Холодный счет - Владимир Григорьевич Колычев
– Не надо в полицию! – жалко пискнул очнувшийся Канареев.
– Не надо в полицию! – Севастьян чуть не рассмеялся Канарееву в лицо, настолько нелепой казалась его просьба. – Какая может быть полиция? – спросил он. – Когда ты должен сдохнуть! За Лизу! За Татьяну!.. За всех, кого ты, гнида, убил!.. И кого хотел убить!
– Можно я?
Жуков снова очнулся, приподнялся, опираясь на левую руку, а правой потянулся к Канарееву.
– Ублюдок!
– Уберите его! – задергался маньяк.
На всякий случай Севастьян оттащил его от Левы. И карабин в дальний угол беседки затолкал.
– Сегодня не твой день, придурок! – не удержавшись, усмехнулся он.
Не задалось сегодня у Канареева, Ирину не смог задушить, убийство Жукова до конца не осилил. Возможно, закончился лимит везения. А может, переоценил себя, вышел за рамки реальности. К Севастьяну зачем-то поперся, а там Ирина. Полез на нее, хотя понимал, чем все может закончиться. А к Жукову зачем поехал, ну не идиот?.. Маньяк, одним словом. Зарвавшийся маньяк.
– Я не придурок!
– Ты маньяк!.. Лизу зачем убил? – включая диктофон, спросил Севастьян.
– Это ты ее убил! – мотнул головой Канареев.
– Началось!
– Ты переспал с ней!
– А до меня с Лизой никто не спал?
– А когда увидел тебя с ней, мое терпение лопнуло!
– Терпение маньяка?
– И не маньяк я!.. И убивать не хотел!..
– Но Лизу задушил! Сначала руками!
– Не хотел.
– А потом чем душил? Когда она уже мертвая была.
– Не помню… Шарф какой-то на вешалке висел.
– То есть ты Лизу задушил, изнасиловал, поднялся, сорвал с вешалки шарф и стал душить уже мертвую.
– Я не знал, может, она еще живая была. Подстраховаться решил…
– А сережки зачем вырвал?
– Так эти сережки я ей дарил! А она для тебя их надевала! С тобой в них спала, да?
– Телефон утащил, кошелек. Под ограбление решил отработать.
– Была мысль…
– Дробнякову ограбил, сережки вырвал. Татьяну без сережек оставил…
– А почему у них сережки должны быть, а у Лизы нет?
– Лизы вообще нет! Ее уже не было, когда ты Ольгу и Татьяну убил.
– Это не я!
– А кто? – нахмурился Севастьян.
Неужели Канареев на попятную пошел?
– У чудовища!.. Чудовище во мне живет, понимаешь!.. Лиза его в меня вселила, думал, убью, и все, уйдет чудовище. А не ушло!
– Так мы сейчас его из тебя выгоним! – Жуков наконец поднялся.
Но в этот момент появилась Ирина, бросилась к нему, обняла.
– Уведи его! – попросил Севастьян.
– И чудовище уведи! – захныкал Канареев. – Выведите его из меня!
– Выведем. На пожизненное отправим. Это я тебе обещаю.
– На пожизненное, – кивнул, соглашаясь, маньяк.
Взгляд его застыл и стал стекленеть, как у покойника.
– Больше твое чудовище никого не убьет.
– А со мной что будет? – снова ожил Канареев.
Опустевший было взгляд наполнился животным ужасом.
– Нос длинный откуда взялся? – спросил Севастьян.
– Какой нос? – не понял убийца.
– А с которым твое чудовище Лизу приходило насиловать?
– А-а… Ну так накладной!
– А Ирину почему без носа убивало?
– Э-э… Так это долго, мороки много… Тот нос я выбросил, думал, вы на меня выйдете.
– Вышли.
– Долго выходили.
– Ты успел расслабиться, – усмехнулся Крюков.
– Потерял осторожность… – вздохнул Канареев. И тут же спохватился: – Чудовище потеряло осторожность!
– Да, но столько убийств сошло с рук… Ольгу Дробнякову за что убил?.. Чудовище убило, – с усмешкой поправился Севастьян.
– А Дробнякова – такая же тварь, как и Лизка!
– Харитонов ее изнасиловал, а она его полюбила, – кивнул Севастьян.
– И он ее любил… И я Лизу любил, а что Харитонов с ней сделал?
– Харитонов не убивал, – качнул головой Севастьян.
– И я не убивал… Это чудовище внутри меня! – Канареев смотрел на него безумными глазами.
– Я смотрю, твоему чудовищу так понравилось, что даже трусы снимать не пришлось.
– Чудовище!
– Татьяну Чередникову за что убил?
– Чудовище! Говорю же, чудовище убило…
– Во вкус вошло?
– Так чудовище же… Чудовищу понравилось убивать!..
– Татьяну убить, а меня подставить! – предположил Севастьян.
– Чудовище хитрое!.. – оскалился Канареев, как будто из бездны глядя на него. – Харитонова подставить!
– Ну да, и сережки ему домой занесло.
– Сережки… И тебе сережки занесло. Сюда. Чудовище знало, что ты сюда приедешь. И свою Ирину ему привезешь. Ирину. Чудовищу!.. Оно давно уже за ней следило!..
– Хитрое чудовище, – кивнул Севастьян. – Но глупое.
Канарееву бы скрыться где-нибудь в глуши, а он в Загоровск подался. Севастьяна убивать и подставлять отправился. Отважиться на такое мог только безумец. Безумец и маньяк, которому ну очень хотелось исправить свою ошибку и все-таки задушить Ирину. Исправить или умереть…
– Откуда ты узнал, что Ирина жива? – спросил Севастьян.
– Узнал… Я ведь не какое-то там ничтожество, я не трус и ничего не боюсь. Думаешь, я смылся? – усмехнулся Канареев.
– В детстве тебя ничтожеством считали. И в юности. А ты у нас крутой. Ничего не боишься, да?.. Аллу Горохову не побоялся убить. С ходу напал и задушил.
– А это ты виноват!
– Ну, конечно!..
– Не дал мне Харитонова убить!.. Думаешь, я ничего не понимаю! Понимаю! Понимаю, что нельзя убивать! А Харитонов заставляет!
– Интересно, – хмыкнул Севастьян.
– Пока я его не убью, чудовище и дальше будет убивать! – Канареев смотрел на него откуда-то из безумия прошлого, оттуда, где и Горохова еще жива, и Ковалева.
– Ну а почему не убил? Была возможность убить Харитонова. А ты его сожительницу убил… Как ты Харитонова выследил?
– Выследил!.. Я любого могу выследить!.. Харитонов думает, что я ни о чем! А я все могу! И его убить могу!..
– Но не убил.
– Еще не время!..
– Все, закончилось твое время, Юра, – сказал Севастьян, рассматривая царапину на шее Канареева. – Больше ты никого не убьешь. В свое удовольствие.
Это ведь Ирина его задела, экспертиза это подтвердит, так что покушение на убийство уже доказано. И Жуков показания даст. Да и Севастьяну есть что сказать. Не отвертеться Канарееву, сидеть ему до скончания века – в одной камере со своим чудовищем. А Харитонову повезло. Он может выходить из своей норы. И насиловать дальше. Если Севастьян его не остановит. А он остановит. С утроенной энергией возьмется за службу. Чтобы потушить в себе неуемную тягу к алкоголю. На этот раз он точно не сорвется.
И Жукову он спуску не даст, Яну обидеть не позволит. И перед Долговым извинится, когда ему вернут свободу.
