Время старого бога - Себастьян Барри
Глава 16
Горестные вехи памяти — теперь у него есть силы к ним обратиться. Не иначе как сил придала ему здешняя почва. Милость для него, благо. Дар щедрой земли. И вот он созрел этот дар принять. Непонятное чувство прокралось в сердце, нечто вроде изумленной гордости.
Винни. Печальные вехи Винни. Их любимица. Сэндвичи она в тот день нарезала все мельче и мельче, тем самым ножом, ни в чем не повинным. Второй курс — дело нешуточное, а на нее в тот год свалилась неподъемная тяжесть.
Она обходила скорбящих с чайником и сэндвичами, а закончив дело, снова встала рядом с отцом. Взяла его под руку, поддерживая его, подставляя себя как опору. Каждые десять минут она обнимала его, и он обнимал ее в ответ. Каждый раз словно впервые, точно она страдала потерей памяти. На другой день она и Джо повели отца на ужин в японский ресторанчик в Блэкроке. Джо, еще школьник, скорбел как зрелый человек. Они всегда были близки, но в тот день — особенно. Только хорошее объединяло их, только теплое. Через несколько лет Джо уехал, но не потому что хотел порвать все связи с домом. Просто слишком тяжело, невыносимо стало ему жить среди этой печали, были и другие заботы, что его тяготили. Винни в тот вечер выбирала для всех блюда из меню, словно капитан корабля. В прошлом году она была лучшей студенткой на курсе, а в этом ей предстояло плестись в хвосте.
«У тебя все в порядке?» — спрашивал он миллион раз, а в ответ слышал: «Да, папа, еще бы». Ей даже в голову не приходило сказать правду. Признаться, что от горя она в полном раздрае. Весь ужас поступка матери лег тяжелым грузом на ее плечи. Вдобавок она начала пить, точнее, Том это подозревал, потому что ей лень было даже убирать бутылки. Казалось, в ее маленькой гостиной идет бесконечная унылая вечеринка, где никому не суждено встретить свою любовь, а похмелье наступает еще до первой рюмки. Профессиональным взглядом он подмечал все — и подозрительные окурки в блюдцах, и, много позже, самое страшное — иглу в переполненном мусорном ведре. Иглу. Винни сказала, что это выбросила подруга, у которой диабет. Том с радостью поверил. Сколько бы он ни подмечал, сколько бы ни воображал, он никак не мог вызвать ее на откровенность. Он исправно ее навещал, приносил ей сосиски или что-нибудь еще мясное, свежий хлеб из пекарни. Спрашивал просто, по-отечески: «Как ты, Винни, голубка?» «Отлично, папа, отлично». Все происходило так незаметно. Она кое-как сдала выпускные экзамены, отпраздновала, получила наконец диплом, но все на этом нехорошем фоне. Том видел, что с ней творится неладное. Он так ею восхищался и так за нее боялся, что дыхание перехватывало… А под конец у нее даже завелся парень, красавец, из шикарного района Монкстауна, с волевым смуглым лицом, похожий на нее как близнец. Товарищ по несчастью? Такой же неприкаянный? Кандидат в мужья? Страшно волнуясь, Винни привела его к Тому, один-единственный раз. Бедолага был словно испуганный жеребенок. Тому он понравился, он всем сердцем желал обоим счастья, видит Бог. Желал им любви. Какой красивой они были парой, как здорово смотрелись вместе, когда благодарили его и прощались в дверях.
— Пока, папа, — сказала она, обратив на него ласковый взгляд, как будто расставалась с ним надолго.
К слову, работа была у нее хорошая, в «Четырех палатах», она подавала надежды. И опять же, он во многом узнавал в ней себя. Справедливость, гражданские права. Он гордился ею, гордился. Но… на самом деле все было ясно как дважды два, а Том не замечал очевидного. Все было как на ладони, а он не мог сложить мозаику, распутать клубок. Неприкрытая жестокость судьбы.
К слову, он все-таки принял меры. Как и всякий на его месте, хоть мудрец, хоть дурак. Обратился к специалистам на Стэнхоп-стрит за советом. Был там один крохотный человечек, «беженец из Нью-Йорка», по собственному определению, с маленькими усиками и большими идеями. Том слушал и задавался вопросом, сколько приходило сюда отцов и матерей тех ребят, кого он засадил в тюрьму Маунтджой, в таком же отчаянии, как и он сейчас.
— Она попивает, — ляпнул Том как последний дурак.
— Она сидит на героине, Том, — ответил коротышка-янки.
Действовать надо было решительно. Сказать Винни, что она больше не увидит ни его, ни Джо, если не ляжет в клинику. В «Ратленд». Неужели все учреждения в Дублине названы в честь английских генералов? Том так и сделал. Бурная ссора. А потом будто бы что-то в ней надломилось. И она легла в клинику. Проведя там месяц взаперти, в борьбе со своими личными ангелами и демонами, она вернулась преображенная. Теперь Том снова мог с ней видеться, разговаривать, повторять, что любит ее, обнимать крепко — а потом плакать в одиночестве, с испуганным торжеством. В один из последних дней перед выпиской она молча просидела с ним рядом целый час. Ни слова не говоря. Они сидели вдвоем, как самые задушевные друзья, сдвинув головы, ближе некуда. От любви к ней он почти рассыпался на части, был близок к обмороку. Потом ее выписали, и несколько месяцев все шло гладко. «Мне это только на пользу, папа. Я стану хорошим адвокатом, еще лучше, чем была бы». Великолепная Винни. Месяцы, месяцы. Планы, любимый человек — может быть, в скором времени и дети? Спасло бы это их всех? Конечно, да. Внуки Джун. Ночами он не спал, все думал, весь пылал от мыслей. И из пламени надо было что-то спасти. Душу и сердце его любимой дочери. А потом все рухнуло. В одночасье. Срыв, как водится у наркоманов. Среди зимы. Она потеряла сознание у себя в комнате, привалившись к батарее. Нашли ее лишь спустя несколько часов. Раскаленная батарея выжгла ей бок. «Ей было уже не больно, Том», — сказал дежурный коронер на редкость мягко и осторожно. Том тогда еле дошел до ее квартиры. Тупо смотрел глазами, полными боли. Рядом вполголоса переговаривались молодые полицейские со Стор-стрит. Когда составили протокол, Том отвез ее в погребальную контору у Пяти фонарей, сидел с ней рядом в полицейском катафалке.
И снова Флеминг с его пламенем дружбы. И снова легион подруг Джун. Уложили Винни — точнее, ее
