Кваздапил. История одной любви. Начало - Петр Ингвин
– Мы закрыли эту тему!
– А вдруг ожидание продлится долго?! Вчера я написала письма родителям и главе диаспоры, там все, как было по-настоящему, но не знаю, нужно ли отправлять. Мне, конечно, как-то помогут, но поверят ли? Одних слов недостаточно.
– Родители поверят. Не могут не поверить.
– Я говорю не про них, они далеко.
– Не поверят тебе – поверят мне, я живой свидетель произошедшего и подтвержу где угодно…
Хадя опустила глаза.
– Вот именно. Живой. Пока.
Настроение сразу упало.
Из принесенных продуктов Хадя забраковала колбасу:
– Не покупай больше. Еще не надо фарша, котлет и других полуфабрикатов. Просто мясо, а я сама все приготовлю.
– Прости, забыл.
Я виновато развел руками. Казалось бы, чего проще: не брать ничего, что хотя бы в принципе содержит свинину, но если долго живешь в отрыве от чужих традиций, о знакомом с детства правиле забываешь.
Сегодня меня потчевали хинкалом. Не хинкали, родственниками пельменей, кое-где по лингвистическим традициям сокращенными на последнюю букву. Дагестанский хинкал – это сразу первое и второе блюдо, его подают с особенным соусом, и хотя в основе лежит обычный набор мяса и теста, но в целом получается как в ситуации с одеждой: модельерами берется одна и та же ткань, а дальше одни создают продукт высокой моды, а другие – ширпотреб для продажи на рынке. Ширпотреб – тоже одежда, «для широкого потребления», она нравится всем, но когда у человека есть выбор, он всегда предпочтет дизайнерскую вещь обычной.
– Нравится?
– Словно в детство вернулся.
– Спасибо.
– Тебе спасибо.
– Нет, тебе. Если бы не ты…
– Хватит.
Доедали молча.
Я потребовал:
– Давай мне письма. Родителям отправлю почтой, а второе лучше передать лично. Кому и куда?
По щекам Хади поползли розовые кляксы.
– Пока не надо. Потом. Я еще не уверена.
– Поздно не будет? – Я поглядел на сгущавшийся сумрак за окном. – Кстати, в прямом смысле поздно, мне пора.
– Подожди! – Хадя вскочила. – Я хотела постираться!
– Могу помочь.
– Еще раз такое скажешь, останешься без домработницы. Ты где стираешься?
– У себя.
– Неси все сюда. И не увиливай, я запоминаю, в чем ты ходишь, и если хотя бы один носок пройдет мимо моего таза, этот таз будет на твоей голове.
Мы вели себя, словно были семьей. Меня это странно возбуждало. Возможно, не только меня, но чтобы вытащить такую правду из Хади, пришлось бы ее убить.
На следующий день я приехал к обеду. Пакеты едва протиснулись в дверь.
– Принимай, хозяйка!
– Я не хозяйка.
Хадя вновь щеголяла в моей одежде. Кажется, ей нравилось. Мне тоже.
– Классно выглядишь. Обед будет?
– Я же обещала.
– Значит, ты хозяйка.
Сегодня меня вновь кормили на убой. Еще немного такого питания, и лишние килограммы станут основными, а лишним стану я.
– Не нравится? – всполошилась Хадя, когда в отодвигаемой тарелке осталось две трети щедро отмеренной горы.
– Много. Мне столько не осилить.
– Понимаю, я слишком расточительная. Продукты очень дорогие. Надо быть экономнее.
– Не в том дело. Все просто изумительно…
В глазах напротив собирались слезы.
– Хадя, ты чего? Мне очень нравится, как ты готовишь, но столько съесть невозможно физически.
Иногда дружеское объятие говорит больше слов, но поднятая рука замерла на весу. Хотелось погладить или хотя бы успокаивающе потрепать за плечо, однако – передо мной горянка. Прикосновения допускались исключительно в качестве форс-мажора, когда другого пути нет. Сейчас он был. Я продолжил говорить.
– Ты очень хорошо готовишь.
В ответ раздалось очень тихо, словно Хадя не хотела, чтобы ее расслышали:
– Мне нравится для тебя готовить.
Она отвернулась. Виден был только затылок, к нему я и обратился:
– Нравится – готовь. Только одно пожелание: делай порции меньше.
После еды я попросил телефон, пальцы застучали по экрану, создавая новый аккаунт.
– У многих твоих земляков есть странички, следи за ними, можешь узнать что-то полезное. Ах, да. Иди сюда.
В приказном порядке я усадил Хадю рядом на кровать, поскольку разместиться с удобством больше негде, а без удобства нельзя, времени на обучение уйдет немало.
– Интернет. Урок первый.
Это были счастливейшие часы моей жизни. Я обучал Хадю, на кухне ждал отменный ужин, в кармане лежали заработанные собственным трудом деньги. Робкий взгляд Хади постепенно превращался в заинтересованный, она забывала о прошлом и настоящем, уходя в открывшийся новый мир, иногда мы даже касались друг друга руками или бедрами. Хотелось, чтобы это длилось вечно.
В одном свертке, который я ногой задвинул подальше, лежали купленные для Хади вещи: пара футболок, халат, носки и, главное, три комплекта женского белья разного стиля. В магазине с ними пришлось помучиться:
– Примерно вот такое, девушка. – Мои пятерни показывали продавщице требуемый объем, а она лукаво улыбалась. Я готов был сквозь землю провалиться. Однако, бюстгальтеры в конце концов заняли место в пакете, дело дошло до второй части. Хорошо, что Хадя надевала мои джинсы. Мои лишние килограммы почти совпали с объемом женственности маленькой красавицы, и новый взрыв хохота сотряс магазин, когда я попросил женских трусов размером как для себя.
В пакет Хадя все-таки заглянула. На меня метнулся взгляд, сразу убежавший в сторону. О содержимом пакета мы ни разу не заговаривали, будто его не было, но покупками Хадя пользовалась. Чаще всего она ходила по квартире в моем спортивном костюме, где пришлось закатывать штанины и рукава, иногда его сменял набор джинсы-рубашка. Ножницы и иголка ничего не тронули: зачем перешивать, если можно не портить вещь, а просто подвернуть?
Халат применялся только после ванны, когда вымывшаяся Хадя выходила ко мне, сидевшему в интернете. Будучи женским, только до колен, халат казался ей вызывающим: «Из-под него торчат ноги». С моей точки зрения ноги не торчали, а чуть-чуть и весьма красиво виднелись, но показавшись в нем впервые, Хадя едва не сгорела со стыда. Мне удалось заверить, что с современной точки зрения ее наряд более чем скромный, из интернета были приведены примеры, и неловкость немного сгладилась. Зато возникла другая. После того, что выдал поисковик, Хадя долго не могла поднять на меня взгляд.
Побежали чудесные дни. Уроки, трапезы, иногда поочередное мытье, стирка, вечером – прощальное чаепитие, и я отбывал на побывку в казарму-общежитие. Какие еще слова подобрать для пристанища, которое я недавно называл домом, после того как обрел новый? Именно дом, в исконном смысле. Место, где счастлив, куда стремишься, откуда не хочется уходить – что это, если не дом?
От заказов я нос не воротил, брался за все. От разбоя
