Смерть Отморозка - Кирилл Шелестов
–Что ты имеешь в виду?
–Понимаешь, тема холокоста изъезжена вдоль и поперек, но пока живы евреи, она будет актуальна. Браться за нее и безопасно и денежно, не то, что за иную острую социальную проблему. У меня особое отношение к войне, я сочувствую всем, кто в ней пострадал, вне зависимости от национальности: и англичанам, очень мужественно воевавшим, и французам, давшим слабину, и евреям, с которыми немцы действительно поступали отвратительно, и немцам…
–Немцам? Но они же начали эту войну!
–Мы всегда виноваты в своих проблемах, но разве это значит, что мы не заслуживаем сострадания? Кстати, мы, я имею в виду СССР, подписали с Гитлером грабительский пакт, так что отчасти разделяем вину за то, что случилось. Но ведь мы, как всегда, во всем неправые, как всегда, дороже всех заплатили!… Мы вечно платим кровью за свои ошибки. А вот людей, которые пытаются на этом сколотить моральный капитал, я не особенно уважаю. Мне вообще больше по нутру первопроходцы.
–Ты считаешь, что Реми просто пытается заработать на еврейской теме очки?
–Как и большинство тех, кто за нее берется. При этом он вполне искренен. Но какой-то душок в этом имеется, не то чтобы совсем коммерческий, но все же…
–Он на этом зарабатывает?
–Как сказать… Какой-то богатый американский еврей купил приличный офис для его организации. Другой издал его книгу… Нет, нет, я не хочу сказать, что он корыстен, повторяю, он совершенно искренен и увлечен еврейскими страданиями, но эти небольшие денежные вливания, несомненно, помогает его увлечению. К тому же данная тема укрепляет его репутацию. Во Франции репутация – важная штука, не то что у нас: вчера был уголовник, сегодня – сенатор. Благодаря своим исследованиям Реми ездит бесплатно по всему миру на конференции, проводит их здесь, получает гранты. Уважаемый человек. А попробуй он написать про нынешние гонения на христиан на Ближнем Востоке или про угрозу исламского терроризма! Никаких денег, да еще, пожалуй, голову оторвут.
* * *
Они поднимались в гору, навстречу им из–за поворота показался большой старый «вольво», почти целиком занимавший узкую дорогу. Метрах в двадцати от них автомобиль остановился, как ехал, не делая ни малейшей попытки прижаться к краю.
Со стороны Норова вдоль обочины шла глубокая водосточная канава, съезжать в нее было рискованно, он тоже притормозил. Пожилая женщина за рулем «вольво» сидела и смотрела на них голубыми овечьими глазами без всякого выражения.
–Ну и что теперь? – вслух осведомилась Анна обращаясь к даме.– Так и будем стоять напротив друг друга?
Она показала даме рукой, чтобы та чуть сдала свою машину, но та даже не сделала попытки сдвинуться с места. Норов хмыкнул, принял вправо, и, соскользнув двумя колесами в канаву, осторожно двинулся вперед. Машина приняла опасный крен, Анна вскрикнула и вцепилась в панель перед собой.
–Тише, тише, не так страстно!– успокаивающе пробормотал Норов.
Он с трудом объехал «вольво» и облегченно выдохнул.
–Господи! – воскликнула Анна.– Мы чуть не перевернулись из-за этой глупой коровы!
–Она не корова, – возразил Норов.– Она – англичанка. Они привыкли к левому рулю, и прут посредине дороги, а, встретившись, не знают, что делать. Возможно, она считает, что поступает вежливо, предоставляя мне инициативу.
–Вот глупая!
–Ну, предоставлять мужчине инициативу со стороны женщины не всегда глупо. Впрочем, хуже французов все равно не водит никто. Мы по сравнению с ними – нация асов.
–Но аварий-то у нас больше!
–Естественно. Асы никогда не соблюдают правил дорожного движения.
Анна улыбнулась.
–Знаешь, я поймала себя на том, что здесь я не отличаю по внешности евреев от французов. Они тут по большей части светлоглазые, светловолосые…
–У нас тоже такие были, пока мы их не выгнали. Здесь как-то не задумываешься о том, кто перед тобой: еврей или француз. Французские евреи – иные, чем наши; они ощущают себя частью французской культуры, да собственно, они и являются частью французской культуры. А наши столетиями ненавидели Россию и выплеснули эту ненависть в годы революции. Хотя без них русскую культуру представить тоже невозможно, особенно в ХХ веке.
–Их у нас сейчас совсем мало осталось, большинство уехало.
–Жалею об этом; они всегда были в авангарде социальных реформ, без них наша политическая активность внутри страны совсем застыла. Что поделаешь? Французские евреи считают Францию своей родиной, они живут здесь, сражаются за нее, умирают. А наши так и не полюбили Россию, она осталась для них «этой страной». Во Франции все хотят быть французами, ты сама только что видела, как гордо кричала та толстая гражданка, что она – француз. А в России русским не желает быть никто, даже мы порой не хотим.
Норов хмурился и говорил несколько рассеянно.
–Ты чем-то озабочен или мне кажется?
Он кивнул.
–Даниэль по секрету поведал мне, что господин маркиз собирается очень прилично нагреть наших новых знакомых на продаже замка…
–Правда?! Так я и знала! Какой он все-таки… этот Жером!… Он мне с самого начала не понравился! Вот мошенник!
–Вот не знаю, говорить им об этом или нет?
–Ну конечно сказать!
–Зачем?
–Ведь они – наши соотечественники! Их обманывают!
–У меня сто шестьдесят пять миллионов соотечественников и все они только и делают, что обманывают друг друга. Что такое для Брыкина лишний миллион? Подумаешь! Он еще десять украдет.
–Я считаю, им надо сообщить!
–А я в этом совсем не уверен. Ничего хорошего из этого не получится. Никому не нравится быть обманутым, при этом сердимся мы зачастую не на того, кто нас обманул, а на того, кто обман раскрыл.
–Я прошу тебя…
Он вздохнул.
–Ну… раз ты хочешь…
И добавил ворчливо:
–Приехала и вьет из меня веревки!
Она улыбнулась и быстро поцеловала его в щеку. От неожиданности он дернул руль и машина вильнула в сторону.
* * *
–Ты не помнишь, куда я сунул визитную карточку Брыкина? – Норов рылся на кухне в груде чеков, счетов и каких-то цветных рекламных рассылок. Все это он обычно складывал в углу большого стола, справа от входа, в надежде потом разобрать, но никогда не разбирал, а выбрасывал, когда бумаг накапливалось слишком много.
–Подожди, сейчас я помогу.
Анна подошла, перебрала бумажки и без особого труда нашла
