Явка с повинной - Виктор Алексеевич Пронин
Неожиданность
Наступила зима. Владимиров, как и прежде, исправно ходил на работу, встречался с друзьями. Неприятные переживания, связанные с недавними событиями, подзабылись, и теперь он даже немного гордился собой: мол, и на его долю выпало кое-что из ряда вон. Он, правда, выдержал это испытание не ахти как, но еще неизвестно, как вел бы себя другой на его месте. В компании Владимиров не прочь был рассказать о событиях ноябрьской ночи, о том, как он ловко и бесстрашно своим нарочитым, да-да, нарочитым послушанием обманул бдительность опасного преступника и удрал от него, бросившись на ступеньку поезда, когда тот замедлил ход у станции. Подернутые дымкой времени, теперь эти события выглядели несколько иначе, да и собственная роль казалась почти мужественной.
Как и прежде, с грохотом проносились мимо поселка тяжелые железнодорожные составы, но теперь Владимиров чувствовал, что имеет личное отношение к железной дороге, к грохочущим поездам, его волновали воспоминания о станционных огнях, о стуке колес. Во всем этом было нечто необычное, очень далекое от его ежедневных забот на мясокомбинате. Иногда на него словно накатывалось что-то, ему нестерпимо хотелось уехать подальше от этого берега, этой работы, от воспоминаний недавнего прошлого. Но, проводив взглядом последние огоньки состава или длинный несущийся в темноту ряд вагонных окон, Владимиров возвращался к своим делам успокоенный.
Иногда в душу к нему закрадывался тревожный холодок: а вдруг вернется Николай и снова потребует какой-то помощи? И Владимиров думал о том, сможет ли он на этот раз вести себя иначе. Но опасения и сомнения быстро развеивались.
А следователь хорошо запомнил и странного посетителя, пришедшего к нему однажды осенью, и его странный рассказ, и собственные безуспешные поиски. Он часто возвращался мысленно на тот пустынный берег, в ту ноябрьскую ночь, на автобусную остановку у крутой тропинки, снова и снова прикидывал — все ли сделал тогда, не пренебрег ли чем-то важным? Уже занимаясь другими делами, он повторил запрос — не пропадал ли человек, не разыскивается ли кто после той ноябрьской ночи?
А человек все-таки пропал. Не пришел ни на работу, ни домой. Но ни родные, ни сослуживцы об этом не заявили. Вернее, заявление поступило, но... лишь через полгода после его исчезновения. И сказать наверняка, что пропал именно тот человек, о котором рассказывал Владимиров, было совершенно невозможно.
Однажды апрельским днем, когда с реки сошел лед, раздался неожиданный звонок (такие звонки всегда неожиданны).
— Добрый день, — услышал следователь знакомый голос старшего опергруппы. — Помнится мне, осенью вы что-то разыскивали в реке...
— Да, было такое. Но мы ничего не нашли.
— Да, тогда поиски пришлось прекратить. Но теперь лед сошел, и... он всплыл. Я, конечно, не могу утверждать, что это именно тот самый, кого вы искали осенью, но место совпадает. Как раз напротив лодочной станции.
— Выезжаю, — коротко ответил следователь.
В карманах одежды сохранились документы. Владимирову тогда просто показалось, что Николай бросил их в воду. Видно, он посмотрел их и сунул обратно в карман. Пенсионная книжка инвалида третьей группы принадлежала учителю химии Ивану Александровичу Гусеву. Она размокла, листки слиплись, чернила расплылись, но в лаборатории удалось прочесть все записи. А деревянный протез вместо ноги не оставлял никаких сомнений в том, что это был именно Гусев. Подняли дело. Просмотрели описание одежды, которое дал полгода назад Владимиров. Оно было довольно неопределенное, но в общих чертах описанная одежда совпадала с той, которую показали следователю в лаборатории.
Судебно-медицинская экспертиза установила, что смерть наступила примерно около полугода назад, то есть где-то в ноябре, но... не от нанесенных ударов, а от утопления. Другими словами, Владимиров и неизвестный пока Николай, возможно, сами того не подозревая, сбросили в воду живого человека.
И снова Владимиров, зажав коленями сцепленные ладони, сидит в кабинете следователя.
— Как поживаете, Владимиров? — спрашивает следователь. — У вас все в порядке? Ваш друг Николай больше не появлялся?
— Какой он мне друг! Нашли друга... Я уж и забыл о нем.
— Рановато стали забывать.
— Что вы хотите сказать? Его нашли? Задержали?!
— Нет, Николая мы не нашли. Но мы нашли труп, судя по всему — того самого человека, о котором вы рассказывали.
— Вот видите, я не врал! А вы не хотели мне верить!
— Хм... Вы как будто даже гордитесь тем, что сделали тогда!
— Но я не врал! Ведь не врал же! Я все вам рассказал.
— А все ли? — следователь почти с состраданием вглядывался в побледневшее лицо Владимирова. Нет, оно не стало более мужественным. Стоило выразить сомнение в искренности его слов — и вот уже он судорожно вытирает о брюки взмокшие ладони.
— Вы хотите сказать...
— Я хочу сказать об экспертизе. Установлено, что тот человек умер уже в воде, вы утопили его, то есть он был лишь оглушен. И для меня сейчас важен вопрос: знали вы, что сбрасываете в воду живого человека, или нет? Вот заключение эксперта.
Владимиров взял листок бумаги, как-то косо подержал его перед глазами и положил на стол. Прочесть написанное он был не в состоянии.
— Если вы на самом деле не знали, что тот человек был жив, это смягчает вашу ответственность.
Владимиров промолчал. Он впал в какое-то оцепенение и не слышал слов следователя, не видел стакана с водой, который ему поднесли...
Как же получилось, что об исчезновении человека стало известно лишь спустя полгода? Сама собой напрашивается мысль, что прежде всего жена должна была поднять тревогу. Это естественно: пожилой человек, инвалид не пришел ночевать домой, не пришел и на следующий день.
Надо сказать, что Гусев неважно жил с женой. После очередной ссоры женщина крепко обиделась на своего мужа, больше того — разозлилась и, когда он исчез, сказала соседям, что он ушел и что ничего другого она от него не ждала.
— Думаю, дирекция школы должна была заявить о том, что Гусев перестал являться на уроки, — сказала она следователю. — Возможно, я не права, но мне казалось, что, обратившись в милицию с заявлением, я уподоблюсь тем незадачливым женам, которые мечутся между парткомом и профкомом, требуя вернуть в дом сбежавшего мужа. Именно это меня останавливало.
— То есть самолюбие? — уточнил следователь.
— Наверно, можно сказать и так.
