Ги Декар - Зверь

Но тогда возник новый мучительный для меня воп­рос: почему Соланж убила Джона Белла? Чтобы из­бавиться от него? Значит, Соланж была в тайной связи с молодым американцем? Убила ли она его сама или с помощью сообщника? Джон Белл был крепким мужчи­ной. Могло ли столь хрупкое создание быть убийцей? Это казалось неправдоподобным. Разве что — и вот тут- то, дорогая Даниэль, меня осенило,— разве что убийца был кто-то другой, неизвестный Соланж, но заинтересо­ванный в том, чтобы убрать их обоих — Джона Белла и молодую женщину. В этом случае для преступника луч­ше всего было убить американца таким образом, чтобы подозрения в убийстве пали на Соланж. Для этого до­статочно было оставить на месте преступления вещест­венное доказательство присутствия молодой женщины. Так же, как я, убийца обратил внимание на неизменный надушенный шарф Соланж. Ему оставалось только украсть его — он и сделал это. Остальное вам известно.

Однако все это были только предположения. Нужно было доказательство того, что Вотье действительно об­наружил возле убитого Джона Белла зеленый шарф же­ны. Поэтому накануне процесса я посоветовал Соланж явиться в суд с серым шарфом на шее. У меня был точный план: я собирался устроить так, чтобы в опре­деленный момент Соланж очутилась поблизости от под­судимого и он мог почувствовать запах ее духов. Нужно было посмотреть, как он будет реагировать. Вы помни­те его реакцию. Всеми силами он пытался сорвать с шеи жены шарф, думая, что он зеленый. Для него это бы­ло страшное доказательство виновности жены, он был ошеломлен, потрясен, не понимая, каким образом этот шарф оказался на ней, в то время как он сам от него избавился, когда подделывал преступление. Вот, Даниель, и вся разгадка тайны этого шарфа.

—      Простите, мэтр, но вы не сказали, как догада­лись, что Вотье избавился от этого шарфа?

—      Тут я попытался поставить себя на место Вотье: что сделал бы я сам, если бы обнаружил в каюте возле трупа предмет, принадлежащий жене, которую хочу спа­сти любой ценой? Я бы просто выбросил его через ил­люминатор в море, так же поступил бы и с орудием пре­ступления. Не пойман — не вор, а следов не осталось! А теперь спокойной ночи, внучка. Выбросьте все это из головы, иначе вас одолеют кошмары.

Даниель рассеянно слушала, словно была не в со­стоянии оторваться от воспоминаний о той сцене в каю­те, где мужчина из любви к женщине обвинял себя в убийстве, которого не совершал. Задумчиво направилась она к двери. И когда уже выходила, Виктор Дельо из кресла позвал ее:

—     Внучка...

Он произнес это с такой нежностью, что она смути­лась.

—    Подождите,— продолжал старик.— Подойдите по­ближе, чтобы я мог вас лучше видеть.

Она повиновалась. Поправив на носу пенсне, он мол­ча смотрел на свою юную ученицу.

—      Мне не нравится, внучка, ваше растерянное ли­цо... и глаза тоже. Что случилось?

—     Да нет... ничего, мэтр,— ответила она.

—     В самом деле? Отчего же тогда в глазах слезы?

—     Уверяю вас...

Она не смогла договорить и разрыдалась, уткнув­шись лицом в подлокотник кресла.

—      Ну, ну,— сказал Виктор Дельо и сделал жест, на который она считала его до сих пор неспособным,— он погладил ей волосы. И вдруг потеплевшим голосом про­должил:— Вы, значит, думаете, что я ничего не понял? Что такой старый увалень, как я, не способен понять те странные и чистые чувства, которые волнуют сердце мо­ей внучки? Посмотрите на меня,— он заставил ее под­нять голову,— и послушайте. Жак Вотье, детка, принад­лежит не к тому миру, к которому принадлежим мы — вы и я. Вы с ним были бы всегда совершенно чужими друг другу, все было бы не так, как вам представля­лось, когда вы наблюдали за ним в ходе процесса. Вна­чале он вам внушал ужас, и это было несправедливо. Затем мало-помалу вы стали проникаться к нему тре­петным чувством. Все это несерьезно, внучка: в сущно­сти, такое чувство может возникнуть только у простуш­ки с нежным сердцем. Я не говорю, что это плохо, Даниель. Но чтобы посвятить жизнь слепоглухонемому от рождения, для этого нужно иметь закаленную душу. У Соланж именно такая душа. У нее могла быть мимо­летная слабость, в общем-то извинительная, — я знаю, это больше не повторится, кризис миновал. Что же ка­сается вас — запомните, если вы хотите достичь успеха в своей профессии: никогда не следует проникаться особым чувством к клиенту. Другими словами: не по­ступайте так, как я. Посмотрите: кто я такой? Старый адвокат-неудачник! Ну, вставайте, внучка, идите домой с улыбкой — когда болит душа, для этого тоже надо иметь мужество.

Пришла весна. На деревьях набухли почки, по дво­рам и на подоконниках зачирикали воробьи. Виктор Дельо достал свою выгоревшую соломенную шляпу. Поднявшись по лестнице Дворца правосудия, старик в соответствии с неизменным порядком направился через зал ожидания в гардероб. Там он сменил свою старую шляпу на старый же ток, поверх одежды облачился в тогу. Потрепанная кожаная папка с вечным «Вестни­ком юстиции» внутри дополнила его портрет. Виктор Дельо снова вернулся к старым привычкам.

У входа на Торговую галерею он столкнулся с шефом адвокатов Мюнье.

—       Дельо! — воскликнул тот. — Я подумал, уж не привидение ли это. Что с тобой случилось, старик? По­чти полгода тебя не было видно во Дворце! И как раз после твоего триумфа в деле Вотье!

—     Не преувеличивай,— мягко ответил Дельо.

—      То есть как? Но ведь все во Дворце, вся пресса только и говорили что о тебе. В один момент ты стал знаменитым, и вдруг — где Виктор Дельо? Нет вели­кого человека! Что с тобой случилось?

—       Со мной? Ничего... Я надеялся, что мне будут предлагать громкие дела, и терпеливо ждал у себя дома.

—     И предлагали?

—      Ни разу! Вообще-то это нужно было предвидеть. Что ты хочешь... Я — адвокат старой школы, молодые карьеристы таких теснят. Кроме того, я не слишком светский человек.

—       Слушай, тебе надо встряхнуться. Я как раз хочу предложить тебе новое сенсационное дело. Речь идет об одном калеке, который убил жену...

—      Ты, похоже, решил сделать из меня специалиста по убогим. Нет уж, спасибо. Скажу тебе, чтобы ты знал: я предпочитаю вернуться в свой уголовный суд.

—     Ты с ума сошел!

—    Может быть... если только не поумнел.

—      Разумеется, делай как знаешь. Но тебе ведь это не помешает заглядывать ко мне иногда? Хорошие си­гары всегда ждут тебя.

—    Хочешь поймать на слабости...

Улыбнувшись вслед удалявшемуся шефу адвокатов,

Виктор Дельо отправился по своему обычному маршру­ту— от секретаря к секретарю, из канцелярии в канце­лярию, изучая объявления о находящихся в производ­стве делах. Спустя три часа, освободившись от тоги и сменив ток на канотье, он выходил из адвокатского гардероба. Погода была прекрасная и располагала к мечтаниям. Виктор Дельо направился к дому. Он шел не спеша по набережной Гранд-Огюстен, останавлива­ясь возле каждого букиниста, листая пожелтевшие страницы книг, поправляя пенсне, чтобы лучше рас­смотреть старинную гравюру. Но на самом деле он ни­чего не видел, погруженный в мечтания, которые уноси­ли его далеко, очень далеко,— в Институт Святого Ио­сифа в Санак, о котором он не мог забыть с тех пор, как там побывал. Там, по крайней мере, можно было успокоиться душой и забыть о страстях и расчете, ко­торые движут людьми.

Он был очень удивлен, когда увидел ожидавшего его на лестничной площадке человека. Это был Ивон Роделек — в черной сутане с голубыми брыжами, сму­щенно вертевший треуголку в больших руках. Высокий, с ясным взглядом за толстыми стеклами очков, старик, казалось, еще больше ссутулился.

—     Какой приятный сюрприз! — воскликнул адвокат, приглашая посетителя пройти в свою скромную квар­тиру.— Вот уж не ожидал, что сегодня с вами увижусь! Возвращаясь из Дворца, я как раз думал о вас, о ва­ших сотрудниках в Санаке, об учениках тоже.

—      Должен сначала извиниться перед вами, дорогой мэтр,— мягко сказал Роделек,— за то, что не пришел раньше поблагодарить вас за все, сделанное вами для моего Жака. Но я не решался увидеться с вами до тех пор, пока все не закончилось, и хорошо закончи­лось!

—     Да, да! Виновный понес наказание, а невиновный оправдан. Как чувствует себя мой бывший клиент?

—     Вы, наверно, сильно обижены на него, так же как и на его жену, за то, что ни он, ни она до сих пор не явились выразить вам свою благодарность?

—      Это в порядке вещей, мсье Роделек. Вам самому давно известно, что истинное вознаграждение не в люд­ском признании. Но давайте не будем говорить об этом и вернемся к моему вопросу: как дела у Жака?

—      Хорошо. Даже очень хорошо. Могу вам сказать сегодня, что он снова будет счастлив.

—     Прекрасно!

—       Главная цель моего приезда в Париж заключа­лась в том, чтобы помирить его с женой, которой он все простил.