что жить ей осталось – всего ничего. Вопросов много мужу моему задавал про их семейную жизнь. А кто что знал? Никто и ничего. Тихо всегда было. Мальчишка в школу ходил, хорошо учился. Ни крика, ни шума, ни ругани. Ну, мой муж и сказал участковому, что она, мол, могла сама падать, в силу нездоровья.
– Поверил? – спросил Сергей, прикрываясь кружкой, и уточнил: – Участковый поверил?
– Да вроде – да. Ему на участке не нужны были неприятные инциденты. А потом еще пожар случился. Кто вспомнит о бедной женщине, когда половина дворов выгорела? Тут такой вой стоял, ужас! Горе у людей случилось. Да и погибла она в том пожаре, Маша-то. Кто станет вспоминать, отчего она при жизни болела?
– Погибла? Как погибла? Сгорела, задохнулась в дыму?
– Экспертиза установила смерть от удушья. Мой тогда целый ворох этих заключений дома держал. Всякие выводы экспертных комиссий, заключений. Нервы помотали. Вот среди этих бумаг было заключение и о смерти Маши. Точно помню: от удушья.
– Еще кто-то погиб в том пожаре?
– Нет. Это была единственная жертва. И слава Богу! – Она суеверно перекрестилась и поплевала через левое плечо. – И так беды огонь наделал. Люди по землянкам потом скитались. А после разъехались. Кто куда. От деревни осталось всего ничего. – Она грустно глянула на Хромова. – А как раньше весело жили! Наш сельсовет был у всех на слуху. Такие показатели по зерну и удоям! А потом – все…
– Скажите, Мария Матвеевна, а Климов тоже с сыном уехал? Или в землянке жил, как и все?
– Колька-то? – Она презрительно скривилась. – Этот в землянке жить не стал и не станет никогда. Найдет способ приспособиться. Он к жене своей законной укатил, как дом сгорел и Маши не стало.
– А сын с ним уехал?
– Если бы! Сына он в детский дом отправил. Точно знаю, потому что документы сама готовила. Там и отказная от Кольки была. Сволота еще та, будьте уверены!
– В какой детский дом? Адрес помните?
– А чего мне не помнить? Я сама его туда и отвозила. В райцентре нашем. Его сейчас закрыли. Года три назад. Деток не стало сирот. Слава Богу! А тогда еще были. Страшный был день для меня. – Мария Матвеевна скорбно поджала губы, помолчала, взгляд поплыл. – Мальчишка все время молчал. Ни на кого не смотрел. Взгляд в землю и молчит. Я ему подарки, еды, яблок с вишней с собой приготовила. А он ничего не взял. Это лишнее, говорит, и ушел с воспитательницей. Даже ни разу не обернулся.
Значит, у Климова, помимо дочери Клавдии, был еще незаконнорожденный сын. И где он теперь?
– Кто же его знает! Вырос, уехал. А может, до сих пор в райцентре живет. Я не знаю. Сама почти не выезжаю никуда. Автолавка приезжает. С продуктами проблем нет. Лекарства возят. Прессу вон непутевая почтальонша раз в месяц доставляет. Устроила тоже шоу! Будто телевизора нет! Хотя у тех, кому она газеты возит, может, и нет.
Хромов поднялся из-за стола, поблагодарил за чай, смел крошки от пряника себе в ладонь, ссыпал под корень груши.
– Уже уезжаете? – Ее взгляд сделался грустным. – И не поговорили толком.
– Климов на момент пожара в командировке был или дома?
И неожиданно она его вопросу обрадовалась. Всплеснула руками и прищурилась хитро.
– А вот не знает никто, где он был. Появился поутру, весь в чистом, дымом не воняет. Мол, только что приехал. Только кое-кто видел его накануне поздно вечером, как он гумнами в свой дом крался. Чего так тайно? И не оттого ли гореть с его дома начало?
– Да вы что! – Хромов притормозил у калитки, куда они уже успели дойти. – Пожар начался с его дома?!
– Именно! А Коля будто в отъезде. Как удобно, да?
– А мальчишка?
– А мальчишку не могли найти два дня. Даже думали, он тоже погиб в огне. А потом он появился. Весь грязный, в слезах и соплях. Где, спрашиваем, был? Трясется, молчит. Потом уже детский психолог его разговорил. Будто дома был. Пожар с подвала начался. Мать туда вроде с керосиновой лампой пошла, банки расставлять по полкам. Загорелось сразу сильно. Он маму звал, звал и убежал. Испугался потому что.
Мария Матвеевна замолчала и какое-то время размышляла, с сомнением уставившись на гостя.
– Что-то есть еще, Мария Матвеевна? – решил он ее подтолкнуть. – Что-то, что не дает вам покоя?
– Экспертиза… Там точно было написано, что погибла от удушья. Но… Но мой муж говорил с патологоанатомом. Тот сказал, что у погибшей была сломана шея. Следователи решили, что она оступилась. Упала с лампой в подвал. Керосин выплеснулся, и все загорелось. Но…
– Что?
– Но не верю я. Зачем лампа, если свет в подвале был? Кое-кто из соседей шептался, что Колька ее убил, а
