Ли Ванс - Расплата
— Однако если бы этого руководителя уволили, — медленно говорит Катя, — скажем, после того как глава компании понял, что произошло, тогда глава компании, согласно закону, должен был бы пригласить инспекторов и все им честно рассказать. И мошенничество стало бы известно всем.
— Может быть, глава компании не хочет отвечать за последствия. Может быть, он решил умолчать о мошенничестве, считая, что если никто не узнает о случившемся, он сумеет продать свои акции в компании по завышенной цене, а затем использовать вырученную сумму, чтобы покрыть необъявленные растраты.
Снова воцаряется длительное молчание.
— Я вешаю трубку, — заявляет Катя. — Я должна связаться с Уильямом.
— Подожди. Я уже с ним поговорил.
— Когда? — Похоже, она в замешательстве.
— Сегодня. Он перехватил голосовую почту, которую я тебе оставил, и приказал Дебре пригласить меня к тебе в офис. Мы встретились в зале заседаний правления в «Терндейл», и он все подтвердил.
— Уильям отслеживает мою голосовую почту?
— С тех пор как исчез Андрей. Ты должна быть осторожной, Катя. Терндейл опасен.
— Не преувеличивай, — резко отвечает она. — И так все просто ужасно. Что бы Уильям ни сделал, он не гангстер.
Я не хочу расстраивать ее больше, чем это необходимо, но она должна понимать, с чем ей придется столкнуться.
— На Уильяма работает один здоровяк по имени Эрл. Бывший полицейский?
— Бывший фэбээровец. А что?
— Уильям очень хотел убедить меня помалкивать о том, что я узнал. Эрл ему помог. Вот почему я веду машину одной рукой.
— Ты хочешь сказать, что Эрл тебя ударил? — недоверчиво переспрашивает Катя.
— По приказу Уильяма.
— Боже мой… Ты как?
— Жить буду. — Я не хочу признаваться ей, как сильно я пострадал.
— Погоди минутку.
Я слышу, как она кладет трубку на твердую поверхность, а потом раздается звук льющейся воды. Снег идет еще сильнее, и я пытаюсь разобраться с рычагами на рулевой колонке, чтобы заставить «дворники» работать быстрее.
— Я вернулась, — говорит Катя.
— Все нормально?
— Сейчас не важно, как я себя чувствую, — кратко отвечает она. — Что ты делаешь на Лонг-Айленде?
— У меня появилась ниточка к Андрею.
— Питер, послушай меня. Я хочу, чтобы ты поехал домой.
— Это даже не обсуждается.
— Не спорь со мной, — просит Катя. — Не надо было мне впутывать тебя. Я повела себя, как трусиха. Надо было самой встретиться с Уильямом лицом к лицу.
— Я рад, что ты этого не сделала. Потому что если бы Уильям или Эрл обидели тебя, мне пришлось бы что-то со всем этим делать и это сорвало бы все мои планы.
— Это ты так шутишь?
— Никоим образом.
В моем поле зрения показывается черно-бурая лисица, она неспешно бежит вдоль обочины, держа что-то в зубах. Я резко поворачиваю руль влево, чтобы дать ей побольше места.
— Питер… — Катя вздыхает. — Можешь мне поверить. Не стоит тебе волноваться, что меня обидит Уильям или кто-то из его сотрудников.
— Но я волнуюсь. Никто не поверит, что ты не участвовала в махинациях, если только ты не поднимешь тревогу. Ты должна нанять юриста и уведомить инспекторов. Скажи им, что наверняка тебе ничего не известно, но из-за того, что ты узнала, ты оказалась замешана в эту историю.
— Все не так просто.
— Все именно просто, — настаиваю я. — Ты несешь ответственность только за себя.
— А как же Андрей?
— Ты ничем ему не поможешь. Будет неправильно, если ты подставишь под удар себя.
— Ты действительно в это веришь?
Ее вопрос повисает в воздухе. Я не знаю, во что я сейчас верю.
— Я думаю, так или иначе все откроется, — говорю я, стараясь избежать прямого ответа. — Главное, уцелеешь ли ты.
— А как же Андрей? — Она не собирается отпускать меня с крючка.
— Лучшее, что ты можешь для него сделать, — быть рядом с ним и помочь ему склеить все заново.
— Но что, если глава нашей компании прав? Что, если Уильяму удастся возместить потери без того, чтобы инспектора или кто-то еще догадался о случившемся?
— Катя, неужели ты не понимаешь? У Терндейла на карту поставлено все — его компания, его богатство, его репутация и его свобода. Это жест отчаяния: я бы ожидал от него в такой ситуации чего угодно. Ты должна обезопасить себя.
— Я тебе уже сказала, — возражает она, — он никогда не обидел бы меня.
— Да что ты из меня идиота делаешь? — Я не понимаю ее уверенности. — Он ведь прослушивает твою голосовую почту. Он…
В зеркале заднего вида появляются фары. Сзади меня пристроился полицейский.
— Не вешай трубку, — прошу я.
Полицейская машина следует за мной, а я медленно еду через пустой центральный район Бриджгемптона, пытаясь двигаться не слишком быстро и не слишком медленно. Пульс у меня как минимум сто шестьдесят ударов в минуту, и я практически не чувствую руля. На перекрестке полицейский поворачивает направо, и я облегченно выпускаю воздух из легких.
— Катя?
— Да, я слушаю. Что там у тебя стряслось?
— Ничего. — Я вытираю лоб рукавом пальто.
— Зачем ты поехал к моей матери?
— Не пытайся сменить тему.
— Не знала, что меняю.
Я на секунду замолкаю, не понимая ее. Сквозь снегопад неясно вырисовывается знак, сообщающий, что аэропорт Истгемптона находится в нескольких километрах дальше по дороге, слева.
— Просто скажи мне, — просит Катя.
— О’кей. — Я как можно короче рассказываю ей о люксембургском банке. — Я пришел к твоей матери, чтобы спросить ее, не знает ли она кого-нибудь, к кому можно было отнести вопрос системы безопасности о bon papa. Она ответила отрицательно, но потом я выяснил, что этого человека звали Фредерик фон Штерн. Ты о нем слышала?
— Моя мама была его студенткой, когда училась в университете, — отвечает Катя с непонятной интонацией. — Он был ее наставником. Как ты это выяснил?
Я рассказываю ей о картине и о таланте мистера Розье к разгадыванию загадок.
— Только я так и не понял, почему твоя мать соврала мне.
— Я же тебе о ней много лет рассказываю. Почему она все время врет?
Чтобы скрыть имя отца Кати и Андрея.
— Ты же не предполагаешь, что фон Штерн на самом деле…
— Нет, конечно. — Катя невесело смеется. — То немногое, что мама сообщила нам об отце, правда. Он был американцем, они познакомились, когда она была студенткой в Восточном Берлине и училась в группе фон Штерна. Подумай, ты ведь так близок к разгадке.
Крошечный кусочек непостижимой головоломки, над которой я столько времени бьюсь, неожиданно становится на свое место, и связь между некоторыми фактами кажется потрясающе очевидной.
— Уильям Терндейл, — говорю я. — Он был в Берлине, служил в армии, когда твоя мать там училась, и увлекался живописью. Возможно, он встречался с твоей матерью.
— Да, они встречались. И он помог ей бежать на Запад, и поддерживал ее и детей, когда мы были маленькими, и устроил так, чтобы моя мать получила работу в Метрополитен-музее. А потом, когда мне исполнился двадцать один год, он нашел меня и предложил работу.
— Потому что он твой отец.
— Это так.
Хоть я и ошарашен, мне приходит в голову, что такой поворот может все изменить. Возможно, Андрей хотел навредить отцу, который никогда его не признавал, и Уильям скрыл факт кражи, чтобы защитить сына. Представить Андрея в роли мстителя так же сложно, как Уильяма Терндейла — в роли альтруиста, но когда речь идет о семье, многие перестают руководствоваться простой выгодой. Как бы там ни было, они оба поставили Катю в невыносимое положение.
— Когда ты это выяснила?
— Я не выясняла. — Она умолкает, и на ее конце провода снова звенит лед. — С подросткового возраста я подозревала, что моя мать не разрывала связи с отцом. Слишком многое не сходилось. Моя мать работала реставратором в Метрополитен-музее, но мы жили в прекрасном доме в Верхнем Вест-Сайде на Манхэттене. Она отправила нас в хорошие частные школы, покупала нам дорогую одежду и возила нас в Европу на каникулы. Было очевидно, что по счетам должен платить кто-то другой, и именно этот человек, по идее, был нашим отцом. Я постоянно следовала за матерью по всему дому, кричала на нее, требовала открыть правду. Но я никогда не задумывалась о том, что моим отцом может быть Уильям, до того момента — несколько месяцев назад — когда Андрей прислал мне письмо. Сразу после этого мой брат исчез.
— Этого не может быть. — Я все еще пытаюсь отгадать ее настроение. — И что было в письме?
— Только то, что Уильям — наш отец. И мне надо сказать маме, что мне это известно, и попросить ее объяснить все подробно.
— И ты это сделала?
— Что я сделала?
— Сказала матери, что тебе все известно?
