Ирина Мельникова - Финита ля комедиа
— Служба такая, сударь мой, — произнес добродушно Тартищев. — Мы ведь как тот чирьяк на заднице. Всегда не ко времени выскакиваем и там, где нас вовсе не ждут. — И уже строго приказал:
— Рассказывай, сколько тебе газетчик платит, чтобы за невестой его приглядывал?
— Когда как, — опять уклонился от ответа Фока, — не обижает.
— Вот видишь, не обижает, — сказал назидательно Тартищев и погрозил швейцару пальцем, — так почему ж ты, песья морда, подводишь его? Пиво пьешь и песни бормочешь, а в это время барышню чуть жизни не лишили! Или, скажешь, не знаешь про это?
Фока вскочил на ноги. Лицо его побледнело, а маленькие глазки под редкими бровями испуганно забегали.
— Кому нужно ее убивать? Среди бела дня?
— Ты у меня спрашиваешь? — поинтересовался Тартищев и с силой опустил стакан на стол. — Нет, это я у тебя должен спросить, почему швейцар допускает, чтобы в дом беспрепятственно проникали всякие темные личности? Он, видите ли, пиво пьет, а в этот момент девчонку гирькой по голове чуть не ухайдакали. Ты, вражье семя, даже нас с Желтовским не заметил, когда мы вошли!
— Меня Кешка про вас предупредил, — Фока опустил голову.
— И того лучше! Ты — швейцар, а не поинтересовался даже, по какой такой надобности сам начальник сыскной полиции в твоем вертепе появился. Ты ж поперед меня должен бежать и пылинки разгонять. Вместо этого я вынужден лично обходить номера и искать свидетелей преступления. Говори, кто тебе пиво поставил, чтобы ты под ногами не шмыгал?
— Да мужик этот, — Фока растерянно посмотрел на Тартищева и потер ладонью обширную плешь на голове. — Пришел, говорит: хочешь пива? Кто ж не хочет? Он достал три бутылки из саквояжа и говорит: вернусь — еще три получишь. Вот и все.
— Он сказал, откуда вернется?
— Нет, просто сказал, что к певичке идет. А про Наташку и речи не было.
— К какой певичке?
— Да у нас одна всего! Люська! Я и подумал, что к ней. — И повторил опять:
— Про Наташку и речи не было.
— Как он был одет?
— Обыкновенно! Пальто короткое, котелок. В руках саквояж такой, знаете, с которым доктора ходят, и все.
— А дворник? Твой приятель Кешка говорит, что к ним дворник заглядывал. Выходит, ты дворника тоже не заметил.
— Дворника? — поразился Фока. — Нет, дворника не было. Этот господин минут за двадцать до вас пришел, затем вы с господином Желтовским появились, потом опять господин Желтовский с невестой вышли, и все, больше никто не заходил, не выходил. А тот, что с саквояжем, тоже не вернулся. Правда, от Люськи никто быстро не выходит.
— Откуда такие подробности? — поразился Тартищев. — Вроде из швейцарской не вылазишь, а все видишь? В подзорную трубу наблюдаешь, что ли?
Фока польщенно улыбнулся.
— Нет, трубы не имеется. Глядите сюда. — Он ткнул пальцем в сторону шнурка с колокольчиком, который висел над дверным косяком. — Он у меня от входа тянется. Вы только вошли, а у меня уже бряк-бряк… — Он довольно прищурился. — А теперь смотрите сами. — Он приоткрыл дверь. На противоположной от швейцарской стене коридора висело одно зеркало, а рядом, несколько под углом, — другое, и в них просто замечательно просматривалась входная дверь и даже три ступеньки перед ней.
Тартищев озадаченно хмыкнул и с явным уважением произнес:
— Молодец! Сам придумал или кто подсказал?
Швейцар неопределенно пожал плечами и расплылся в улыбке:
— Так пива ж завсегда хочется, Федор Михайлович, а они так и снуют, так и снуют. И днем, и ночью, что мураши. А место хорошее. Жалко терять! Вот и крутимся, как можем!
— Говоришь, дворник в дом не входил, только этот господин в пальто и в котелке? Ты его раньше встречал? — опять перевел разговор на нужную стезю Тартищев.
— Нет, в первый раз! Сколько здесь служу, в первый раз! — Фока все же не выдержал и перекрестился. — Вот те крест, Федор Михайлович!
Тартищев с осуждением посмотрел на него, но ничего не сказал. Подошел к окну и выглянул наружу. Окно швейцарской выходило в грязный дворик аккурат напротив черного хода в кабак.
Федор Михайлович отошел от окна. Несколько секунд постоял в раздумье, решая, что предпринять. И скомандовал:
— Давай, веди к Люське! Посмотрим, что за кавалер к ней пожаловал?..
Они поднялись на второй этаж. Певичка жила в противоположном от Наташиной комнаты конце коридора. Фока забарабанил в дверь, на которой так же мелом была выведена цифра 219. Стучать пришлось сильно и долго, и не только рукой. Напоследок швейцар несколько раз пнул дверь и выругался. Видимо, это подействовало, потому что дверь распахнулась и в коридор выглянула рыжая девица в цыганской юбке и разорванной на плече красной блузке. Острая лисья мордочка, сальные глазки… Один глаз заплыл от свежего синяка, второй подбили дня три назад, и он был окружен синебагровым с легкой желтизной ореолом. На шее у барышни виднелся еще один синяк, оставленный явно в пылу страсти. В руке она держала грязный стакан с темной жидкостью и неприязненно смотрела на тех, кто помешал ей с этой жидкостью расправиться.
— Че надо? — справилась она отнюдь не дружелюбно. — Че ломитесь? Отдохнуть не даете!
— Жалуются на тебя, Люська, — сказал угрюмо Фока и кивнул на Тартищева, — вот даже господин начальник приехал, чтобы тебя урезонить. Много шуму от тебя. И посторонних много водишь. Уймись, а? Не то выселим!
— Не ты меня поселял, не тебе и выселять! — произнесла высокомерно Люська и сделала быстрый глоток из стакана. Затем окинула Тартищева взглядом. — А ты ничего, легавый! И шинель тебе к лицу!
— Шинель многим к лицу! — ответил Тартищев.
— Не скажи, не скажи, — произнесла нараспев Люська и вновь сделала быстрый глоток из стакана, отчего глаза ее заметно повеселели. — Заходи! — неожиданно предложила она Тартищеву и, отступив в сторону, сделала приглашающий жест в комнату.
Федор Михайлович переступил порог. За ним последовал Фока. Правда, Люська попыталась ему в том воспрепятствовать, но швейцар взял ее за плечо и оттолкнул в сторону. Люська привычно выругалась и махом опорожнила стакан, видно, в компенсацию потраченных усилий.
Тартищев миновал прихожую и вошел в комнату.
И тотчас увидел сидящего за столом мрачного типа. Небритая физиономия, грязный тельник, босые ноги. Совсем не похоже, чтобы подобный субъект появился здесь пару часов назад. Судя по запаху перегара и высоте щетины, он отсиживался здесь не меньше двух суток. А если взять за точку отсчета возраст синяка под глазом певички, то и того больше. Хотя, если верить Фоке, Люська от недостатка кавалеров не страдала, и синяк вполне мог появиться от оплеухи другого собутыльника.
— Спокойно, полиция! — сказал Тартищев и посмотрел на гостя певички. — Предъявите документы.
Тот провел под носом ребром грязной ладони и громко срыгнул воздух.
— Отвяжись, легавый, — тип был изрядно пьян, но не настолько, чтобы не понять вопрос о документах. — Плакат у меня завсегда при себе. — Он полез в изголовье кровати и достал из-под подушки замызганный паспорт.
Тартищев внимательно его просмотрел. Тип значился мещанином Александром Мироновым.
— Чем занимаешься? — спросил он Миронова.
— А чем придется! — ответил тот лихо. — Стрижем, бреем, пиявки ставим. Слыхал про парикмахерское заведение Якова Уколова? Так я там вторым мастером.
— И что ж ты, второй мастер, здесь прохлаждаешься? — справился Тартищев, возвращая ему паспорт.
— А Яшка мне на дверь показал, погань такая! — сплюнул прямо на пол Миронов и пожаловался:
— Вишь, я клиенту ухо нечаянно поцарапал, вот он и взъярился!
— Ладно, с тобой все ясно! — махнул Тартищев и повернулся к Люське. — Сколько дней он у тебя отирается?
— Да почитай, дня три уже! — Певичка подняла глаза к потолку и уточнила:
— А то и четыре!
— А сегодня кто-нибудь к тебе заходил?
— Не-а, — Люська вполне убедительно вытаращила глаза, — никто не заходил даже соседи.
— И никого незнакомого в коридоре не встречала?
— А я и не выходила в коридор. Мы с ним, — кивнула она головой на приятеля, — до полудня спали, а сейчас вот обедать собрались.
— Выходит, ничего не видела, ничего не слышала, ничего необычного не заметила? — без особой надежды спросил Тартищев, прикидывая, сколько же времени понадобится, чтобы опросить всех жильцов дома.
Но Любка неожиданно ответила на его вопрос:
— Че ж не видела. Видела. Только это мне необычным показалось, а как уж вам, не знаю!
Тартищев напрягся:
— Что ты видела?
— Да я с час назад подошла к окну шторы раздвинуть и Любкиного хахаля заметила. Он в экипаж заскакивал. А странное то, что он на ходу с себя фартук стягивал. Знаете, такой, какие дворники носят. Я еще удивилась. Любка рассказывала, что он солидный господин, обеспеченный, хотя и в возрасте. А тут на тебе, дворник!
— О какой Любке ты говоришь? — быстро спросил Тартищев.
