Лариса Соболева - Петля Афродиты
Спустя минуту он вертел в руке аккуратную туфельку темно-коричневого цвета, закрытую, с тупым носком и на небольшой танкетке. Подумав, он встал с кресла и отправился в прихожую, где стояла вторая туфелька. Туфли гостя он отыскал сразу же, выставил на середину прихожей…
– Что вы хотите сделать? – заинтересовался Чекин.
– Провести… типа следственного эксперимента, – ответил Богдан Петрович, ставя рядом обе туфли Эллы.
Он сфотографировал обе пары обуви с разных ракурсов, потом протянул трубку Артему:
– Отправь фотки Прохору.
– Дядя Богдан, если хочешь качественных фоток, нужно снимать фотоаппаратом и отправлять по Интернету на почту. А в телефоне изображение будет маленьким, невыгодным. Принести фотик?
– Да? Неси.
Еще раз сфотографировали обе пары обуви, затем Артем двинул к компьютеру, а Богдан Петрович позвонил Прохору:
– Скажи Марьяне, пусть войдет в свою почту, мы прислали несколько фотографий с обувью. Это похоже по размерам на то, что она видела у Инны, или те туфли смотрелись как-то иначе на фоне большого размера Инны? Может, не так бросались в глаза… Ну, я не знаю, что еще могло показаться. К сожалению, женских сорокового размера нет, только мужские и сорок первого, но впечатление… оно должно быть. Какое-то.
Ждали недолго. Богдан Петрович отказывался объяснить, что он хочет получить в результате эксперимента, отговаривался элементарно: мол, пока это просто сравнение, а выводы… какие могут быть выводы на данном этапе? И вот поступил звонок от Прохора, а голос был Марьяны:
– Дядя Богдан, не знаю, где вы их достали, но это те туфли.
– То есть? Я не понял, что ты имеешь в виду?
– У Инны стояли эти туфли, снимки которых прислал мне на почту Артем, – старалась разъяснить как можно понятней Марьяна. – Мне трудно судить о размерах, мужская обувь сильно отличается, но туфли поменьше… Да, дядя Богдан, это та же модель, тот же цвет, та же высота танкетки. Эти туфли стояли у Инны в прихожей, эти. Кожаные, добротные, качественные, дорогие. Где ты их взял?
– Да так… Спасибо. – Он опустил руку с телефоном на колено, поднял глаза на ребят, улыбнулся. – Ну? Чего стоите? Эксперимент не удался. Марш к себе!
Ребята ушли, ничего не заподозрив, но Чекин из другой породы. Он дождался, когда смолкнет смех и шаги в коридоре, и повернулся к хозяину с вопросом:
– Что не так? Что вам сказала Марьяна?
– Туфли, которые мы сфотографировали, стояли в квартире Инны, когда ее убили. Их видела Марьяна и запомнила.
У Чекина брови поползли вверх, он обалдел:
– Туфли Эллы?!
– Д-да. И второе… Помните, на теле Инны зафиксировали старые кровоподтеки?
– Помню, на девушку напали, поранили, но не убили.
– Анатом из морга сказал, цитирую: «Сложно убить, если силы равны и жертва оказывает сопротивление. В борьбе Лопатиной и убийцы силы были равные». И вот теперь туфли…
– То есть Инну убила женщина?..
* * *– Принести вам воды? – обеспокоилась Сати.
Действительно, Надежде Алексеевне стало жарко, выступил пот на лбу, губы пересохли и хотелось пить. Но она отрицательно качнула головой, подошла к заповедному бару мужа, который Вера Ефимовна называла алкомаркетом, взяла первую попавшуюся бутылку и два бокала. Это оказалась бутылка бренди, очень, кстати, крепкий напиток. Надежда Алексеевна налила в оба бокала, один поставила на столик возле Сати, со вторым села в кресло напротив молодой женщины, к которой теперь пристально присматривалась.
– Благодарю, но я не пью крепких напитков, – сказала Сати.
– Там, – небрежным жестом указала Надежда Алексеевна на бар, – есть вино, выбирайте.
– Не хочу, спасибо.
– Жду продолжения.
– Вам интересна судьба чужой девочки? Вы очень добры. Знаете, Надежда Алексеевна, я много вижу детей в детских домах, многие из них, попадая туда, сидят на подоконниках и смотрят на вход, они ждут чуда…
Наступила зима, падал мокрый снег. Кира закрыла за собой кованую калитку, повернулась к детскому дому и сразу увидела в залепленном снегом окне кудрявую куклу. Идя по аллее, она не сводила глаз с Лизы, а та – с калитки. И так каждый день. Без выходных. Кира последнее время проводила и выходные с детьми, собственно, зачем ей выходной, какая радость торчать дома в одиночестве?
В холле она сняла шапку, стряхнула с нее снег и перевела взгляд на окно. Из этого окна виден вход на территорию детского дома, Лиза ждала свою маму. Она вставала раньше всех, бежала сюда, садилась на подоконник и смотрела на вход. Когда девочку просили уйти в группу, малышка безропотно уходила, а стоило няне или воспитателю зазеваться – она снова на подоконнике.
– Сидит, сидит, – успокоила Киру уборщица, хотя в этом не было надобности. – Уж четыре месяца прошло, а она все не привыкнет. Ох-хо-хо…
Удивительное упорство и… надежда с верой. Вера в то, что никогда не сбудется. Какое страшное разочарование ждет девочку, когда она, повзрослев, поймет и примет слово «никогда».
– Лизонька… – подошла к окну Кира и осеклась.
Осеклась потому, что девочка оглянулась и ждала следующую ритуальную фразу, готовая исполнить приказ воспитательницы. В ее ясных глазах уже не было надежды, в них обозначилось смирение со своим несчастьем, поэтому у Киры не повернулся язык сказать, как говорила она много раз: «Иди в группу».
– Иди ко мне, малышка, – протянула Кира к ребенку руки.
Две крупных слезы скатились по щекам девочки и повисли на скулах похудевшего личика. Две слезы застряли в сердце Киры, как колючки, она физически ощутила страдания этой крохи, теряющей не только надежду, но и интерес к жизни. Кира взяла на руки Лизу, целуя ее, ласково шептала:
– Не плачь, родная, я с тобой. И все время буду с тобой, хочешь?
Лиза ничего не сказала, не кивнула. Одной рукой она держалась за шею Киры Игоревны, кулачком второй руки растирала слезы. Четырехлетний ребенок понимал, что это всего лишь обещания, здесь она наравне со всеми, а для взрослых – никто.
Бог не наделил Кирочку красивыми чертами, кроме глаз – на бледном лице с заостренным подбородком они казались двумя окошками в безбрежный и богатый мир. Но кому он нужен? Из ее черных глаз просто струился поток нерастраченной любви, только вот на кого ее тратить? Мужчины предпочитали разбитных, красивых и не столь умных. Да, к серенькой внешности Кира получила от Всевышнего компенсацию: ум, но для многих это не явилось достоинством. Кирочка рано поняла: не видать ей семейного счастья. На судьбу сетовать глупо, ждать манны с неба еще глупее, надо жить. Однако для чего? Или для кого? Если б имелся ребенок… да где ж его взять? Искусственное оплодотворение не было распространено, да и принципы не позволили бы Кире заиметь ребенка таким экзотическим способом, ведь дети должны рождаться от любви и у здоровых родителей. Здоровых! К сожалению, Кира не могла похвастать здоровьем, первый крик ребенка мог оказаться последним звуком в ее жизни. А как бы она любила малыша! Лучшей матери не знала бы Вселенная, однако… Сердце Кирочки билось слишком слабо, чтобы выдержать роды. Тем не менее выход она нашла: раз не дано любить своих детей, Кира пришла в детский дом любить чужих. Так она приобрела сразу пятнадцать человечков до десяти лет, которые нуждались в ней. Кира ходила на работу, как на праздник, даже похорошела.
Директриса Мария Павловна, когда готовилась к серьезному разговору, малоприятному для нее, всегда держала опущенными глаза. Вот и в тот день она говорила, не поднимая глаз на Киру, словно стеснялась своих слов:
– Лиза красивый ребенок, притягивающий глаз… Но мы не имеем права уделять ей больше внимания, чем остальным детям, мы не должны ее выделять.
– Я знаю. Но Лиза очень страдает.
– Все поначалу страдают. Потом привыкают. Не привязывайте ее к себе, Кира Игоревна. Вдруг вы решите что-то изменить в своей жизни, а ребенку не найдется в вашем новом плане места. Вы нанесете ей еще одну травму. Непоправимую.
– Изменений в моей жизни не предвидится.
– Нам не дано знать будущее. Ну хорошо. Допустим, у вас не будет изменений. А если найдется семья, которая захочет Лизу взять?
– Нет! – испуганно бросила Кира и смутилась. – Усыновляют младенцев.
Да, в то время предпочитали брать деток прямо из роддома – отказников, чтобы не иметь проблем с памятью ребенка, чтобы он с пеленок знал родителей, любил их, а не привыкал к ним трудно и болезненно.
– Всякое случается, – не унималась Мария Павловна. Она подняла бесцветные уставшие глаза на Киру, но это были глаза не начальницы, а человека, исполняющего свою миссию и несущего свой нелегкий крест. – Лизу могут забрать, у этого ребенка есть перспективы обрести семью, а если она к вам привяжется – ее же отдирать от вас будут. Подумайте о крохе, которая и так перенесла предательство, испытала горе, ужас. Для вас тоже процесс будет болезненным. Не надо… ладно?