Ги Декар - Зверь

Глава 6 ПРИГОВОР

В своей квартире на улице Сен-Пэр Виктор Дельо снова наконец облачился в выцветший домашний ха­лат и тапочки. Он сидел с полузакрытыми глазами, за­прокинув голову на спинку старого кресла. Беседа с юной помощницей Даниель, казалось, почти не занима­ла его. Как обычно по вечерам, кабинет освещала толь­ко лампа под абажуром, стоящая на письменном столе.

—       Вы, наверно, очень устали, мэтр? День был тя­желый. Может быть, мне лучше уйти?

—       Нет, внучка, — ответил адвокат, не открывая глаз. — Побудьте еще немного — после судебной лихо­радки ваше присутствие успокаивает меня. К тому же сейчас мне было бы немного одиноко без вас.

—     Если бы вы знали, мэтр, как вы были великолеп­ны! Вы не просто спасли Жака, вы вернули ему челове­ческое достоинство. Вместо зверя все увидели в нем ра­нимое, глубоко чувствующее создание.

—      Ну что же, тем лучше! Вас, по крайней мере, моя речь не разочаровала. Я почувствовал, что другим она не слишком понравилась, начиная с моего клиента. Он, мне кажется, предпочел бы быть осужденным за пре­ступление, которого не совершал, чем узнать об измене жены.

—       Если бы вы видели, мэтр, с каким вниманием весь зал слушал вас почти три часа! Все ловили каждое ваше слово. Вы выступали не просто как защитник, вы воплощали собой правосудие во всех его ипостасях: вы были поочередно и полицейским, и следователем, и про­курором, и защитником, и обвинителем в одном лице.

—     Ну да. Или одним во всех лицах.

—    А что будет дальше, мэтр?

—       Дальше все просто, внучка. Настоящий убийца, взятый под стражу после моей речи прямо в зале суда, пойдет, конечно, на гильотину — и многоуважаемый Бертье будет удовлетворен. Ему лишь бы высшая мера, а кому — Жаку или Анри — неважно.

—    А жена убийцы?

—       Красавица Филис? За нее не беспокойтесь. Она сейчас где-нибудь в ночном клубе на Бродвее пьет, при­чем сама не знает — с горя или от радости. Оттого, что потеряла богатого любовника, или оттого, что освободи­лась от презираемого мужа.

—     А почему Жака не освободили сразу? Он ведь так настрадался. Неужели его оставят на ночь в тюрьме?

—     Дитя мое, Фемида — очень обидчивая старая да­ма. Ей не понравилось, что какой-то слепой водил ее за нос и выставил на посмешище. Но не волнуйтесь, дня через три Жак Вотье вернется к жене.

—      Вернется к жене? Надеюсь, он не станет с ней жить...

—     Придется, внучка. Что он без нее? К тому же он умный парень и уже, наверно, понял, что мимолетное увлечение Соланж — ничто в сравнении с той предан­ностью, с которой она относилась к нему с детства. Я не могу их себе представить одного без другого.

—     Это было бы чудовищно! — пылко возразила Да­ниель. — Холодная, эгоистичная женщина недостойна любви этого замечательного человека. Нет, это было бы действительно чудовищно!

Дельо посмотрел на нее с удивлением:

—    Что с вами, милочка?

Она покраснела в сильном смущении, попыталась улыбнуться.

—     Да нет, ничего... просто разволновалась от вашей речи. А вы, мэтр? Что вы теперь будете делать?

—      Я? Так же как и вы, дорогая Даниель, попытаюсь хорошо выспаться и надеюсь, что мне не будут сниться слепоглухонемые, американские сенаторы, члены брат­ства Святого Гавриила, судебно-медицинские эксперты и танцовщицы с Бродвея.

—    Спокойной ночи, мэтр.

Уже на пороге девушка, поколебавшись, спро­сила:

—    Простите, мэтр, прежде чем уйти, мне хотелось бы спросить вас еще об одной вещи, которая меня занима­ет.

—    Давайте.

—      Дело вот в чем. Я очень хорошо поняла мотив преступления и то, как оно было совершено, вы очень ясно изложили это суду. Только никак не могу понять, как вам удалось раскрыть тайну этого зеленого шар­фа, выброшенного в море Вотье. Ведь только он один знал, что этот шарф был в каюте. А деталь эта едва ли не самая важная. Ведь если бы Вотье не нашел рядом с трупом этот шарф, пахнущий духами Соланж и так хорошо ему знакомый, у него не было бы доказатель­ства, подтверждавшего виновность жены. Он просто по­думал бы, что кто-то другой, незнакомый ему, убил

Джона Белла. В таком случае ему было бы совершенно незачем брать на себя это преступление. И тогда не было бы громкого дела Вотье, было бы просто дело об убийстве американца неким преступником, и шеф адво­катов не назначил бы вас защитником...

—     Вы тысячу раз правы, внучка, все было бы имен­но так, не будь этого пресловутого шарфа. Как я доду­мался до этого? Очень просто. Это была почти детская задачка. Вы помните, что моя первая встреча с Соланж Вотье произошла после ее телефонного звонка, утром в центральной аллее розария сада Багатель?

—     Да, конечно, мэтр.

—        Вы догадываетесь, конечно, что, несмотря на свою близорукость, я постарался во время этого перво­го разговора разглядеть молодую женщину с головы до ног. Мне особенно запомнились две вещи: какие-то осо­бенные духи и серый шелковый шарф на шее у Соланж. Я сразу заметил, что именно от этого шарфа исходил запах духов, и мне непроизвольно пришли на память строчки из романа «Одинокий», который прочел как раз накануне. В них автор, то есть Вотье, так описывал же­ну своего героя: «Она часто носила на шее зеленый шел­ковый шарф, сильно надушенный. В этом проявлялась ее нежность к мужу, который любил зеленый цвет, хотя никогда его не видел. Вдыхая исходивший от шарфа аромат духов, он думал о зелени, которую представлял себе по-своему». Я тотчас соотнес чету Вотье с героями романа и заключил, что автору, должно быть, тоже нравился надушенный шарф жены. Потом я подумал о другом и не стал делиться этими личными наблюдения­ми с собеседницей, которой мне надо было задать мно­жество гораздо более важных вопросов.

Через три дня в этом самом кабинете у меня была вторая встреча с Соланж Вотье. Как только она вошла, я сразу почувствовал запах тех же духов и увидел на ней тот же самый серый шелковый шарф. Подумал тог­да, что Соланж Вотье либо очень любит этот серый шарф, либо носит его в подражание героине романа, чтобы доставить удовольствие мужу. Но почему тогда шарф серый, а не зеленый? Движимый скорее любопыт­ством, чем профессиональными соображениями, я ска­зал ей, что мне нравятся ее духи. Она меланхолично заметила, что ее мужу они нравятся тоже. Зная, какую роль играет обоняние в жизни слепоглухонемого, я сде­лал вывод, и на этот раз тоже только для себя самого, что Вотье не мог обходиться без этого запаха, по нему он ощущал присутствие своей жены рядом. Поэтому без колебаний спросил у нее: «Ваш муж знал, что шарф — серого цвета?» Она простодушно ответила: «Нет, муж, к счастью, всегда считал его зеленым. Сама не знаю почему, но он обожает зеленый цвет. В вообра­жении он связывает его с ощущением свежести».

Видя, что я заинтригован, она добавила: «У этого шарфа своя история. Я очень долго носила такой же шелковый шарф, но только зеленый, который Жак ку­пил мне в Америке. Он очень дорожил им, во всяком случае больше, чем я. Ему нравилось, что шарф всегда на мне, он любил его трогать, с наслаждением мял... К несчастью, вскоре после того, как «Грасс» вышел из порта в Нью-Йорке, я обнаружила, что потеряла его. Я была уверена, что он был на мне, когда мы садились на теплоход, поэтому долго и безуспешно его искала. Я была очень огорчена, боялась, как бы Жак не придал этой пропаже слишком большого значения или не уви­дел в ней дурного предзнаменования. Поэтому тайком купила похожий шарф в одном из магазинов на тепло­ходе— он и сейчас на мне. На ощупь шелк точно такой же, но цвет, как видите, серый. Подумала, что в конце концов Жак все равно об этом не узнает, важно, что на ощупь они одинаковы. В каюте я надушила шарф. Это была ложь во спасение — Жак ничего не заметил».

Я сказал Соланж Вотье, что на ее месте сделал бы то же самое, и мы переменили разговор. Все это пока­залось мне случайным и не имеющим никакого значе­ния, я даже и не подозревал тогда, что история с шар­фом станет ключом к разгадке всего дела. Еще не­сколько дней прошло в раздумьях. Я съездил в Санак. Часто бывал с переводчиком у своего клиента в тюрьме. В третий раз встретился с его женой — снова на ней был тот же надушенный шарф. Кончилось тем, что он засел у меня в голове. Ставшая неотступной мысль ма­ло-помалу привела меня к разгадке этого преступления. Конечно, под ним стояла подпись «Вотье» в виде ос­тавленных повсюду отпечатков пальцев. Но с другой стороны,— не слишком ли их было много? Выходило, что если Вотье не был истинным преступником, но брал убийство на себя, значит, делал он это только для того, чтобы спасти истинного убийцу, которого знал. Кого он мог спасать такой ценой? Ради кого пойти на самопо­жертвование? Таким человеком могла быть только его жена — прекрасная и нежная Соланж. Следовательно, Джона Белла убила Соланж, и у Вотье были доказа­тельства этого. Какие доказательства? Да тот самый зеленый шарф, черт побери! Заветный, пахнущий ее ду­хами шарф, который оказался у него в руках,— Соланж, должно быть, его забыла или потеряла в каюте аме­риканца.