Григорий Ряжский - Музейный роман
— Так вот я и говорю, — продолжила сестра художника, — что после того события Александр мой много времени посвящать стал вылазкам на пленэры, ну, за неимением с той поры какой-либо ещё для себя жизни. Он ведь так и ушёл бездетным вдовцом, — впрочем, вы и сами, вероятно, в курсе.
Ева коротко кивнула и приготовилась слушать дальше. У неё было верное чувство, что осталось совсем немного и вскоре они подойдут к тому месту, от которого, быть может, она, Ева Иванова, откроет новый счёт своим годам, сумеет с совершенно нового ракурса взглянуть на собственную жизнь и помечтать о чём-то ином, пускай даже и не сбывшемся, но всё равно приятном для ума, ласковом для сердца, целительном для души.
Николай, засекший упоминание про некий эпизод, нервически ёрзал на месте. Разговор по части искомого продвигался явно медленнее, чем ему того хотелось. Наконец, не выдержав напряжения, он всё ж таки выкрикнул на чуть отпущенном звуке:
— Да какого эпизода-то одного, Анна Андревна?!
Та глянула на него так, что он тут же умолк и совестливо опустил глаза.
— Так вот, помню в то лето Олимпиада была у Советов. Высоцкий ещё, кстати, — земля ему пухом — скончался, Владимир Семёнович. Стало быть, июль, верно. Он тогда мольберта своего лишился, Сашенька. Пришёл растерянный, помню, когда уже совсем темно было, пустой, с одной лишь сумкой и велосипедом. Говорит, ребёночка обнаружил, а мамочка мёртвая, на Протве, там, где плотина. Ну и передал, сказал, властям, в Обнинск отвёз, в ближайшую поликлинику. А уж как там далее стало с ним и с ней, не знали мы. — И посмотрела на Еву Александровну. — Вероятно, это вас и интересовало, милая, именно этот эпизод тогдашний?
Ева молчала, глядя в одну точку. Одновременно пыталась увидеть, но картинка не шла. Впрочем, такое было неудивительно в силу той же самой удивительной особенности устройства головы.
— Анна Андреевна, — внезапно она обратилась к старухе, прервав задумчивость, — а фото Александра Андреевича есть у вас? И лучше бы — ближайшее к дате его ухода.
— Разумеется.
Та поднялась, вернулась с чёрно-белой фотографией: вот он, Ива`нов. Рядом мольберт с незаконченной работой, банка с кистями, тюбики с маслом. Остатки провизии на покрывале. Отдельно, в стороне, на том же покрывале, васильки, собранные тугим букетиком. Подала ещё одно фото.
— Это внучка, тоже Сашенька. Живёт со мной, скоро будет, думаю. Вашего, Ева, возраста или около того. Умница, великолепный лингвист. Психолингвист. А родители в Италии, ещё с конца девяностых. Так и живём между «туда» и «обратно», но больше всё же «обратно», хоть тут порой и случается отвратительно, просто до колик в животе. Но зато родней. Так уж получилось в нашей семье.
— Ну, это неудивительно, — отозвалась Ева, неотрывно вглядываясь в фотографию, — ведь ваш предок по материнской линии, как я вижу, родом именно оттуда, из Италии. Рим, верно? — И оторвалась от фото. — Дайте мне вашу руку.
Старуха протянула, с интересом ожидая очередных гостьиных манипуляций. Ева потёрла кисти одна о другую, после чего, взяв старухину ладонь, прикрыла её своей. Следом сомкнула веки. Стала медленно говорить, с короткими остановками, но всё больше и чаще сокращая их:
— Очень похож на вашего брата… Сюртук… чёрный, мягкой ткани, что-то вроде велюра, волосы вот досюда, тёмные, но с сединой… — она провела рукой чуть ниже левого уха, — …тоже чёрный, шёлковый, кажется, бант на шее… сам похож на священника или учителя гимназии из позапрошлого века… Пальцы… пальцы… самые кончики, чуть темней привычного… — и, приподняв веки, перевела взгляд на Анну Андреевну, — художник, теперь ясно вижу.
— А ещё что видите? — вздёрнулась старуха, слегка побледневшая лицом. — Что там ещё, милая девочка?
Ева выпустила её ладонь, расслабилась, выдохнула:
— Ну, картина, похоже, следующая. Художник этот вернулся в Россию, но оставил свою подругу, там же, в Риме. На родине он вскоре умер, её известили, она приехала на похороны. Вижу Исаакиевский собор почему-то, стало быть, Санкт-Петербург у меня идёт. Женщина эта родила мальчика, но уже не на родине, а получается, там же, в Питере. Через какое-то время ей удалось взять фамилию художника, поскольку отцом ребёнка был именно он… Она его очень любила и не хотела с ним расставаться, даже с мёртвым, потом ещё долго ходила на его могилу. Позже она вышла замуж, но ей удалось оставить ребёнку фамилию не законного мужа, а художника… Дальше же… — она взглянула на хозяйку, — дальше мальчик тот стал… В общем, его и вас связывают родственные узы, через… — она подняла глаза в потолок и, прикрыв веки, подсчитала, — через три вроде бы поколения.
— Всё верно, Ева, — качнула головой Анна Андреевна, — так и было. Ведь мы — Ивáновы, потомки Александра Андреевича Ивáнова, великого русского художника. Но это… то, что вы сейчас рассказали… это просто невообразимо. Об этом, кроме ближайших к нам людей, не мог знать никто и никогда.
— Я это поняла, как только коснулась его автопортрета, — призналась Ева, — даже представить себе не могла, что обстоятельства приведут меня в ваш дом. Не знаю, что и сказать, правда. — И просительно взглянула на неё: — Можно, я ещё немного поработаю с фотографией?
— Сколько угодно, милая, — улыбнулась старуха.
Ведьма Иванова кивнула, после чего приспустила веки и стала смотреть.
— Внучка, насколько я понимаю, не родная вам? — чуть замявшись, спросила она. — Просто я вижу теснейшую связь, но не ощущаю кровного родства. Или ошибаюсь?
— Удивительное дело… — повела головой старуха, — не могу поверить. Но тут и тайны нет никакой, Сашенька ведь в курсе, с раннего детства. Мой сын и его жена… они, к несчастью, бездетные. И никак, сколько лет всё не получалось у них собственными обзавестись. А тут история эта, с братом. Спас ребёночка по случаю и сдал куда положено. Сын же мой недоволен остался тогда. Сказал, почему же ты, дядя Саша, новорождённую эту к нам в дом не принёс? Или хотя бы не включился в эту историю уже потом, как тому следовало быть. Мы бы её, возможно, сами приютили да удочерили. — Она вздохнула. — Ну а брат мой лишь плечами повёл. Не догадался, говорит, прости, племянник. А только мои после этого уже всерьёз стали о приёмном ребёнке думать. И взяли, вскоре после той истории. Девочку. Сашеньку. Внучку мою прелестную.
Ева, пока слушала, пыталась одновременно посмотреть. Не эту часть, другую. Ту, что уже касалась её напрямую. Поначалу картинка шла будто бы ничего, хотя накатывалась непривычно медленно, в слабом цвету и с немало размытым фокусом. Затем стали слегка прорисовываться контуры некоего плоского, судя по виду, пространства. Луг или поле… В отдалении тянулась полоса заметно более тёмная, чем всё прочее из того, что являло изображение. Вероятно, то лес или же какие-то ровные посадки, подумалось ей. Затем картинка поблёкла, увяла и практически пришла в негодность. Разве что краем внутреннего зрения успела отметить Ева какую-то ещё воду по соседству с этим то ли полем, то ли с чем-то, что пробивалось-пробивалось, но так и не сумело устойчиво закрепиться затылочной частью головы.
Дальше пошло совсем уже вяло. Картинка более не развивалась вглубь, но и не расширялась по краям поля зрения. А через минуту-другую всё окончательно угасло, так и не дав того, что она столь тщетно пыталась выискать и перевести в отчётливое изображение.
— Анна Андреевна, — обратилась она к хозяйке, — а не могла бы я навестить могилу вашего брата? Это чрезвычайно помогло бы в моём деле.
Та глянула на часы и согласно пожала плечами:
— О чём речь, милая. С минуты на минуту Сашенька вернётся, так я ей накажу, она проводит. Вы ведь с транспортом, кажется? — И по-матерински глянула на забытого всеми Николая.
Тот оживился:
— Так не вопрос, дамы, мигом докачу, где б ваш братец ни покоился, только покажите, как проехать.
Именно в этот момент хлопнула входная дверь и оттуда послышались звуки скидываемой обуви.
— Сашенька, детка, не разувайся, пожалуйста! — выкрикнула Анна Андреевна в направлении прихожей.
— Отчего так, бабуль? — раздался в ответ звонкий голос, и в гостиную всунулась голова внучки, Сашеньки Ивáновой. — У нас гости? — весело поинтересовалась она и улыбнулась. — Я — Александра, здравствуйте. Если вы из санэпидемии, то у нас крысы чердачные, а не подвальные, бабушка уже сказала вам?
— Ну, точно! — воскликнул довольный Николай. — По всему району травят, я ж говорю, вон и у этих нету, а казалось-то, они низ больше любят, чем верхотуру, там же им пить нету, если только стояк не сочи`т!
— Коля, пожалуйста, подожди нас снаружи, мы скоро будем, — сдержанно оборвала его Ева Александровна.
Тот оторвался от дивана, неловко поклонился обществу и прощально изрёк:
