Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов
Не в силах говорить, она дважды кивнула, не отрываясь от него. Он видел, что она совсем измучена и едва держится на ногах.
— Пойдем.
Он помог ей подняться по лестнице и проводил до спальни.
— Где твои лекарства? — спросил он.
— Где-то здесь, кажется, на тумбочке, — она огляделась, отыскала пилюли, проглотила несколько штук из разных упаковок и запила водой из пластиковой бутылки, на полу в изголовье. Потом присела на край кровати.
— Ты все правильно говоришь. Мы справимся. Ты только не уходи! — она не отпускала его руку. — Побудь со мной.
Она сняла верхнюю одежду, забралась под одеяло и укрылась до подбородка; ее знобило.
— Ложись рядом.
Он прилег возле нее, не раздеваясь.
— Ты весь день ничего не ела. Может быть, принести что-нибудь?
— Нет, я не хочу. Потом. Идем ко мне. Я немного замерзла, хочу согреться. Сними это, пожалуйста, — она принялась неловко расстегивать ему джинсы и стаскивать их. — Дай я тебя обниму, мне легче, когда я тебя чувствую.
Он разделся и тоже залез под одеяло. Повернувшись на бок, она подвинулась к нему, обняла и забросила длинную, полную ногу поверх его ноги.
— Тебе так удобно? Не тяжело? Я немного устала, может быть, посплю. Только ты никуда не уходи, хорошо? А то я проснусь без тебя и буду плакать. Не уйдешь?
— Нет, не уйду.
— Никогда?
— Никогда.
Он гладил под одеялом ее мягкое сливочное бедро. Она чуть повернулась, чтобы он мог доставать повсюду. Он стянул с нее трусики, легонько коснулся пальцами заветной ложбинки, задержался и ощутил, как ее роза теплеет и набухает, становится влажной. Ее бедра начали едва заметно двигаться в такт движениям его пальцев.
— Идем ко мне, — прошептала она.
Но он оставался рядом, целовал ее в шею и в раскрытые горячие губы, не переставая ласкать. Ее дыхание становилось чаще, тело двигалось сильнее нетерпеливее; она ловила бедрами его пальцы, тихо постанывала в томительном ожидании. Он дождался, пока она вся сделалась мокрой и жаркой, а ее стоны громче и отрывистей, и его пальцы мягко скользнули внутрь нее, глубже и тверже. Она вскрикнула, дернулась несколько раз, выпрямилась струной и опала.
Он подождал еще и лишь тогда вошел в нее. Ее оргазм от его прикосновений был лишь первой волной в череде других, которые захлестывали ее с головой, заставляли задыхаться и стонать. Раскрытая, горячая, жадная, она вся отзывалась ему, ловила его губы и руки, обнимала, кричала в голос, замирала, бессильно роняя ноги вниз. И через минуту все повторялось вновь. Он двигался плавно, будто плыл в теплой, ласковой воде, сливаясь с нею; сдерживал себя, медлил с развязкой, чтобы продлить свое счастье, — высшее счастье мужчины — дарить наслаждение любимой женщине.
Он хотел, чтобы это длилось вечно, чтобы она всегда стонала под ним, чтобы он умер, слыша эту особенную жгучую страстно любимую им музыку, но тонкая, сладкая истома будто бритвой прорезала его изнутри, и его наслаждение бурно вырвалось на волю с громким хриплым рычанием.
***
Телефонные опросы после дебатов показывали убедительную победу Осинкина, но трудно было сказать, хватит ли этого преимущества для победы. В ночь голосования штаб был похож на улей. И сотрудники штаба, и активисты, и сочувствующие журналисты, — все были на нервах, переговаривались, перезванивались, перетекали из кабинета в кабинет.
Норов, Осинкин и Ольга вместе с другими сидели в комнате для совещаний, той самой, где проходила пресс-конференция. Когда начался подсчет, со всех сторон зазвучали телефонные звонки: доверенные люди в избирательных комиссиях тайком сообщали первые результаты с отдельных участков. Их записывали и тут же оглашали.
Начало было неутешительным; цифры показывали, что Егоров, идя вторым за Пивоваровым, выигрывал у Осинкина три процента, что для такой напряженной гонки было много. Осинкин посерел и вышел курить в коридор; Ольга выскочила следом. Она переживала вдвойне, и за мужа, и за сына: от того, победит ли Осинкин, зависела судьба Дениса.
Ленька звонил Норову каждые полчаса, чтобы узнать, как дела. Отвечая ему, Норов выходил из общей комнаты и в разговоре не называл его по имени. То, что выборы финансирует Мураховский, было в штабе секретом Полишинеля, но Норов считал необходимым соблюдать декорум.
В густонаселенных пролетарских районах коммунисты исторически были сильны, и там перевес Егорова был существенным. Казалось, что он уверенно закрепился на втором месте; даже самые оптимистичные активисты как-то угасли, на Осинкина было больно смотреть, Ольга едва не плакала, но все еще надеялась.
— Паша, ну скажи же что-нибудь! — воскликнула она.
— Пойдем в уголок, поцелуемся, — предложил Норов.
Он хотел пошутить, немного поднять окружающим настроение, но шутка не удалась, все слишком нервничали. Кто-то натянуто улыбнулся, Осинкин странно покосился на него и ничего не сказал.
***
Норов проснулся в десять вечера, Анна спала, ее дыхание было ровным. Не зажигая света, он собрал свои вещи и бесшумно выбрался из спальни. Он испытывал острое чувство голода, хотя обычно не ел так поздно.
На кухне он обнаружил Лялю, тихонько сидевшую на высоком табурете за столом и что-то читавшую в телефоне. Посуда уже была вымыта и аккуратно поставлена в кухонный шкаф над мойкой, пахло чем-то приятным, должно быть, Ляля проветрила и зажгла ароматическую свечу, из тех, что приносила Лиз и которыми Норов не пользовался.
— Привет, — шепотом проговорила Ляля — С Анюткой все нормально?
— Спит, — ответил Норов, открывая холодильник.
— Проголодался? Давай я тебе курицу разогрею.
— Спасибо, но для меня, пожалуй, слишком серьезно на ночь. Я что-нибудь полегче.
Из отдельного ящика он взял несколько свертков с разными сортами сыра и бутылку красного вина.
— Выпьешь со мной?
— Не откажусь. Паш, а зачем у тебя в холодильнике корки апельсиновые?
— Чтоб там сыром не воняло.
— Понятно.
Он налил вина себе и ей, отрезал по нескольку ломтиков от каждого куска и принялся за еду.
— У тебя тут ни одного русского канала! — пожаловалась Ляля. — Я щелкала, щелкала, бесполезно!
— Не смотрю российское телевидение.
— Вообще не смотришь?
— Вообще.
— А в России?
— В России — тем более.
— Как же ты живешь?
— Без российского телевидения.
— Как так?!
— Очень просто, как и все остальное человечество. Тебе не приходило в голову, что весь мир отлично обходится без российского телевидения? Мы с тобой, между прочим, в Европе, не заметила?
— Не заметишь тут! — ворчливо отозвалась Ляля. — В доме дуба дать можно! Паш, а че у них дома такие холодные? Сколько домов тут не видела, ни одного теплого. Строить что ли не умеют?
— Ну да, это же мы им Париж
