Демон скучающий - Вадим Юрьевич Панов
* * *
«Я могу отчитаться за каждую копейку своего состояния. Только не спрашивайте о первом миллионе…» Эта фраза была популярна среди выходцев из девяностых – тех из них, кому удалось не только выйти, но вынести с собой капитал. Именно к таким людям относился Фёдор Селиверстов: умный, цепкий, хваткий и, как многие «герои» той эпохи, появившийся из ниоткуда, не имеющий отношения к «старым» питерским семьям и потому особенно голодный. В отличие от Кукка, Селиверстову не повезло или, наоборот, повезло не познакомиться с дочерью могущественного человека, и добиваться всего ему пришлось самостоятельно. Магазин, затем сеть магазинов, ресторан, несколько ночных клубов, автосалон, затем три автосалона, финансовая компания, экспортно-импортные операции, как следствие – интересы в порту… Интересы у Селиверстова были разными, при этом он обладал невероятным чутьём, знал, когда следует фиксировать прибыль и перенаправлять освободившиеся средства во что-то новое. И никогда, ни разу, Фёдор Селиверстов не становился фигурантом уголовного дела: ни когда добывал свой первый миллион, ни впоследствии, что позволило ему выйти из девяностых с репутацией добропорядочного предпринимателя. Добропорядочного, но не слабого: все знали, что характер у Селиверстова жёсткий, человек он злопамятный и лучше с ним не связываться. Впрочем, ладить с людьми Фёдор тоже умел, особенно с нужными людьми, и, возможно, сочетание этих качеств позволило ему не просто остаться в игре в нулевых и десятых, но укрепить своё положение и войти в число виднейших граждан города, пусть и не в первые пару-тройку сотен.
А положение, в свою очередь, гарантировало, что никто не спросит Фёдора, как он заработал первый миллион…
///
Утро получилось бурным, но в этом Селиверстов мог винить только себя, точнее, сделанный около трёх месяцев назад выбор очередной подруги. На первый взгляд выбор мог показаться едва ли не идеальным: красивая, умная, страстная девушка, да к тому же с хорошей родословной – приходилась внучкой одному из перестроечных баронов, породниться с которым были не прочь все здравомыслящие питерские альфонсы и не только они. Происхождение сделало девушку не только капризной, но изрядно самоуверенной, Снежана почему-то решила, без всяких на то оснований, что Селиверстов рассматривает её в качестве невесты, и вела себя соответствующе. Как жена. После бурного утреннего секса, в котором она была большой мастерицей, Снежана поинтересовалась планами на день. Фёдор ответил, что у него несколько деловых встреч. Что, в общем, было правдой. Снежана спросила по поводу вечера, а узнав, что Фёдор не собирался проводить его с ней, закатила скандал. Обвинения были стандартными для последних недель: мало времени вместе, шлюхи, которых он нагло посещает, несмотря на их отношения, и прочее, прочее, прочее… В финале был обещан разрыв.
Самое же любопытное заключалось в том, что сцена не произвела на Селиверстова вообще никакого впечатления – настолько скандалы Снежаны стали обыденными. Даже настроение не особенно испортилось. Фёдор стоически перенёс атаку и твёрдо дал понять, что планы не поменяет. На том и расстались.
Навсегда или нет – неизвестно.
Затем Селиверстов позвонил домработнице, которая должна была прийти только в понедельник, попросил заехать прибраться – ходить по полу, усыпанному осколками разбитых тарелок и залитому йогуртом вперемешку с кофе, удовольствия не доставляло, переоделся, поскольку йогурт и кофе попали не только на пол, сел в Maserati и отправился завтракать – кроме секса и скандала Снежана ничего не предложила. Посидел в одиночестве, наслаждаясь вкусной едой и ароматным кофе, полистал новости в телефоне, когда надоело, стал разглядывать прохожих, а расплатившись, неожиданно отправился в «Манеж» – решение принял подойдя к машине, почувствовал, что должен там оказаться, и поменял планы. Подъезжая, изумился длиннющей очереди на вход и, оставив машину чёрт-те где, поскольку ближайшие парковки оказались переполнены, специально побродил по площади, продолжая удивляться ажиотажу: ведь одно дело читать о нём в новостях и совсем другое – наблюдать собственными глазами. Посмотрел на людей, послушал вопли активистов, требующих немедленно закрыть выставку, затем позвонил хорошему знакомому и через десять минут прошёл внутрь через служебный вход в сопровождении заместителя директора «Манежа» по имени Владимир.
– Вы говорите, что удивлены? Фёдор Анатольевич, это мы удивлены! Вы не представляете, какое столпотворение началось после скандала с картиной «Мальчика нет». Посетителей было столько, что мы даже задумывались, в шутку, разумеется, о круглосуточной работе выставки. Думали, что больше людей быть не может, но теперь, когда выяснилось, что «Лето волшебное» тоже связано с преступлением, люди стали приходить в огромных количествах. Мы работаем с десяти утра до одиннадцати вечера, а выставку хотим продлить на месяц.
– Печально, что интерес к живописи пробудился благодаря преступлению.
– Громкому преступлению, – вздохнул Владимир. – Кто бы мог подумать, что Ильяс Надирович окажется чудовищем? Он не то чтобы сильно интересовался живописью или вообще культурой, но мы как-то виделись на светском мероприятии, были представлены, и он произвёл впечатление человека, умеющего вести себя на людях. Культурная общественность шокирована. Фёдор Анатольевич, вы не против, если я вас оставлю? Очень много дел.
Вопрос прозвучал вовремя, поскольку только умение вести себя на людях не позволило Селиверстову попросить Владимира оставить его в покое.
– Понимаю вашу занятость.
– Рад был познакомиться.
Заместитель директора «Манежа» помчался по своим делам, а Фёдор отправился в неспешное путешествие по залам. По переполненным залам. И если очередь снаружи производила сильное впечатление, то обилие людей внутри оглушало и… немного раздражало, конечно. Посетителей было неисчислимое количество, и подавляющее большинство из них считало необходимым обмениваться впечатлениями со спутниками. Причём делали они это громко.
– Говорят, он сам принимал участие в оргиях.
– Абедалониум?
– Да.
– Вряд ли.
– Тогда откуда он знает?
– Может, детская травма?
– Боже, какой кошмар.
– Мы ничего о нём не знаем.
– А почему Абедалониум молчит?
– Говорят, прячется от банды.
– Он же за границей живёт, чего ему бояться?
– Ну, мало ли… Эти твари его где хочешь достанут. Абедалониума лишь неизвестность спасает.
– Он очень известен.
– Назови его имя.
– Какой же он талант…
Все говорят об одном и том же. И здесь, и в Сети. В Сети, конечно, громче, грубее, особенно анонимы. Кто-то защищает Абедалониума, кто-то льёт на него помои, есть такие, кому нравится топтаться на знаменитостях, остальные наблюдают.
– Как Абедалониум узнал об Иманове?
– Он же рисовал портрет несчастной девочки.
– Писал.
– Спасибо за уточнение.
– Обращайтесь.
– Думаете, Иманов прямо при художнике устраивал свои… художества?
– Может, Сара ему призналась?
– Несчастный ребёнок…
Селиверстов протолкался, хоть и вежливо, но именно протолкался, через зал с картинами из частной коллекции, лишь мельком взглянув на «Мальчика нет» и «Лето волшебное», возле которой сейчас стояло больше всего посетителей, и наконец-то оказался там, куда, собственно, ехал. В зале, который считал главным, у полотна, которое считал основным, – у «Демона скучающего». И очень долго стоял перед ним, вглядываясь в того, чьё лицо великий художник спрятал во тьме.
* * *
Это был старый питерский дом в старом питерском центре, построенный, как понял Вербин, ещё до революции. Красивый благородный дом, сумевший сохранить себя не только снаружи, но и внутри, не обветшать, превратившись в унылое «муниципальное строение», переломанное, перестроенное и опошленное. Нет. Каким-то чудом дом пережил и Гражданскую войну, и безжалостную Блокаду, устроенную немцами и финнами во время Великой Отечественной войны, и бандитское разграбление девяностых. Не сдался. Или жильцы не сдались. В результате парадное встретило Вербина полностью сохранившейся лепниной, витражами и даже оригинальными дверьми, в том числе – в квартиры. Только входная оказалась надёжной, металлической, но явно сделанной на заказ и потому не сильно выбивающейся из стиля. Ещё из нововведений – видеокамеры, к счастью, небольшие и потому не привлекающие внимания. А закуток для консьержа в доме был предусмотрен изначально. Но не лифт, поэтому на третий этаж пришлось подниматься пешком. Впрочем, подняться по такой лестнице было одно удовольствие.
И повернуть звонок, стоя перед тяжелой деревянной дверью, а потом – увидеть Лидию.
– Я ждала вас раньше, полицейский Феликс, – спокойно произнесла она, с улыбкой рассматривая Вербина. – Проходите.
На ней была белая рубашка мужского кроя с закатанными рукавами и расстёгнутая на одну пуговицу больше, чем предполагала деловая встреча, светло-голубые джинсы, настолько светлые, что казались белыми, носки и пушистые белые тапочки.
– Ждали, потому что умны, –
