Вся твоя ложь - Гарриет Тайс
18
В субботу утром все спокойно. Занятий в школе нет. А значит, у нас с Робин есть возможность сделать кое-какую работу по дому вместе. Мы освобождаем полки и ящики шкафов от всего, что копилось там десятилетиями. Наконец-то у меня дошли руки разобрать все эти завалы. После нашей уборки остаются только расчищенные поверхности и мешки с мусором, которые мы относим на задний двор.
Потом Робин садится делать уроки прямо тут же за кухонным столом. Я в это время мою посуду которую мы обнаружили в гостиной в глубине комода.
– Смотри, какая прелесть, – восклицаю я, показывая Робин керамическую вазочку для цветов. – Интересно, почему твоя бабушка держала такую красоту подальше на антресолях.
Увидев вазочку, Робин улыбается.
– Мне тоже нравится, – говорит она. – Я начинаю чувствовать себя тут как дома. Хотя, конечно, очень жаль, что здесь нет папы…
Я никак не комментирую ее слова и продолжаю молча мыть посуду. А Робин продолжает готовить уроки. На обед у нас пицца, и когда мы заканчиваем, Робин поднимается к себе в комнату. Но затем тут же спускается снова.
– Можно мне заглянуть в твою бывшую детскую спальню? – спрашивает она.
От такого неожиданного вопроса я подпрыгиваю и с грохотом роняю одну из чашек в раковину.
– А зачем ты хочешь туда сходить? Это довольно мрачноватое помещение.
– Я хочу увидеть, где ты спала, когда была моего возраста, – отвечает Робин. – И еще я хочу посмотреть, какие у тебя были игрушки.
Это, конечно, неоспоримый довод. Хотя я отчаянно хочу ответить «нет». Но у меня в ушах все еще звучат другие слова Робин, сказанные ею чуть раньше: «Жаль, что здесь нет папы». И я соглашаюсь, не желая больше ничем ее расстраивать.
– Не уверена, что там еще остались какие-нибудь игрушки. Но ладно. Давай сходим наверх и посмотрим. Дай мне только закончить с посудой.
Я мою оставшиеся в раковине чашки очень медленно, как бы подольше оттягивая момент похода в мою детскую комнату. Но как бы я ни старалась замедлить время, я не могу игнорировать Робин, буквально дышащую мне в спину и ждущую, когда я закончу.
– Все, я готова, – говорю я наконец. – Мы можем идти.
Робин первой взбегает по лестнице. Я ползу позади, мои шаги замедляются… Я ощущаю, будто я вернулась на тридцать лет назад. Вот я убегаю наверх, чтобы спрятаться от Лидии после того, как она снова на меня накричала за то, что я недостаточно хорошо занимаюсь в школе.
Я поднимаюсь на площадку и бросаю взгляд на еще один лестничный пролет, ведущий вверх. Последний раз я поднималась туда более десяти лет назад. Это был тот самый разговор с Лидией, когда она выдвинула мне ультиматум – предложила выбирать между ней и моим будущим ребенком. Это был несложный выбор. После этого разговора я поднялась в свою комнату, собрала свои немногочисленные пожитки и вышла через парадную дверь, не попрощавшись. Я знала, что это был последний раз в моей жизни, когда я видела свою мать. Но я также полагала, что это был еще и последний раз моего визита в этот дом. Однако вот она я, снова здесь, в этом доме.
Робин уже давно наверху. Я отстала от нее на целый лестничный пролет. Каждая клеточка моего тела сейчас кричит мне, что я должна развернуться и уйти. Но Робин уже открывает ту самую дверь. Я слышу поворот ручки и скрип дверных петель. Этот звук я узнаю даже через тысячу лет, так глубоко он засел у меня в печенках… Я стараюсь взять себя в руки, как-то взбодриться. Но потом я слышу, что сверху доносится какой-то странный шум, который я никак не ожидала услышать. Что-то похожее на какие-то ахи-охи, всхлипы-вздохи… А в следующее мгновенье мимо меня вниз по лестнице проносится Робин. Я даже отшатнулась назад от такой ее стремительности.
– Что, черт возьми, случилось? – кричу я ей вдогонку, хватаясь обеими руками за перила.
– Твоя комната, мам. Твоя комната… – только и может выговорить Робин, всхлипывая. А потом она просто начинает реветь. – Это просто ужас какой-то.
И она убегает в свою спальню. Я хочу пойти за ней, но что-то неведомое тянет меня подняться наверх по последнему лестничному пролету. И я, подчиняясь этой непреодолимой силе, двигаюсь дальше вверх, инстинктивно вспоминая, на какие скрипучие доски лучше не наступать.
Вот я уже стою на пороге низкого дверного проема. Мое сознание в каком-то странном пограничном состоянии, зажато в тиски между прошлым и настоящим. Я внутренне разрываюсь между детскими воспоминаниями самой себя, несчастного обиженного ребенка, и своими нынешними ощущениями испуганной взрослой женщины.
Я заглядываю внутрь комнаты. Зрелище просто ужасающее. Такое впечатление, что в прошлом здесь произошло какое-то чудовищное побоище. Ни толстый слой пыли, ни паутина по углам, ни черный ковер дохлых мух на полу не могут отвлечь внимание от истинной картины события. У меня перехватывает дыхание, начинает кружиться голова и холодеют пальцы, которые сами сжимаются в кулаки.
В комнате все разгромлено и уничтожено. Каждая книжка, каждый листик бумаги, каждая игрушка – все это разорвано на мелкие клочки. Всякие безделушки
