Ольга Некрасова - Платит последний
Она брела по темной стороне улицы. Здесь целый квартал стоял со слепыми выбитыми стеклами. Все перекопано; прогибающиеся под ногой мостки над ямами, мертвая строительная техника, хлюпающий насос, заливающий мостовую парящим на холоде потоком воды. Впереди шумела большая магистраль. Обходя канаву, Лидия свернула во двор, прошла какими-то темными подворотнями и оказалась на Сретенке, у обувного. Прямо перед ней стояла милицейская иномарка с гербом Москвы. Трехдюймовочка, презиравшая муниципальную ментовню за эти самые иномарочки и разработанную Славой Зайцевым пижонскую форму, признавала за ней одно качество: платят там побольше и, соответственно, говнюков поменьше.
— Молодой человек! — крикнула Лидия в щель над приопущенным стеклом. Стекло поползло вниз, и пока оно опускалось, у молодого человека вытягивалась физиономия. Лидия увидела себя его глазами: эти всклокоченные грязные волосы, этот порванный жакет задом наперед, который она забыла снять, а главное, всюду цементные пятна, которые были не видны в темноте, а сейчас так и бросались в глаза.
— Молодой человек, меня избили, и я потеряла сумку с деньгами и документами.
— Когда, где?
Лидии не понравился тон муниципала, но, в конце концов, черт с ним, с тоном, лишь бы помог.
— С полчаса назад, отсюда недалеко, во дворе.
— Вы его знаете?
— Их, а не его. Двое, на иномарке, и водитель.
— Номер? — в телеграфном стиле продолжал муниципал.
— Было темно, фары слепили. И я боялась посмотреть!
— Так чего ж вы от меня хотите? — пожал плечами муниципал. — Поди туда, не знаю куда? Обратитесь в отдел по месту совершения. Хотя не советую: они тоже вряд ли помогут. Езжайте-ка лучше домой. Если у вас есть дом. — И он с сомнением посмотрел на проклятый жакет.
— Молодой человек, миленький, отвезите меня домой! Посмотрите на меня — ну куда я в таком виде?! И у меня денег нет. Я вам заплачу, дома. — Лидия прикидывала, куда ехать: к Трехдюймовочке или сдаться Парамонову? Лучше к Трехдюймовочке.
Муниципал кивком подтвердил, что в таком виде и на самом деле никуда, и ответил:
— Патрульная машина не такси.
Стекло поползло вверх. Включив елочные мигалки на крыше, иномарка торжественно отчалила.
В обувной Лидию не пустили (она хотела попроситься в туалет и привести себя в порядок), и следующие полчаса «не пустили» повторялось на все лады. На остановке какая-то старуха подняла гвалт, и ее не пустили в троллейбус, потом не пустили в метро; не пускали в машины, а чаще, притормозив и разглядев ее, шоферы вовсе не останавливались. Один крикнул: «Тебе на мусоровозке кататься, чучело!» Окоченевшей до бесчувствия Лидии было все равно. Она это приняла как совет и начала проситься в грузовики, потому что мусоровозки не попадались.
Отвез ее водитель машины, которая посыпала улицу песком. Он хотел, чтобы Лидия расплатилась натурой, но в конце концов удовлетворился часами, купленными в свое время в Париже за двести франков.
Запах Трехдюймовочкиных блинов она почуяла еще на лестничной площадке. Подруга открыла дверь и, не взглянув на Лидию, роняя тапочки, рванула обратно на кухню:
— Горят!
Лидия по стенке добрела до кухни. От тепла и запаха блинов кружилась голова, хотелось лечь на казавшиеся упоительно чистыми половики и уснуть.
Румяная и пухлая, как булка, в одной ночной сорочке (из чего следовало, что Кудинкина дома нет), Трехдюймовочка пекла блины сразу на четырех сковородках, по кругу: на одну наливаешь, другая поджаривает блин на одном боку, на третьей блин переворачиваешь, с четвертой снимаешь и заливаешь тесто, и тут пора снимать блин с третьей. Только успевай вертеться.
— Ну ты как, Лидусь? Кудинкин на дежурстве, завтра пойдет долги твои выбивать, Василь Лукич звонил еще вчера, не мог тебя поймать, он уже в Тюмени… — Не отрываясь от своих сковородок, Трехдюймовочка наконец, взглянула на Лидию и замерла с половником в руках. Вязкая струйка блинного теста полилась на пол.
— КТО?!! — Майорша рубанула половником по кухонному столу.
— Понятия не имею. То есть были какие-то люди, дешевка, в турецкой коже. А по чьему заказу — не знаю. — По спине побежал озноб, как это бывает в бане от сильного жара. Лидия сползла по дверному косяку и, сев на пол, стала раздеваться. Пора было заплакать, участливая Трехдюймовочка очень к этому располагала. Но, кажется, из Лидии сегодня выбили что-то женское. Или вбили что-то бизнесменское. Хотелось не плакать, а отвечать ударом на удар. — Знаешь, Оль, мне кажется, если они стали наезжать, значит, я на правильном пути.
На плите чадили забытые блины. Трехдюймовочка спохватилась, выключила газ и участливо сказала:
— Горе ты мое, миллионерша драная. Пойду ванну тебе наберу.
ТОГДА СЧИТАТЬ МЫ СТАЛИ РАНЫ
— Лидка, паршивка, я удивляюсь, что ты до сих пор жива! Да он золотой человек, этот Станюкович. Ангел! Велел только припугнуть и отпустить, и это после того, как ты…
— Это не Станюкович, — перебила Трехдюймовочку Лидия. — Его телохранители только выкинули меня из машины. На ходу. А били другие, из другой машины.
— Есть такая схема охраны, — объяснил из своего кресла Кудинкин. — За машиной охраняемого идет вторая, с интервалом, чтобы засечь возможную слежку. Так что Станюкович вполне мог позвонить в эту вторую машину и приказать, чтобы тебя поучили. А сам вроде бы ни при чем, его телохранители только выставили тебя из лимузина…
Мизансцена была та же, что и три дня назад, когда Лидия приползла к Трехдюймовочке от Вадима: она в хозяйской постели, одетая в хозяйскую сорочку со слишком большим вырезом; Трехдюймовка хлопочет, а выставленный в кресло Кудинкин компенсирует это неудобство тем, что пялится на Лидину грудь.
Только три дня назад у нее была кредитная карточка и ключи от квартиры. И было во что одеться. И было совершенно ясно, кто Лидин враг: Вадим. А теперь — какие-то люди в какой-то забрызганной грязью машине… Кажется, сломали ребро: малейшее движение отдавалось болью справа, под грудью, где разливался сизый кровоподтек — молодой подонок расстарался. И жуткий синячище на копчике (она рассмотрела в зеркало) — это работа пузатого. А кровоподтеки на коленях — прощальный подарочек от быков Станюковича…
— Тогда считать мы стали раны, товарищей считать, — со вздохом продекламировал Кудинкин. — Что ты знаешь про своего таксиста?
— Ничего. Пожилой, черная «Волга».
— Со счетчиком?
— Нет… У него радиотелефон, — вспомнила Лидия. — Старый, вроде военного, с трубкой в таких зажимах.
— Поздравляю, — сказал Кудинкин, — он частник. С полтысячи частников на черных «Волгах» в Москве, я думаю, наберется. Каких-нибудь месяца два, и мы проверим всех.
— Какой же он частник, если я сама его вызывала по телефону из таксопарка? — возразила Лидия.
— Ага, и тебе ответили: «Вам сейчас перезвонят», и он перезвонил и торговался, как извозчик? А телефон ты нашла по газетному объявлению?.. Частник! А «таксопарк» — не таксопарк, а диспетчерская. Сидит у себя дома женщина, принимает звонки от клиентов и перезванивает водителям в машины. А ей за это капают грошики, рублей по пятнадцать с заказа… Газета с объявлением у тебя не сохранилась?
— А как же! — сказала Лидия. — Очень даже надежно сохранилась: в квартире, за стальной дверью.
— Может, он еще сам позвонит, — обнадежила ее Трехдюймовочка. При этом она смотрела на Кудинкина и, похоже, делала ему какие-то знаки — мол, прекрати, не добивай Лидку.
— После дождичка в четверг он позвонит, — нечутко возразил Кудинкин. — Да он уже в родной деревне жрет самогон и рассказывает про столичные страсти: отъезжала машина — была женщина, приехала машина — нет женщины, выходят охраннички-шкафы и говорят: «Ты ничего не видел, землячок!»
В дверь позвонили — пришел Игорь. И за Лидию взялись одновременно три мента. Лидка такая, Лидка сякая. Лидка шантажистка и авантюристка. Лидка наживает себе врагов легко, как младенец писает в пеленки.
Гусейн на свободе, объявлен в розыск. Мог он отомстить? Конечно, мог — мусульманин, джихад, газават и вообще Аллах акбар. Ты, кстати, не заметила: эти, которые тебя избивали, не черные были?..
Теперь возьмем Бирюка. Наркоман или, во всяком случае, употребляет, папы-дипломата боится как огня, а ты его папой шантажнула. Спрашивается: а Бирюк, у которого даже секретутка — громила, мог подослать к тебе парочку своих быков? Отвечается: еще как мог.
О Станюковиче и говорить нечего. Девяносто процентов, что били тебя именно его люди. Причем это был экспромт, цветочки, а ягодки еще впереди. Ты кого вздумала киллером пугать? Да после этого мы (мы: майор, капитан и старший лейтенант милиции) и гроша ломаного не дадим за твою жизнь. Я (Игорь) вместо того, чтобы разыскивать Ивашникова, а я (Кудинкин) вместо того, чтобы выбивать для тебя сто двадцать тысяч долга, (оба хором) будем вынуждены тебя опекать!
