Простить нельзя помиловать - Галина Владимировна Романова
Хромов взял в руки ее пакеты, и они пошли в центр деревни. Там жилых домов было больше.
– Вот спасибо! – сердечно поблагодарила его почтальонша. – А то бы мои старики еще неделю сидели без прессы. Вы уж, уезжать будете, кликните. Я с вами вернусь.
– Хорошо. Непременно. – Хромов рассматривал улицу с покосившимися старыми заборами. – Как считаете, к кому лучше обратиться по вопросу бывших односельчан?
– А кем интересуетесь-то? – нахмурила почтальонша высокий лоб под косматой седой челкой.
– Климов. Климов Николай Петрович. Он отсюда родом. Жил здесь когда-то.
Она думала меньше минуты. Потом отрицательно замотала головой.
– Не знаю такого. Значит, еще до меня жил. До пожара. Это село тогда моя сменщица обслуживала. Померла семь лет назад. А вы во-он в тот дом идите, – она указала подбородком на добротный пятистенок с резными наличниками и ажурными шторками на окнах. – Там Мария Матвеевна живет. Она раньше бухгалтером служила здесь. Важная была. Муж председатель. Она бухгалтер. Местные богачи. Потом-то… После пожара мужика ее с должности сняли. Ее тоже. Сгорела ее бухгалтерия. Поговаривали даже, что это они нарочно пожар устроили. Потому что проверка должна была нагрянуть из области. А они… Да чего уж теперь: воровали на пару.
– Ого! Это проверка установила? – подавил улыбку Хромов.
– Проверке проверять потом было нечего. Сгорело все. А так люди говорили. Но вам к ней надо точно. Она вместе с бухгалтерией и паспортный учет здесь вела. И даже молодоженов расписывала. Такие у нее были полномочия. Остальные… – Почтальонша вдруг грустно улыбнулась. – Не все себя помнят. Старые…
Мария Матвеевна развешивала во дворе белье. Веревки слева от дома были натянуты между добротными столбами из нержавеющей стали.
Ничего себе! Такая опора нынче дорогого стоит.
Крепкая полная женщина в бархатном костюме цвета спелой сливы – штаны до колен и рукава курточки до локтей – вытягивала из пластикового таза белоснежное постельное белье и аккуратно развешивала на веревках. На ногах у нее были белоснежные резиновые галоши. Голова туго перевязана белоснежной косынкой. Она, конечно, видела, что к ее забору подошел незнакомец. Но старательно его не замечала.
– Добрый день, – как можно громче крикнул Хромов. – Простите. Вы – Мария Матвеевна?
– Допустим, – ответила она, не поворачиваясь.
– Надо поговорить.
– Говори, – обронила она, расправляя на веревке белоснежную в кружевах ночную сорочку. – Только если ты из журналистов и приехал вспомнить о пожаре, вон пошел. Ничего не скажу. Потому что ничего не знаю.
Хромов начал закипать. Если и сегодня он приедет без новостей, Звягин его просто затопчет.
– Руководство дало нам с тобой три дня, Хромов, – хмурился подполковник с утра после совещания. – Если за это время не покажем результатов, будем дворы с тобой мести. Ты – свой. Я – свой. Выгонят к чертям с волчьим билетом. Ты уж постарайся там, старлей. Нарой чего-нибудь.
А как стараться, если мадам ему демонстрирует свою широкую спину, обтянутую бархатом цвета спелой сливы!
– Я из полиции! – прокричал в эту самую спину Хромов. – И ваш пожар меня не интересует. У меня вопросы о вашем бывшем односельчанине. Климов… Климов Николай Петрович. Слышали о таком?
Ее рука с большущей металлической прищепкой замерла над очередной ночной сорочкой. Потом медленно ее зацепила на веревке. Женщина повернулась.
– Климов, стало быть? – Она неожиданно улыбнулась и поманила его пальцем. – Заходи во двор. Чего там стоять. И да – орешь-то чего? Я же не глухая…
Мария Матвеевна усадила его за добротный деревянный стол под навесом в саду. Откуда-то тут же появились кипящий чайник, заварка в пузатом эмалированном заварочнике, точно такая же эмалированная сахарница и пара алюминиевых кружек. Миска с шоколадными пряниками тоже была эмалированной.
– Муж любил все металлическое. Часто посуду ронял. После инсульта руки его плохо слушались, – пощелкала она пальцем по алюминиевой кружке. – Вот и перешли на все железное. Он помер три года назад. А я ничего менять не стала. Зачем?
Чай был с мятой и липой. Хромов ничего подобного в жизни не пил. Тот чай, которым его поил сосед Милены Озеровой, был замечательным, элитным. Оставлял восхитительное послевкусие. Да, все так. Но этот вот – с крупинками мятных цветков, из железной кружки за деревянным столом под кряжистой грушей – казался ему чем-то особенным. Это было как отскок в детство к большущему костру в оздоровительном лагере, который вожатые почему-то называли пионерским. Ребята тесно усаживались вокруг этого костра, смотрели, как он стреляет в небо сверкающими искрами, рассказывали и слушали невероятные истории, выдумки, которые с кем-то точно случались. Да-да, и не следовало не верить. Так точно было! Вожатые притаскивали из столовой огромный железный чайник ядовитого зеленого цвета, разливали им в бумажные стаканчики уже готовый чай и раздавали печенье. И так это было здорово! И даже страшные истории не казались пугающими. Потому что все знали, что так не бывает. К тому же где-то в городе есть папы и мамы, которые уберегут от таких вот ужасных небылиц.
– Очень вкусный чай, – странно сиплым голосом пробормотал Сергей.
– Знаю. Секрет у меня свой есть. Дети соседа моего из Москвы, когда едут, мне этот чай заказывают. По килограмму берут. – Мария Матвеевна уложила полные руки на стол. Пронзительно глянула. – Ну, что, Колька Климов все же доигрался, раз полиция им интересуется?
– Доигрался? – Хромов крошил пряником на стол. – Почему сразу так?
– Потому что гад он был первостатейный.
– И кому же он гадил? Вам?
– Мне! – фыркнула она и приосанилась. – Кто бы ему позволил мне гадить? Мой муж его быстро определил бы, куда надо. Это жена его – бессловесная жертва. А мне – чего ему гадить?
– То есть на тот момент, когда он жил в вашем селе, он был женат?
– Да. Он не на тот момент вообще-то жил, – повела плечами Мария Матвеевна. – Он все время здесь жил. С самого рождения. Родители его тут жили. Он подрастал. Отсюда в армию ушел служить. Сюда же вернулся. Уже с женой. Красивая была женщина, но больно робкая. Глянет на нее, а она уже сжимается.
– А точные даты? Когда он приехал с женой, не помните?
– Точные не скажу. Сами можете подсчитать. Он сразу после школы в армию ушел. Через два года вернулся. Раньше два года служили.
– Помню, – покивал Хромов и налил себе еще чаю.
– Вот он с ней и приехал, когда двадцать ему было. Несколько лет жили с его родителями. Деток все не было. Потом переехали в свой дом, Колька
