Ольга Некрасова - Платит последний
О Станюковиче и говорить нечего. Девяносто процентов, что били тебя именно его люди. Причем это был экспромт, цветочки, а ягодки еще впереди. Ты кого вздумала киллером пугать? Да после этого мы (мы: майор, капитан и старший лейтенант милиции) и гроша ломаного не дадим за твою жизнь. Я (Игорь) вместо того, чтобы разыскивать Ивашникова, а я (Кудинкин) вместо того, чтобы выбивать для тебя сто двадцать тысяч долга, (оба хором) будем вынуждены тебя опекать!
В общем, так: собирай манатки и езжай как можно дальше. К папе в Сибирь езжай. Новый паспорт мы тебе устроим завтра утром, а вечером или лучше к обеду езжай, лети, катись колбаской. Резолюция майора Гавриловской: «Гражданке Рождественской, она же Парамонова, она же, будем надеяться, Ивашникова, принять к исполнению. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».
Лидия не возражала. У нее не осталось ни сил, ни воли. Если бы менты сейчас приказали ей не лететь в Сибирь, а спрятаться под кроватью, она в тупом оцепенении полезла бы под кровать. Вспомнился Джой, как он любил валяться под кроватью, потому что там на него никто не мог наступить. Джой был крупный пес, Лидии выше колена, но все же люди должны были казаться ему великанами… Великаны боролись за Колькины деньги, Лидия чувствовала их тяжелый топот, но не различала лиц в головокружительной вышине. Они могли убить ее одним пинком. Просто чтобы не путалась под ногами.
Она попросила Трехдюймовочку подать ей телефон и позвонила Парамонову. Покинутый супруг как последнюю новость сообщил ей то, о чем она и так знала от Трехдюймовочки: отец улетел в Тюмень еще вчера вечером. Потом Парамонов стал врать, что будто бы до сих пор не знает, в какой гостинице Василий Лукич остановился.
— Ты в гараже последние два дня был? — перебила его Лидия.
Разумеется, Парамонов ответил: «А что?» Знает, поняла она и с большим удовольствием сообщила ему о найденном в гараже трупе, наркотиках и ворованных машинах.
— Можешь считать, что Гусейн дал тебе отпуск. Лет на пятнадцать, — закончила Лидия, наслаждаясь тяжелым парамоновским сопением в трубке.
— Я так и знал, что это ты! — взвыл покинутый супруг, не подозревая, что слово в слово повторяет Вадима. Два сапога пара.
— Да нет, что ты! У меня бы ума не хватило, — поскромничала Лидия. — Это их Бог наказал, а я просто тихо радуюсь.
Парамонов, интриган со стажем, изменник и лжец, покупался на ее обман, как ребенок, потому что считал себя умнее жены. На этот раз он тоже поверил и стал жаловаться, что потерял такую денежную работу. Когда он перешел на личные отношения («Ты же не бросишь меня в такой трудный момент?!»), Лидия сказала, что так и быть, зайдет завтра, но пусть он лишнего себе не воображает. В ответ Парамонов засюсюкал так слащаво, что она не выдержала и бросила трубку. Вот так, девочки. А если бы она призналась, что потеряла ключи от квартиры, супруг соврал бы, что уезжает, и неделю бы просидел взаперти, не отвечая на звонки в дверь. Он любил помотать ей нервы. Называл это укрощением строптивой.
Маленькая, но все же победа над Парамоновым настолько приободрила Лидию, что она собралась с силами для звонка Люське. Хозяйка не имела права исчезнуть, как взбрыкнувший Виталик. И не имела права показать, что напугана, избита и осталась без денег. Люська услышала в трубке спокойный властный голос.
ХЛОПОТНЫЙ ДЕНЬ
Утро ушло на писанину: рапорт на работу об утере служебного удостоверения (выговор обеспечен), заявление в паспортный стол об утере паспорта, заявление в райотдел об уехавших в такси плаще, сапогах и сером сундучке.
Трехдюймовочка с останками тысячедолларового костюма смоталась в химчистку-автомат и села за допотопный «Зингер» пришивать то, что можно было пришить. А Лидия, стянув ремешком Трехдюймовкино великанское платье, сбегала в фотоателье сняться на паспорт. Когда она вернулась, майорша с гордостью показала свою работу. Ей удалось реанимировать даже разорванный пополам жакет.
Вопрос с одеждой решился таким образом очень удачно (плащ Лидия одолжила у Трехдюймовочки. Ей же только добежать до родительского дома, а там у нее шуба). А вот с обувью было просто никак. Трехдюймовочка дала ей совсем новые ботинки с треснувшей пополам подошвой. («Турки бесстыжие», — прокомментировала обманутая майорша, а Лидия сказала: «Нечего на оптовках покупать».) Используя ноу-хау гайдаровских времен, она положила в прохудившийся ботинок женский гигиенический пакет. Если не залезать в лужи, его должно было хватить опять же до дома, а там у Лидии были старые сапоги.
Под конец сборов Трехдюймовочка, вздыхая, вытащила из шкатулки все сбережения майора милиции за пятнадцать лет беспорочной службы: пятьсот долларов. Как всегда, если дело касалось заначки, она показала Лидии старую сберкнижку с семью тысячами советских рублей и обматерила реформаторов.
— Восстановлю кредитную карточку и верну, — с тяжелым чувством пообещала Лидия, пряча деньги в кармашек жилета. — А если что, продадите подзорную трубу и прицел.
— Если — что? — неожиданно взъярилась Трехдюймовочка. — Смотри, Лидка, чтоб никаких больше авантюр!
Лидия, конечно, пообещала, что авантюр не будет, она теперь ученая. Но дурное предчувствие осталось.
Договорились так: она едет домой за вещами, пока Парамонов не ушел, а Трехдюймовочка через час забирает из ателье фотокарточки. Встречаются в паспортном столе.
Свидание с пока еще законным супругом началось в теплой, дружественной обстановке. Парамонов, пока нет отца, решил штурмом добиться примирения. Не успела Лидия войти, как он запустил ей руку под плащ. Изо рта у него свежо пахло зубной пастой. Готовился: начистил протезы.
— Ну иди ко мне, моя изменница, шлюшечка моя!
Лидия с веселым изумлением смотрела на его склоненную лысину. Парамонов был настолько чужим, что даже не вызывал злости. Ни с того ни с сего вспомнилось, как еще студенткой она играла с мужем в дочки-матери. Пятнадцатилетняя разница в возрасте казалась пропастью, в чем и была особая прелесть: «Дать Сергунчику курочки?» Парамонов обожал эту игру, надувал губы, капризничал: «Совсем не жалеешь своего маленького Сергунчика».
— Сергунчик! — Она ухватила супруга за остатки волос на виске и потянула, желая сделать больно. — Тебя надо судить за умышленную порчу моей жизни.
Сергунчик как ошпаренный выдернул руку из-под ее плаща:
— Пусти, корова! Наблатовалась со своим уголовничком, проститутка!
Слова проскакивали мимо ушей, как будто Парамонов ругался на иностранном языке. Лидия ухватилась поудобнее, за длинную, прикрывавшую лысину прядь, и погнала невысокого Сергунчика в туалет. На полпути он сумел вывернуться, сам добежал до двери, юркнул, защелкнулся и забарабанил по стояку. Ага, соседей в свидетели зовет. Это что-то новенькое — наверное, адвокат ему посоветовал перед разделом жилплощади.
— Я тебя в дурдом запрячу, нимфоманка фригидная!
А вот это уже открытие в науке сексологии: «нимфоманка фригидная». Лидия выключила ему свет и туда-сюда щелкнула задвижкой — пусть думает, что она его заперла.
— Ним-фо-ман-ка! — к радости соседей, скандировал мечтающий стать ректором института автор двух монографий и десятка научный статей доцент Парамонов.
Лидия пошла на кухню, порылась в мусорном пакете и, конечно, нашла телеграмму отца: «Долетел нормально Тюмень гостиница Прометей номер 412». Еще не было случая, чтобы отец, уехав в командировку, не дал о себе знать. А Парамонов-то врал…
Выйдя в коридор, она увидела сгорбленную спину супруга, метнувшуюся от стенного шкафа в комнату. Скрежетнул в замке ключ. Лидия подбежала к шкафу, рванула дверцы — точно, все сапоги попрятал! Хорошо, что шуба висела в гардеробе у отца. Лидия надела ее поверх Трехдюймовочкиного плаща, взяла из отцовского стола запасные ключи от квартиры, и на этом сборы закончились. Белье и вообще все, что могло пригодиться, осталось в комнате, где сидел, запершись, Парамонов. Она пожалела, что у нее нет гранаты со слезоточивым газом, как у штурмовавших гараж милиционеров.
Зазвонил телефон. Лидия автоматически сняла трубку, хотя не жила в квартире отца больше двух месяцев и ей уже никто сюда не звонил.
— Лид, все в порядке, — победно сообщила Трехдюймовочка. В трубке явственно слышалось сопение: Парамонов подслушивал по параллельному телефону. — Знаешь, кто у вас начальник паспортного стола? Кеша Кушнарев!
— Не помню, — сказала Лидия.
— Ну вот, он тоже сразу тебя вспомнил! — Трехдюймовочка говорила явно для этого Кеши. Расчет был простой: если Кеша хоть сколько-нибудь прослужил на оперативной работе, то, конечно, обращался к экспертам. А сейчас Трехдюймовочка уговорила его, что якобы он Лидию помнит: «Ну как же, Лида, Лида Парамонова, беленькая такая!» — Подъезжай скоренько, здесь твоя подпись нужна. — Трехдюймовочка профессиональным ухом уловила сопение Парамонова и добавила специально для него: — А на твоего муженька имеются показания: он угонщиков учил, как взламывать машины!
