Ли Ванс - Расплата
— И ты это сделала?
— Что я сделала?
— Сказала матери, что тебе все известно?
— Да ты издеваешься надо мной! Я бы ни за что не доставила ей такого удовольствия. Это одна из причин, по которой мне очень нужно поговорить с Андреем: я хочу узнать всю историю целиком.
— Тогда зачем ты рассказала своей матери о нас? — Вопрос срывается у меня с губ прежде, чем я успеваю прикусить язык.
— Я не рассказывала ей, — горячо возражает она. — Что она говорила?
— Сослалась на нашу «связь».
— Единственный человек, которому я призналась в этом, — Андрей. — Похоже, Катя смущена. — Как-то раз я расстроилась, потому что не могла связаться с ним, и поздно вечером отправила ему e-mail. Андрею не следовало ей все рассказывать.
— Это не имеет значения, — говорю я, а сам думаю: не этот ли e-mail стал причиной того, что Андрей не отзывался на мои звонки и письма после того, как исчез. — И совершенно ничего не меняет. Ты все равно должна позаботиться о себе.
— Ты не прав, Питер. Разве ты не понимаешь? Речь идет о моей семье. Мой брат растратил деньги моего отца, и именно я должна решать, что со всем этим делать.
— Катя…
— Не надо, — просит она срывающимся голосом. — Все, кого я любила, предали меня, Питер. Даже ты. Но это не означает, что я могу повернуться к ним спиной.
— Мне жаль, — беспомощно говорю я.
— Если тебе действительно жаль, — говорит она, — если ты действительно хочешь что-нибудь для меня сделать, то, пожалуйста, просто поезжай домой и позволь мне самой все уладить. Я хотя бы буду знать, что ты в безопасности.
— Жаль, что я не могу этого сделать. — Я не хочу признаваться ей, что безопасного места для меня теперь нет.
— Я серьезно, Питер, — умоляюще говорит Катя. — Пожалуйста.
— Я не могу.
— Как поучительно. — Ее почти не слышно. — Я всегда могу рассчитывать на то, что ты подведешь меня.
В трубке что-то щелкает, и связь обрывается.
35
После того как Катя кладет трубку, машина становится в два раза более холодной и пустой. Я бы все на свете отдал за возможность перезвонить Кате и исправить ситуацию, но с моей стороны будет нечестно нагружать ее сегодня вечером еще и моими проблемами, и я не могу делать вид, что между нами ничего плохого не произошло. Ее обвинения попали в точку. Я обидел ее, я ее подвел.
Прошло меньше недели с того дня, как я поднял руку на Дженну возле офиса психолога. Одно из посольств стран Персидского залива устраивало прием в честь своего нового министра финансов, и мы с Катей натолкнулись друг на друга в банкетном зале, оформленном как покои шейха, где шелковые цвета слоновой кости драпировки спускались с богато украшенной позолоченной рамы, обрамляющей ледовые макеты танкеров. Мы пили шампанское и сплетничали о состоянии рынка и об общих знакомых, пока военный оркестр не начал играть попурри из Эндрю Ллойда Вебера и полдесятка серебряных флейт не запели его «Memory».
— Мне плевать на шикарную еду, — прошептала Катя, подметая с тарелки очередной блин с красной икрой. — Давай удерем отсюда.
В результате мы оказались в Гарвардском клубе. Одинокий бармен полировал стаканы и с нетерпением ждал, когда же часы пробьют полночь, а мы с Катей сидели за угловым столиком в почти пустом зале, прихлебывали виски и играли в триктрак. Побитые молью чучела и портреты давно почивших членов клуба таращились на нас со стен, а Катя задумчиво вращала чашечку с игральными костями.
— Я сейчас усну — эта игра слишком медленная. Как насчет того, чтобы поиграть в кости на деньги, прежде чем закончить вечер? Скажем, сто баксов за круг?
Я рассмеялся.
— В чем дело? — поддразнивая, спросила Катя. — Ты не знаешь, как играть?
— Я знаю, как играть. Просто я не думал, что это игра для девушек.
— «Игра для девушек»! — Она продолжала посмеиваться надо мной. — Надеюсь, ты всего лишь пытаешься отделаться от меня, потому что если ты такой бестолковый, я в тебе разочаруюсь.
— Прости меня. — Я снова рассмеялся. — Само собой разумеется, что ты бы сыграла.
— Хм-м-м. — Она откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди. — Это прозвучало как-то двусмысленно. Ты считаешь меня своим парнем?
На Кате было черное льняное платье с глубоким овальным вырезом спереди, а на плечи она небрежно набросила богато вышитую белую шаль. Ее наряд, наверное, стоил больше, чем весь мой гардероб, но я по-прежнему легко мог представить ее в джинсах и ботинках, которые были на ней в день нашей первой встречи. Катя совершенно не изменилась.
— Никогда. — Я прикоснулся коленом к ее ноге. — Ты прекрасна. Я всегда так считал.
— Ха. Для тебя я всего лишь сестра Андрея.
— Не вышло из тебя прорицательницы. — Алкоголь и семейные неурядицы придали мне безрассудства. — Даже у женатиков бывают фантазии.
— Думаю, я должна поблагодарить тебя, — ответила Катя и слегка улыбнулась. Она перевернула чашку с костями на доску и задумчиво постучала по донышку пальцем, будто наколдовывая нужную комбинацию на костях. — Мне всегда интересно было узнать, как все было бы, если бы ты познакомился со мной до того, как встретил Дженну.
Когда прозвучали эти слова, я почувствовал, что мое будущее угрожающе накренилось. Последние несколько дней были для меня нелегкими. После нашей последней ссоры Дженна почти не разговаривала со мной, и я не был уверен, что нам еще есть о чем говорить. Возможно, Дженна с самого начала была права. Возможно, для таких разных людей, как мы, было ошибкой строить совместную жизнь.
— Прости, — сказала Катя, неверно истолковав мое молчание. — Не следовало мне этого говорить.
— Ничего страшного.
— Я была не права, — настаивала она. — Лучше мне уйти.
Она встала и закуталась в шаль, а я боролся с некстати накатившими рассуждениями: если Дженна и я действительно не можем больше быть вместе, если это конец моего брака…
— Останься, — предложил я. — Я могу снять здесь номер.
Долгое время Катя молчала, опустив глаза.
— Мне не нужна твоя жалость.
Я встал и приблизился к ней. Наши тела почти соприкоснулись. Я чувствовал ее дыхание на своем горле, когда наклонился, чтобы прошептать ей на ухо:
— Признаю´, я сейчас немного запутался, но я знаю, что хочу тебя. Жалость не имеет к этому никакого отношения.
— В чем ты запутался? — еле слышно спросила Катя.
— Запутался в наших отношениях. Я хочу тебя с того самого дня, как мы познакомились. — По мере того как я говорил, я понимал, что это правда. — Я не мог себе в этом раньше признаться, но сейчас все изменилось.
— Андрей сказал мне, что у вас с Дженной трудный период, — ответила Катя и подняла глаза. — Он сказал, что ты пытаешься все исправить. Ты должен понять, Питер. Я не могу позволить себе стать между вами.
Я на мгновение задумался — как много Андрей рассказал ей? Но это не имело значения. Достаточно малейшего колебания с моей стороны — и Катя уйдет.
— А ты и не станешь. Между мной и Дженной все кончено. Мы собираемся разойтись.
В тот момент это не было ложью. Я ждал ответа Кати, и мне казалось, что в руках у меня по пудовой гире. Я не осмеливался протянуть к ней руку. Катя снова опустила глаза, а затем, очень медленно, подалась ко мне, и ее голова легла мне на плечо.
— Тогда пойдем наверх, — сказала Катя.
Я проснулся в темной спальне. В ванной лилась вода из душа, а через жалюзи пробивалось достаточно света, чтобы понять: уже утро. Моя первая мысль была о Дженне. Я не позвонил ей и не предупредил, что меня не будет. Как бы она ни сердилась на меня, она будет беспокоиться.
Более полное понимание того, что я наделал, накатило на меня, как волна, и я в панике сел в постели. Как бы мы с Дженной ни отдалились друг от друга, я знал, какую боль и унижение она испытает, если ей станет известно, что я провел ночь с Катей. Моя неверность окончательно докажет, что Дженна вышла замуж за эгоистичного ублюдка, все обещания которого ничего не стоят.
Душ выключился, и меня снова охватила паника. Я не имел ни малейшего представления о том, как теперь уладить все с Катей. Дверь в ванную открылась, и меня ослепил луч света.
— Эй, — сказала Катя. На ней не было ничего, кроме белого полотенца, оставлявшего голыми блестящие влажные плечи. Я не смог прочесть выражение ее лица. — Когда ты проснулся?
— Несколько минут назад.
— В твоем шкафчике в ванной была только одна зубная щетка, и я ею воспользовалась. Надеюсь, ты не возражаешь.
— Вовсе нет. — Я попробовал улыбнуться.
Повисло неловкое молчание.
— Я понимаю, у тебя, должно быть, сейчас трудный период, — сказала Катя. — Прошлая ночь вовсе не должна стать чем-то большим. Никаких обид, никакой грязи, о’кей?
