Смерть Отморозка - Кирилл Шелестов
Раз, ближе к концу тренировки, когда все уже работали на мешках, тренера вызвали из зала – позвонил кто-то из начальства. Двое парней, которых Норов подозревал в причастности к этим проделкам, тут же скользнули в раздевалку. Один из них был ровесником Норова, другой – старше на год. Оба были выше ростом и тяжелее килограммов на пять.
Делая вид, что он занят собой, Норов неспешно стянул перчатки, направился к выходу, но неожиданно свернул в раздевалку. Он вошел и остолбенел. Стоя спиной ко входу, спустив трусы, парни мочились в его ботинки. Их перчатки лежали на скамейке.
От бешенства у него потемнело в глазах и перехватило дыхание; не помня себя, он прыгнул вперед; тот, кто стоял ближе, лишь успел обернуться, все еще держа руками член, и Норов всею тяжестью засадил ему с правой через плечо, которое тот инстинктивно чуть успел приподнять. Удар пришелся в висок, парень завалился набок, глухо стукнулся головой о деревянную скамейку у стены и приземлился на кафельный пол, прямо в лужу мочи.
Второй кинулся в зал; Норов погнался за ним. У ринга тот развернулся, решив принять бой, но, прежде чем он встал в стойку, Норов схватил лежавшую с краю ринга полукилограммовую металлическую гантель и врезал ему по лицу сбоку. Тот пошатнулся, и Норов, бросив гантель, врубил ему двойку.
Два удара слились в один; парень рухнул ничком. Норов, все еще клокочущий и кипящий, стоял над ним, тяжело дыша, сжимая кулаки в бинтах, готовый бить его и добивать без пощады. Ребята подбежав, окружили их, но никто не решался приблизиться, встать между Норовым и его поверженным противником. Тот лежал неподвижно, из-под его головы ползла лужица крови.
Норов схватил стоявшее возле ринга ведро с водой, в которое боксеры плевали и сморкались во время тренировки, и вылил его на распростертого обидчика. В эту минуту в зал вернулся Вась-Вась; боксеры расступились, давая ему дорогу. Вась-Вась присел на корточки перед лежавшим подростком, перевернул его на спину и осторожно ощупал залитое кровью лицо. Тот приоткрыл глаза и застонал.
–Похода, нос сломан, – озабоченно проговорил он. – Ты как? Живой?
Подросток смотрел на тренера бессмысленно, кажется, он не понимал, что происходит.
–В травмпункт надо его везти,– заключил тренер.– Скорую вызывать.
Он поднял на Норова сердитый взгляд.
– Ты че, интеллигент, долбанулся, что ли?! Ты ж его чуть не убил, мать твою! А я тебе врежу?! За что ты его?
Норов не ответил. Лица подростков, толпившихся вокруг, были испуганными. Никто не ожидал от Норова такой вспышки.
* * *
Бродил Норов дважды в день: утром и после обеда. Вечерние прогулки были длиннее утренних,– километров по десять-двенадцать; для них он выбирал другой маршрут и слушал уже не классическую музыку, а аудиокниги. Таким образом, в день он проходил не меньше двадцати километров, и примерно полтора часа тратил на тренировки.
Художественную литературу Норов давно уже не читал; его большая электронная библиотека состояла из книг по искусству, музыке, философии, теологии, психологии, но больше всего – по всеобщей истории. Однако, аудиоверсий интересующих его работ на русском языке практически не существовало. На английском, разумеется, было гораздо больше, но, хотя он свободно читал и говорил по-английски, на слух улавливал далеко не все, и это его раздражало.
Он несколько лет упорно искал возможности соединения прогулок с чтением, пока, наконец, почти случайно, не наткнулся на сайт одной библиотеки для слепых, где какой-то умелец разработал программу озвучивания книг электронными голосами. Плата за это взималась символическая.
Электронные голоса резали слух, сплошь и рядом неправильно ставили ударения, безбожно перевирали имена, особенно иностранные; стихи, если они встречались, превращали в неразличимую кашу, но других вариантов не было, и постепенно Норов привык.
Однако сегодня ему было не до книг. Он начал было «Закат Европы» Шпенглера, но тут же потерял мысль и переключил смартфон на музыку. Но и музыку он едва слышал. Он думал об Анне. Она волнует тебя, Кит, да? О, да, очень!.. Это забавно. Помнишь, как к постели с ней ты готовился, как к бою? Еще бы, конечно, помню, но с тех пор она очень переменилась. В чем, Кит? Стала старше и поправилась? С каких пор тебе начали нравиться возрастные женщины? Сам не знаю… но эти легкие, грустные морщинки в уголках ее круглых глаз, в них – пережитое страдание, они трогают меня, наполняют нежностью к ней. Любому человеку глубину придает только пережитое страдание… У нее чудные губы. А какое тело, Кит? Полные длинные ноги, плавные бедра, мягкий живот… Все, как ты любишь. А плечи! Какие роскошные плечи! Сколько ей лет, Кит? Тридцать восемь? Сорок? Какая разница, сколько? Она стала редкой красавицей, она не была такой в двадцать пять. Тебе не нравятся спортивные животы у женщин, Кит? Не очень, даже в зале стараюсь на них не смотреть. Во-первых, они выглядят совсем не женственно, а во-вторых, женщина, которая так старается ради собственного живота, не умеет отдаваться. Она может быть в постели агрессивной, но не беззаветной. В женщине я все-таки больше всего люблю женственность.
А может быть, все дело в том, что у тебя давно не было женщин? Ну нет, меня же волнуют не все женщины подряд, а только она. Пикантно, Кит. И как же ты намерен поступить? Я намерен… не поступать никак. Что значит, «никак»? Я постараюсь, чтобы между нами ничего не случилось. Но почему, Кит?! Она же сама прилетела к тебе! Она любит тебя, а ты ее! Вы вдвоем, во Франции, что может быть романтичнее? Неужели ты действительно собираешься отказаться от того, что может стать одним из самых ярких твоих переживаний? Яркие переживания ломают нашу жизнь, я не хочу вновь причинять ей боль. Ни ей, ни себе. Я устал чувствовать себя виноватым. Я дорожу своим
