Жорж Сименон - Похороны месье Буве

— На набережную Орфевр!

Полицейское управление в двух шагах от набережной Турнель. И совсем близко от белого дома.

Мэтр Ригаль был заметной фигурой, не самым лучшим адвокатом, но лицом известным.

— У нас встреча с начальником полиции.

Им предложили немного подождать. Миссис Марш была в черном с ног до головы, но сильно пахла духами и навесила на себя много драгоценностей.

— Входите, дорогой мэтр. Входите, мадам. Садитесь.

Окна были открыты прямо на Сену, на мост Сен-Мишель, где, как в фильмах немого кино, сновали крохотные прохожие.

— Моя клиентка, миссис Марш, только что нашла мужа, который исчез около двадцати лет назад.

— Мои поздравления, мадам.

— Он умер.

Полицейский начальник широким жестом выразил сочувствие.

— Умер под чужим именем, и поэтому нам нужна ваша помощь.

— Это произошло в Париже?

Если бы месье Буве умер за пределами департамента Сены, его делом занималось бы не полиция, а жандармерия и можно было бы сразу завернуть эту дамочку, еще не успевшую рта раскрыть, но уже причинившую столько неудобств. Ригаль тоже был не подарок.

— Кончина случилась в двух шагах отсюда, на набережной Турнель, где, кажется, муж моей клиентки жил уже четырнадцать лет под именем Рене Буве.

— Трудновато в этом случае говорить о потере памяти.

— Почему он исчез, не оставив никаких следов, как и почему взял имя Буве, это предстоит выяснить. Но самое срочное то, чтобы в акте о смерти стояло его настоящее имя и чтобы моя клиентка вступила в законное обладание своими правами.

— Он богат?

— Был богат.

— А какой образ жизни вел на набережной Турнель?

— Насколько я знаю, он жил как скромный пенсионер. Вчера, в вечернем выпуске газеты, вы, вероятно, видели фотографию. Именно по ней моя клиентка…

— А ошибиться она не могла?

— Она побывала на месте в сопровождении инспектора Пятого округа. По указанию миссис Марш, он осмотрел правую лодыжку покойного и нашел шрам, особую примету, точно описанную моей клиенткой.

Уже становилось очень жарко. Адвокат отдувался. Начальник шумно вздыхал.

— Необходимо, чтобы официальное опознание состоялось как можно быстрее, и, разумеется, мы напоминаем о наших правах…

— Не угодно ли вам, мадам, предоставить мне какие-нибудь сведения о вашем муже? Он был француз?

— Американец. Я познакомилась с ним в Панаме, в восемнадцатом году. Я тогда была совсем молода.

— Чем он занимался?

— Он был богат. Я тоже. Мои родители владели плантациями какао в Колумбии.

— А потом?

— Мы поженились. Год путешествовали по Южной Америке, и у меня родилась дочь.

— Она сейчас жива?

— Сейчас она, должно быть, во Франции.

— Вы с ней не встречаетесь?

— Очень редко.

Начальник делал записи или делал вид, что записывает.

— Каким был в то время ваш муж?

— Это был ослепительный мужчина. В него влюблялись все женщины.

— Сколько ему было лет?

— Сорок пять. Он объездил весь мир, говорил на трех или четырех языках.

— И на французском тоже?

— Без акцента. Я и сама наполовину француженка, по матери. А отец у меня был колумбиец.

— И вам ничего не известно о деятельности вашего мужа до вашего знакомства?

— Я вам сказала: он много путешествовал. Знаю, что долго жил в Сан-Франциско. Очень хорошо знал Восток. Мыс ним ездили в Луизиану, там я и родила дочь.

— И тогда он исчез?

— Не сразу. Он встретил одного человека, бельгийца, имя которого я забыла, и тот рассказал ему о Конго и о возможностях, которые могли там представиться. Тогда мой муж решил съездить туда сам, посмотреть, нельзя ли открыть собственное дело.

— Он уехал один?

— Да. Он регулярно писал мне. Он обосновался на границе Кении и Судана, в местности, которая называлась Уэле, и разрабатывал там золотой прииск.

— И с тех пор вы не виделись?

— Ну как же. Два-три раза я приезжала к нему.

— Два или три?

— Минуточку. Два. Второй раз это было в тысяча девятьсот тридцать втором, с дочерью, ей тогда уже исполнилось четырнадцать. Мы летели туда на самолете.

— И он хорошо вас принял?

— Он поселил нас в единственном отеле, который был в этой ужасной дыре, где нет спасения от комаров и с утра до вечера нельзя снять с головы шлем. Ночью под окнами рыскали леопарды, сожрали мою собачку.

— Позвольте еще вопрос, мадам. Все это время ваш муж посылал вам деньги?

— Столько, сколько я хотела.

— А это много?

— Достаточно, чтобы жить так, как я привыкла.

— Где вы жили?

— На Ривьере, в Париже, в Лондоне, на Капри.

— С дочерью?

— Моя дочь воспитывалась в монастыре в окрестностях Парижа, при Сакре-Кер, вы, конечно, знаете.

— Ваш муж ею совсем не интересовался?

— Он изменился.

— Что вы хотите сказать?

— Что человек, которого я увидела в Конго, когда приехала туда без предупреждения…

— Вы хотели нагрянуть неожиданно?

— Да. Он к тому времени уже год, как не писал мне.

— Он никогда не предлагал вам развод?

— Никогда! Я бы и не согласилась.

— Так вы сказали, что человек, которого вы встретили там…

— Надо вам прежде сказать, что Сэмюэл был светским человеком во всех смыслах слова, даже для Южной Америки, где мужчины более утонченные, чем где-либо еще. Его гардероб насчитывал, по меньшей мере, пятьдесят костюмов, и никто, кроме его камердинера, не смел чистить его обувь.

— Он увез своего камердинера в Конго?

— Нет. В Африке я увидела Сэмюэла, одетого во что-то вроде старой пижамы, со шлемом на голове, разъезжающего по джунглям на раздолбанном автомобиле. Он крайне редко спал в отеле, гораздо чаще — в хижинах аборигенов. У него в каждой окрестной деревне имелась собственная хижина, и…

— Продолжайте!

— В каждой хижине по одной или по нескольку негритянок, а при них детишки кофейного цвета.

— Вы устроили ему сцену ревности?

— Нет. Я поняла, что мы остались добрыми друзьями. Мне только было очень грустно видеть его настолько опустившимся.

— Он по-прежнему зарабатывал много денег?

— Много. Прииск в Уаги оказался очень прибыльным. Сэмюэль построил там целый городок, с центральной улицей, больницей, школой…

— Значит, вы расстались по-хорошему?

— Да.

— И он не проявил интереса к дочери, ведь вы приехали вместе с ней?

— Он нашел ее очень милой, но сказал, что тамошний климат не для нее, и посоветовал отправить ее поскорее в Сакре-Кер.

— А при каких обстоятельствах он исчез?

— Ни при каких. Он просто исчез. Я написала ему и не получила ответа. Я посылала много писем. Как и мой банк, которому больше не приходили деньги. Мы обращались к администратору Уэле, который сообщил нам, что Сэмюэль Марш покинул страну, никому ничего не сказав.

— А прииск?

— Вот в нем-то и дело! — вмешался адвокат. — Уже восемнадцать лет моя клиентка и я пытаемся войти в права обладания этим прииском. Вопрос сложный, мне понадобились бы часы, чтобы посвятить вас во все детали. Прииск был собственностью акционерного общества, и большая часть акций принадлежала Маршу. Мы пытались установить, что произошел несчастный случай и он погиб в джунглях, что было бы вовсе не удивительно, но нам возразили, что спустя несколько недель после исчезновения он где-то в Каире отозвал значительные суммы со своего банковского счета.

— Бельгийская полиция ничего не предприняла?

— Я довольно хорошо знаю суть вопроса, хотя и не был на месте. Дело в том, что там от одной деревни до другой надо несколько дней добираться в портшезе — по-тамошнему «типуа». А до ближайшего белого администратора оттуда добрых сто пятьдесят километров.

— Короче говоря…

— Короче говоря, миссис Марш до сих пор не может вступить во владение собственностью, на которую имеет право.

— Но она сказала, что богата?

— Ее родители были богаты. Они умерли, и ее отец успел растратить большую часть состояния. Кроме того, последние несколько плантаций какао в Колумбии поразила болезнь, которая погубила три четверти посадок.

— Но она не совсем обеднела?

— Скажем, она стеснена в средствах.

— Где вы живете, мадам?

— В отеле «Наполеон» на авеню Фридланд. Это мне обходится дешевле, чем обзаводиться собственным хозяйством.

Дело такого рода в начале августа, когда большинство служащих разъехалось в отпуска, сулило еще больше неприятностей, чем сенсационное преступление. Визитеры строго смотрели на начальника полиции, не оставляя ему путей к отступлению.

— Мы, разумеется, начнем следствие.

На полицейском жаргоне это называлось «расследование в семейных интересах».

— Вы знаете адрес вашей дочери?

— Понятия не имею, где она сейчас живет.