Даниэль Клугер - Смерть в Кесарии
Розовски с некоторым обалдением посмотрел на помощника.
— Ну, ты даешь!.. — сказал он восхищенно. — Я, между прочим, тоже об этом думал. Особенно глядя на Офру.
— Надо вести здоровый образ жизни, — посоветовал Маркин. — Ходить в бассейн, ездить за границу. Очень помогает.
— Ты пробовал?
— Нет, но мне рассказывали… Послушай, может быть, вернемся к Яновской?
— Да, пожалуй, — нехотя согласился Натаниэль, со вздохом возвращая свои ноги в нормальное положение. — Что еще сообщил инспектор Алон?
— Инспектор Алон сказал, что мы могли бы и не темнить с машиной, поскольку этот «ситроен» фигурирует в показаниях Габи Гольдберга, — сообщил Маркин. — И что вообще — нам следовало бы передать в его распоряжение всю имеющуюся у нас по этому делу информацию. А уж он бы сам разобрался.
— Н-да… — Розовски побарабанил пальцами по столу. — Может, и разобрался бы… Знаешь, почему я стал сыщиком, Алекс? Можешь мне не верить, но в юности я был убежден в полном отсутствии преступников среди евреев. Во всяком случае, в Минске, где я родился и вырос, не слышно было о евреях-убийцах, евреях-насильниках и тому подобных. Конечно, существовали евреи-аферисты, евреи-мошенники. Или, скажем, цеховики. Или диссиденты… Впрочем, о диссидентах я впервые услышал гораздо позже… Ну вот, а оказавшись в Израиле, я вдруг обнаружил: есть! И убийцы, и насильники, и воры… Так что, мне кажется, в полицию я пошел, потому что почувствовал себя оскорбленным в лучших чувствах. Понимаешь? Я начал азартно ловить тех, кто разрушил мою наивную детскую легенду.
— Так ведь это еще кто-то из отцов-основателей сказал: «Еврейское государство будет нормальным государством, со своими еврейскими ворами и проститутками», — ехидно заметил Маркин. — Только я не помню, кто именно сие изрек: то ли Теодор Герцль, то ли Бен-Гурион. За что боролись?
— Честно говоря, я бы предпочел ненормальное государство, — проворчал Натаниэль. — Без первого и второго. Вечно мы стараемся не выделяться из других.
— Кто — мы?
— Евреи, кто же еще. У других мафия — и у нас мафия. У других наркотики — и у нас наркотики. У других убийцы — и нам непременно подавай убийц.
— Ты идеалист, — объявил Маркин и снова рассмеялся.
— В чем дело? — недовольно спросил Розовски. — Что ты все время хохочешь? Не вижу повода для радости.
— Вспомнил слова инспектора Алона о твоей склонности к философствованию в плохом настроении, — пояснил Алекс.
— А, — Натаниэль махнул рукой, словно перечеркивая слова помощника. — Это не философствование, а богатый жизненный опыт. Что же касается сформулированных тобой доказательств, то… Скажи, пожалуйста, а почему она не распорядилась, чтобы Габи просто избавился от револьвера? Зачем ей понадобилось, чтобы он непременно положил его в машину?
— Ну, одно из двух, — задумчиво произнес Маркин. — Либо она уже тогда задумала убийство Галины Соколовой. И ей понадобился револьвер, уже использованый по назначению…
— Дважды.
— Дважды. Либо… — Алекс замолчал. — Не знаю, — признался он после короткой паузы. — А ты как думаешь?
— Чтобы задумать убийство Галины Соколовой и осуществить его именно так, как осуществила, она должна была знать, как минимум, две вещи, — заметил Натаниэль. — Что Галина наверняка приедет в ближайшие дни и что я буду заниматься этим делом. О дате приезда Галины точно не знал даже адвокат. Но тут, возможно, еще был шанс выяснить заранее. А вот обо мне — я тогда и сам не знал, что буду заниматься этим делом. «Байт ле-Ам» пригласила меня после убийства Бройдера. После, а не до.
— Верно, — чуть обескуражено сказал Маркин. — Я как-то не сопоставил даты. Но тогда, что же получается? Зачем кому-то понадобилось, чтобы Габи запомнил именно эту машину?
— Ну, — усмехнулся Розовски, — это уж совсем — вопрос для 22-го профиля. У тебя, кстати, какой?
— 97-й, — с гордостью ответил Алекс.
— Да? Что-то не похоже, — с деланным сомнением произнес Натаниэль. Но, заметив, что Маркин готов не на шутку обидеться его шуткам, сказал уже серьезно: — Естественно, для того, чтобы Габи запомнил. Как раз для случая, подобного нашему. Так что… — он посмотрел на часы. — О, уже восемь. Хватит на сегодня… А вопрос не в том, зачем понадобилось, а в том, кому понадобилось. Ты считаешь — Белле Яновской? Очень сомневаюсь.
— А как же улики? — спросил Маркин совсем уж потеряным голосом.
— Улики? — Розовски вдруг рассмеялся.
— Ты чего?
— Вспомнил одну очень поучительную историю, — пояснил Натаниэль. — Насчет улик. Недавно в Иерусалиме у одной шишки угнали машину. И об этом одновременно появились статьи в «Едиот ахронот» и в «Гаарец».
— Скажите пожалуйста! — удивился Маркин. — Вот уж не думал, что они сообщают о каждом угоне.
— Я же говорю: угнали у какой-то шишки. И, видимо, обнаружили очень быстро. Или еще что. Это неважно. Так вот, заметки в обеих газетах были похожи друг на друга как близнецы. Разница только в мелких деталях. В «Едиот ахронот» сказано было следующее: «На месте происшествия полиция не обнаружила никаких улик, кроме пустой банки из-под „Диет-кола“.
— А в «Гаареце»?
— Все тоже, только вместо банки из-под «Диет-кола» фигурировала «пустая банка из-под растворимого кофе „Маэстро“.
Алекс тоже рассмеялся.
— Как ты сам понимаешь, из этих заметок можно узнать только о предпочтениях читателей обеих газет в части напитков, — сказал Натаниэль. — Но уж никак не о деталях преступления. А ты говоришь — улики… А что это у тебя глаза остекленели?
Маркин сидел в глубокой задумчивости, из которой его не вывел даже ехидный вопрос шефа. Натаниэлю пришлось задать его вторично.
— Что? — Маркин очнулся и чуть обескуражено посмотрел на Натаниэля. — А… это я задумался, извини, Натан.
— И о чем же, если это конечно не секрет? — насмешливо поинтересовался Розовски.
— Не секрет, — ответил Алекс. — Мы ведь с тобой до сих пор не знаем: с чего вдруг она — или они — выбрали именно Габи? Не дураки же они, в самом деле — считать, будто любой частный сыщик готов за хорошие деньги пристрелить кого угодно.
— Ну, во-первых, мы с тобой не знаем — дураки они или нет, — лениво заметил Натаниэль. — А во-вторых… — он замолчал.
— Что — во-вторых? — нетерпеливо спросил Маркин.
— Ничего, — ответил Натаниэль. — Ничего, Алекс… Почему Габи — конечно, это вопрос. И я не исключаю, что в нем кроется разгадка всей цепочки. Хотя, честно говоря, не уверен. А ты не знаешь, чем занимался Габи этой весной? Ну, скажем, за месяц до того, как ему позвонила ревнивая супруга некоего Ари Розенфельда?
— Нет, не знаю. А что было за месяц до звонка? — в свою очередь, спросил Маркин.
— По-моему, праздник Песах, — задумчиво ответил Натаниэль. — А ведь ты говорил, Алекс, что Габи на Песах ездил куда-то. Купил недорогой тур. Куда, не помнишь?
— Видишь, как полезно интересоваться жизнью подчиненных, — нравоучительно заметил Алекс вместо ответа. — И, опять же, как вредно для дела не интересоваться этим.
— А если серьезно?
— В Турцию он ездил. В Турцию, — сообщил Алекс. — Я точно помню.
— Очень интересно, — сказал Розовски. — Не помнишь случайно, в какой город?
— Не помню.
— А в какой фирме он оформлял поездку?
— В какой фирме? — Маркин задумался. — Что-то такое «Тур» какой-то. Какое-то слово — и «тур».
— Не «Бест-тур» случайно?
— Точно! Или нет… Да не помню я!
— А ты вспомни.
— Зато я название отеля вспомнил, — радостно сказал Алекс. — Отель «Элеганс». Точно, «Элеганс»!
— Да? Очень интересно, — пробормотал Розовски с задумчивым видом. — Осталось узнать, в скольких городах нашего северного соседа имеются отели под таким названием.
4
Выйдя из офиса и отказавшись от предложения Маркина подвезти, Розовски неторопливо пошел по улице, наслаждаясь появившимся наконец-то свежим ветерком, чуть всколыхнувшим плотную жаркую завесу хамсина. Видимо, это ощущал не он один, потому что город был полон праздношатающимися людьми.
Впрочем, на транспортную проблему это не повлияло, двигавшийся параллельно тротуарам автомобильный поток имел куда меньшую скорость, чем гулявшие по тротуарам пешеходы.
Пройдя почти до конца Алленби, Розовски не заметил, как стемнело. Собственно, ничего удивительного в этом не было — южная ночь, как обычно, падала внезапно и стремительно. Он свернул к старой автостанции.
Натаниэлю не хотелось домой. Телевизор надоел, к недочитанной книге он не обращался уже неделю — и не собирался еще неделю. Ложиться спать было рановато, а заявляться к кому-то в гости без приглашения Розовски не любил. Натаниэлю редко становилось по-настоящему скучно, но в такие редкие минуты его мгновенно начинали раздражать любые, в том числе и лишь предполагаемые занятия. Сам он называл подобное состояние хандрой.
