Явка с повинной - Виктор Алексеевич Пронин
«Красивая» жизнь
Прошло уже несколько лет с тех пор, как Николай вернулся из армии. Он остался тем же — беззаботным и уверенным в себе. Как и прежде, встречался с друзьями, охотно проводил с ними время на улицах города, охотно смеялся над их непритязательными шуточками. Если товарищеский суд на мебельном комбинате как-то и повлиял на него, то вовсе не в лучшую сторону. Нет, он не обиделся, не озлобился, просто появилось желание доказать, что он не так уж неудачлив, как некоторые могут подумать. В своих «шалостях» он стал осторожнее, практичнее, хитрее. Озорства заметно поубавилось.
Иногда приходили письма от ребят, с которыми Николай служил в армии. Одни поступили в институты, другие продвинулись по работе, многие уехали на большие стройки. После таких писем он несколько дней порывался броситься за друзьями вдогонку, но это желание быстро проходило. Чтобы поступить в институт, требовалось засесть за учебники, повторить всю школьную программу. Чтобы преуспеть на работе, надо было, по его словам, «уродоваться». А на больших знаменитых стройках очень холодно и нет таких уютных улиц, как в древнем городе Львове. И снова Николай надвигал кепочку на глаза, совал руки в карманы и отправлялся на поиски развлечений.
Когда Люба, забрав сына, уехала, даже не оставив адреса, Николай почувствовал себя как рыба, выброшенная на мель. Кутежи сразу потеряли привлекательность и смысл. Они были хороши, когда он знал, что есть человек, который сейчас волнуется, не отходит от окна и вздрагивает каждый раз, когда слышит шаги на пустынной улице. Это придавало остроту его поискам «красивой жизни». Жена была для него своеобразным аккумулятором, от которого он время от времени заряжался чувством собственного достоинства, уважением к самому себе (и то и другое почему-то постоянно терялось в забегаловках, на улицах, в скверах).
Еще до того, как Люба с сыном уехали, Николай однажды наведался в деревню, в гости к новым родственникам — родителям жены. А почему бы, собственно, и нет? Времени свободного уйма, на дворе лето, а старики должны принять его как положено. В общем, приехал, погостил. Походил залитыми солнцем улочками деревни, оценивающе так походил, сунув руки в карманы и остро поглядывая по сторонам. Местные жители сразу определили — себе на уме человек. А когда родственник уехал, тесть обнаружил пропажу двухсот шестидесяти рублей. Деньги в доме даже не прятали, на виду лежали. Короче говоря, исчезла вся сумма, которую собрали старики к тому времени. Можно себе представить гнетущее молчание в доме после отъезда «близкого человека». Старые люди были обмануты в самых лучших своих чувствах. Окажись Николай в трудном положении, старики, не задумываясь, отдали бы ему эти деньги. Но не могли они простить наглости и бесцеремонности зятя.
Через несколько дней Николая подобрали на товарной станции и отправили в вытрезвитель. Пропил он шестьдесят рублей. Остальные деньги были при нем.
Наверное, Николай и сам не почувствовал, когда перешел ту грань, за которой воровство стало привычным и легким делом. Угрызения совести? Пройденный этап. Тем более что воровал он, как правило, у людей, доверявших ему. Эти люди вызывали у него презрение. Жили они, по его понятиям, убого: каждый день ходили на работу, считали оставшиеся до зарплаты деньги, копили рубли на покупку каких-то вещей...
Так и тянулось время. И однажды Николай заскучал, для полноты ощущений ему явно не хватало жены. Он решил разыскать Любу. Для начала наведался в деревню к ее родителям (надо же где-то узнать адрес). Но те «родственника» даже на порог не пустили. Поскольку дело уже шло к ночи, попросился переночевать к соседке. Ей был известен лишь город, где Люба обосновалась, — областной центр и то, что живет она в общежитии при заводе. Утром женщина приготовила гостю завтрак и ушла на работу. Николай, проснувшись, подкрепился, прихватил вещи поценнее и отбыл в сторону областного центра.
Убийство
День начался с бутылки вина. Затем, почувствовав прилив сил и возросшее желание поговорить с бывшей женой, Николай отправился по общежитиям. В городе оказалось много крупных заводов, и каждый имел по несколько молодежных общежитий. День был воскресный. В коридорах, вестибюлях, красных уголках общежитий толпились парни и девушки. Было ясно, что все они хорошо знают друг друга, все свои, всех их что-то объединяет. А Николай везде был чужим. Правда, его внимательно выслушивали, ему сочувствовали, пытались помочь, выяснить, не знает ли кто девушку по имени Люба Паденчук, но в конце концов смущенно разводили руками: извини, мол, друг дорогой, но нет у нас такой девушки. И он шел дальше, все больше замыкаясь, настораживаясь и с каждой новой неудачей все острее чувствуя свою изолированность.
Пообедал Николай в каком-то кафе (там же выпил еще бутылку вина) и снова вышел на улицу. Он опьянел не только от вина, но и от горечи, досады, бессилия сделать что-либо. Плакал в какой-то подворотне. А когда слезы высохли на осеннем ветру, опять пошел по общежитиям. Но обойти их все за день оказалось попросту невозможно.
Все-таки он по-своему любил жену, и кто знает, как повернулась бы его, их судьба, найди он ее в тот день. Но он так и не нашел Любу.
Наступал вечер, стало темнеть, а Николай, продрогший и усталый, все еще бесполезно шагал по улицам. Когда уже почти стемнело, он выпил в сквере еще одну бутылку и сел в первый попавшийся автобус. На сиденье рядом с ним оказался человек средних лет, у которого несколько неестественно была отставлена в сторону нога. Николай потом вспомнил, что нога у попутчика стояла как-то не так, но в автобусе не обратил на это внимания. Он уже никого не искал и в автобус сел вовсе не потому, что хотел доехать еще до одного общежития.
