Слоновая кость - Мерседес Рон
Скинула джинсы и вытащила из-под подушки ночную рубашку. Накинув халат, вышла из комнаты, намереваясь перекусить на кухне. Дом спал, поэтому удивилась, обнаружив, что кто-то бодрствует, прислонившись к кухонному столу и попивая кофе с утра пораньше. Себастьян оттолкнулся от столешницы, как только увидел меня.
– Я пришла поесть.
Надеялась, что он не заметит, что я проснулась в слезах.
– Удалось поспать?
– Немного… но болит голова, приснился ужасный кошмар.
Себастьян встал и подошел под предлогом того, что нужно было поставить чашку в раковину.
– Не хочешь рассказать?
Он остановился передо мной, осматривая.
– Кто рассказывает кошмары до того, как позавтракает?
В свою очередь разглядывала его: шрам на брови, раненую руку.
Случись все по-другому, мы бы сейчас не смотрели друг на друга. Мы были бы мертвы. По моей вине.
Себастьян улыбнулся.
– Почему нельзя рассказывать кошмары до завтрака?
– Потому что тогда они станут явью.
Простояли так несколько мгновений, пристально глядя друг на друга.
– Я не знал об этой непререкаемой истине.
– Потому, что у тебя слишком прямолинейный ум.
Я отстранилась. Нужны были воздух и пространство, чтобы мыслить ясно.
Не смотрела на Себастьяна; пока он говорил, повернулась и открыла холодильник. Достала молоко, а когда открыла дверцу верхней полки кухонного шкафа, чтобы взять мед, пришлось встать на цыпочки. Какой-то идиот поставил его на высоту птичьего полета.
Почувствовала, как грудь Себастьяна прижалась к моей спине, а рука поднялась над моей головой.
Он взял мед, опустил руку и поставил его на столешницу, но не двинулся с места.
На мгновение закрыла глаза…
Несмотря на то, что произошло между нами, тело жаждало близости… тепла, запаха… Это было бы лучшее лекарство для ран. Я все еще была так напугана и зла на все, что происходило, что забыла обо всем и просто позволила секундам пройти.
Его другая рука словно непроизвольно скользнула поверх белой шелковой ткани халата, и кожа покрылась мурашками от возбуждения.
– Ты вела себя очень храбро. Несмотря на то, что была напугана, смогла сохранять спокойствие в машине… Все могло закончиться гораздо хуже.
Он все еще сохранял дистанцию, хотя его пальцы продолжали двигаться по моей руке.
– Просто делала то, что ты сказал.
– Не похоже на тебя.
Не могла не закатить глаза.
– Отец хочет, чтобы я сопровождала его сегодня на ипподром, – призналась и заметила, как растерянно звучал голос.
– Знаю, – ответил он, прекращая ласки.
Повернулась, и мы оказались лицом к лицу. Его волосы были в беспорядке, будто он только что встал с постели, и мне очень хотелось расчесать их пальцами.
– Ты там будешь?
Он кивнул, и я почувствовала некоторое облегчение. Он, должно быть, заметил это, потому что снова зарылся в мои волосы, а большим пальцем погладил по щеке. Наверняка сделал это машинально, даже не задумываясь.
– Должен был проверить машину… прости меня, – едва слышно прошептал он.
Себастьян просит прощения? Что-то внутри шевельнулось, и захотелось, чтобы он заключил в объятия, крепкие, невероятно крепкие.
– В том, что произошло, нет твоей вины, – таким же тихим шепотом сказала я. Он переместил палец на мою нижнюю губу и погладил ее. – По крайней мере, в этом точно нет.
Его глаза встретились с моими, и я поняла, что от него не ускользнуло последнее замечание.
– Этого больше не повторится, – сказал он очень серьезно, и я не поняла, имел ли он в виду машину или то, что произошло две ночи назад.
Ничего не сказала, но его пальцы продолжали медленно ласкать меня. Зачем он это делал? Почему противоречил себе? Зачем, если потом будет искать любой способ наказать себя за это?
Закрыла глаза, когда он осторожно опустил другую руку и начал медленно развязывать узел халата.
Следовало остановить его. Не хотела проходить через это снова. Не хотела снова оказаться во власти водоворота эмоций, чтобы потом ничего не чувствовать. Абсолютно ничего. Эта игра начинала утомлять.
– Хочу убить каждого, кто попытается причинить тебе боль, – сказал он, скользя рукой по талии, пока крепко не вцепился в белую шелковую ткань ночной рубашки. – Хочу сделать это, и осознание, что не могу, сводит с ума, – прошептал он, едва касаясь губами шеи, очень близко к уху.
В его голосе звучали страх и отчаяние, будто боролся со словами, слетавшими с уст.
Открыла глаза и уставилась на кухонную дверь. Он положил руку на спину и притянул к груди. Обнял меня, и я через секунду сделала то же самое. Подняла руки, обхватила его за шею и почувствовала себя намного лучше.
Неужели он передумал? Повлияла ли авария на его отношение ко мне?
Через несколько секунд он отстранился, словно вторя моим мыслям.
– Давай приготовлю тебе завтрак, – сказал он прежде, чем я смогла добавить что-либо еще.
Сидя на кухонном островке, наблюдала за ним, пока он разогревал молоко, добавлял в него мед, передавал чашку, а затем приступил к приготовлению блинов.
– Где ты научился готовить?
Все еще не могла поверить, что он обнял меня. Это вселяло надежду, но я не хотела придавать этому большого значения. Себастьян уже не раз поддавался порыву, а потом вел себя как ни в чем не бывало.
– Ну… а что мне оставалось, кроме как научиться?
– О чем ты?
– Я скитался по приемным семьям… Они не очень хорошо заботились о детях, поэтому решил взять дело в свои руки и научился готовить… Дети, которые были со мной, от души благодарили, а я обнаружил, что готовка помогает расслабиться.
Расти без родителей, должно быть, было очень тяжело. Могла это понять: хотя у меня был отец и красивый дом, много раз чувствовала себя очень одинокой.
– Однажды я прокралась на кухню в интернате и попыталась пожарить яичницу посреди ночи… Кухня загорелась, и меня исключили на три дня. Отец отказался забрать домой, потому что был занят, поэтому пришлось провести эти три дня в комнате.
Себастьян поставил передо мной тарелку с тремя блинчиками с черникой, оперся локтями на стол и озадаченно посмотрел на меня.
– Не могу представить тебя в интернате в окружении монахинь.
Я улыбнулась.
– Некоторые даже отказались от обета, утверждая, что если Бог послал меня на их путь, то это было для того, чтобы подвергнуть их испытанию, которое они не смогли преодолеть.
Себастьян
