Кваздапил. История одной любви. Начало - Петр Ингвин
– У меня есть алиби. Друзья подтвердят, что я был с ними.
– Следствие найдет свидетелей и улики, которые сотрут твое алиби в порошок.
– Это не важно. Мне все равно. – Гарун сжал губы.
Ему не было все равно, но у него не было выбора.
Зато выбор был у меня.
– Уходи, я все сделаю сам. Пусть тебя многие увидят в другом месте. Я оставлю видеозапись, где расскажу, что сам свел счеты с жизнью. Из-за меня все началось, я все и закончу, а следствия не будет – для него не останется повода.
Гарун посмотрел на меня уважительно.
– Иди. – Я указал на дверь.
– Что ты хочешь сделать? – Гарун остался на месте.
– После того, как ты уйдешь, я запишу видеообращение, потом выжду достаточно времени, чтобы никого не обвинили в насилии, и прыгну из окна. Не переживай, я смогу.
– Я переживаю, но не поэтому. – Четыре тяжелых шага привели Гаруна к окну, он глянул вниз. – Знаешь, я всеми руками за справедливость, но никогда не был садистом. Высота не очень большая. Внизу растут кусты. Убиться трудно, ты просто переломаешь себе кости, а родственникам потом с тобой мурыжиться. Они этого не заслужили.
О таком исходе я не подумал, мысли о смерти примирили меня с ней, подоконник казался Стиксом – нужно лишь оказаться по ту сторону, и возврата не будет. Но, как оказалось, так только казалось.
Кстати, я всю жизнь учил сестренку думать, прежде чем что-то сказать или сделать, а сам…
Нужно выбрать стопроцентный вариант, чтобы, как говорится, и нашим, и вашим. Второго шанса не будет. И его не должно быть.
– Окно отменяется, лучше я проглочу запас лекарств из маминой аптечки, сразу из всех пузырьков и упаковок. Половина таблеток просрочена. Адский коктейль.
Гарун снисходительно кивнул:
– Правильно сказал, «коктейль». От него пронесет, и желудок испортится. А врачи тебя откачают. Современная медицина творит чудеса – конечно, если у врача руки из нужного места растут.
– Крюк от люстры меня выдержит?
– Хочешь повеситься? В момент смерти, когда сознание отключит контроль, а организм еще будет сопротивляться, желудок автоматически опорожнится… Пожалей близких.
Я придумал еще вариант, показавшийся приемлемым и без подводных камней:
– Можно набрать ванную…
– Инстинкт самосохранения заставит тебя вылезти, когда начнешь задыхаться.
– Я имею в виду другое. Набрать воды, взять лезвие…
– Нет. – Что-то решив для себя, Гарун отрицательно мотнул головой. – Самоубийство – величайший грех. Отменяется. Я сам сделаю то, что должен.
– «Грех»? Ты же мусульманин, хотя бы по воспитанию.
– Убийство себя – оно против канонов всех религий. Лучше уж пусть твоя смерть будет на моей совести, убийство другого в определенных случаях прощаемо, а себя – нет.
– Тогда для окружающих мы создадим иллюзию самоубийства.
Гарун молчал. Я увидел, что предложение ему понравилось.
– Так будет правильнее, – наконец, согласился он. – Запишешь обращение, где скажешь, что все сделал сам, а я… – Он прокрутил в руке нож.
– Я бы предпочел совместить.
Гарун с любопытством уставился на меня:
– Не понял.
– Знаешь как совершается сеппуку?
– Чего?
– Харакири, как его знает большинство, хотя так называть неверно. Живот вспарывается г-образным разрезом с вытаскиванием кишков. Кхм, кишок. Не важно. В гуманном варианте рядом стоит ассистент с катаной, чтобы избавить от долгих мучений. Катаны нет, да и голову срубать не понадобится, нужно только добить, если боль будет невыносимой. Потом вложишь нож обратно мне в ладонь, чтобы остались только мои отпечатки, и захлопнешь дверь.
Предложение произвело впечатление. Показалось, что Гарун захотел пожать мне руку.
– Харакири? – переспросил он. – Ты сможешь?
– Это самый мужской способ из всех возможных. И самый действенный. Видеообращение я оставлю на видном месте, сначала сниму камерой круговую панораму комнаты, и если дело вдруг дойдет до следствия, все увидят, что рядом никого не было, и, значит, меня не принудили. А ты, когда выйдешь, не забудь сильно постучать в дверь – кулаком, чтобы соседи услышали. У тебя будет алиби – ты пришел, тебе не открыли, ты ушел. А сейчас нужно подобрать подходящий нож и наточить. Поможешь?
– Возьми мой, лучше него не найдешь. – Гарун протянул свой нож – длинный, острый, похожий на кинжал.
– Нельзя, иначе пришьют статью «доведение до самоубийства». Ни одна ниточка не должна указывать на тебя, как на соучастника.
На словах я был храбрым, на деле – тряслись поджилки. Нельзя было дать Гаруну уйти, иначе у меня не хватит воли совершить задуманное.
Все сложилось удачно. Обстоятельства сделали Гаруна моим врагом, но он не перестал быть другом, и он не оставит меня калекой, если у меня что-то не получится. Я надеялся не столько на себя, сколько на него.
Подумалось о скорой встрече с Богом, в которого я никогда не верил. Однажды кто-то заметил, что на падающем самолете не бывает атеистов. Я страшился возможной встречи. Гарун сказал верно, самоубийство – величайший грех, и когда до крайней черты остались считанные минуты, мысли о том, что ждет человека после жизни, возникли сами собой. Я не хотел предать еще и Бога. Но я знал, что делаю, и Бог тоже знал, что я делаю и почему, иначе он не всемогущ. Мне все равно не жить на свете. Получалось, что мой поступок – не самоубийство, а жертва. Я жертвовал собой ради друга, снимая с его души грех убийства.
Господи, что я творю? Что за чушь несу? Господи! Если Ты есть – сделай так, чтобы я снова проснулся!
Часть вторая. Сестра
Я вспомнил множество историй разорванных и неразорванных связей. И все они с математической точностью утверждали законы, открытые Павловым. И в норме, и в патологии законы условных рефлексов были непогрешимы. В них лежал ключ многих страданий.
М.Зощенко «Повесть о разуме»
Глава 1
Утром погруженная в себя Хадя напоминала сломавшийся механизм. Для безопасности она осталась ждать в машине, до ее дома я добрался на троллейбусе.
От косяка до косяка дверь в квартиру пересекала приклеенная бумага с печатью и вчерашней датой. Подъезд казался вымершим, а звонить соседям и расспрашивать не хотелось. В нашем с Хадей положении лучше никому не попадаться на глаза. Неспешно, словно из груди не пыталось выскочить сердце, я спустился по лестнице и направился в банк. Половина моих накоплений на мечту перестала быть виртуальной и переехала во внутренний карман. Четырехколесное счастье подождет, а с реальным несчастьем требовалось бороться
