Она умерла как леди - Джон Диксон Карр
Погасив свет в прихожей, я открыл входную дверь и выглянул наружу. Над погруженной в кромешную тьму деревней висела яркая луна, и ее свет отражался в оконных стеклах. С другой стороны улицы из бара «Упряжка» доносились звуки сдержанного веселья. Кто-то прогуливался по ночной улице, гулко стуча каблуками и насвистывая песенку «Где-то над радугой», которую тем летом – пожалуй, самым трагическим в нашей истории – насвистывал каждый из нас.
Я заметил, что машина осталась на улице, но заводить ее в гараж мне не хотелось. Сама мысль о встрече с кем-то из прохожих была мне противна. Я поднялся в спальню, закрыл дверь и включил свет.
Здесь находились знакомые вещи, старое кресло с регулируемой спинкой, кровать, а над ней портрет Лауры, матери Тома. Внизу Том с Беллой включили радио, где – будь ты проклято, Би-би-си! – передавали песню «Как будто ты единственная девушка на свете».
Передо мной тянулись полки со знакомыми книгами, но тем вечером я не притронулся ни к одной из них. Вместо этого переоделся в ночную рубашку, халат и шлепанцы, и тут в голове у меня прозвучал внутренний голос:
– Люк Кроксли, вся эта ситуация – полный вздор. Но, как это ни досадно, с ней придется разобраться.
– Да ну? И как же я с ней разберусь?
– На основании имеющихся улик ты поймешь, каким образом эти двое исчезли на краю обрыва, будто мыльные пузыри. И еще выяснишь, как их убили.
– И это мне по зубам? С учетом того, что поражение признал даже сэр Генри Мерривейл?
– Не важно, по зубам это или нет, но ты обязан это сделать. Теперь же начни с достоверных фактов…
Я уселся в старое кресло и выкурил единственную разрешенную мне трубку, после чего не торопясь набил и зажег следующую, испытывая чувство вины, но и бодрящее ощущение свободы – вернее сказать, эйфорию нарушителя запретов.
Тяжело ступая, в начале одиннадцатого на второй этаж поднялся Том. Я опасался, что сын заметит, как у меня накурено, но он лишь пожелал доброй ночи из-за закрытой двери, после чего ушел к себе в спальню. Через две минуты в дверь постучала Белла и внесла в комнату дымящуюся чашку на блюдце.
– Гляньте, док, – она продемонстрировала мне свою ношу, – я сделала вам горячий «Овалтин». Пообещайте, что выпьете его, перед тем как завалиться на боковую.
– Если настаиваете… Хорошо, даю слово.
– И еще пообещайте выпить, пока не остыло, – добавила Белла. – Выпьете, ведь правда?
– Обещаю.
Она поставила чашку на столик возле кресла.
– Знаете что, док… – Маленький темно-красный рот дрогнул. – Сегодня я была вся такая боевая и задорная, но толку-то… Карта легла не в вашу пользу. Так что завтра вы должны сказать то, что от вас хотят услышать.
– Прошу, ступайте в постель.
– Ну честное слово, будь у вас хоть один шанс…
– Умоляю, идите спать!
– Ну хорошо, дедуля. Кстати, насчет нашей подруги, Молли Грейндж…
– Что насчет нее?
– Думаю, вы заметили, что она вся иссохлась по этому Полу Феррарзу?
– Не сказать, чтобы это укрылось от моих глаз. Да, заметил. А теперь ступайте в постель.
– Что ж, – Белла как-то странно посмотрела на меня, – надеюсь, ей повезет с парнем больше, чем мне. Сладких снов.
В ответ я махнул рукой, и Белла ушла с таким видом, будто хотела сказать что-то еще. Она, несомненно, нуждалась в утешении, а я, треклятый эгоист, только и делал, что брюзжал – и пожалел об этом, когда она ушла, но что-либо предпринимать было уже поздно.
Как вы прекрасно понимаете, я забыл про «Овалтин», и тот остыл. Вместо этого я закурил третью трубку, прокручивая в голове все улики как киноленту, в то время как часы отбивали время, нарушая глубокую ночную тишину.
Начиная с бунгало и обрамленной мерцающими камнями тропинки, ведущей к «Прыжку влюбленных», мой разум проследовал по окрестным дорогам, долинам, утесам и пещерам, в Эксмур и к дороге, ведущей на Пекарский мост, а оттуда, восстановив все факты, встречи и разговоры, снова вернулся в бунгало. Я задумался об этих необъяснимых и терзающих душу следах. Зажмурился и увидел их – сперва дождливой ночью, затем солнечным днем. На ум приходили Алек и Рита, Салливан и Феррарз, Стив, Джонсон и Белла…
Даже объяснив многие события, произошедшие в «Монрепо» субботним вечером, в сегодняшней реконструкции сэр Генри кое-что упустил, и эти факты были не только загадочными, но еще и бессмысленными.
К примеру, перерезанные телефонные провода и опустевшие топливные баки. Зачем все это понадобилось убийце?
Скорее всего, это была часть плана, если только не дело рук Джонсона. На этом вчера акцентировал внимание сам Г. М. Но это ничего не доказало. Не принесло никакой выгоды. И не могло бы помешать раскрытию преступления. Чтобы перерезать провода и спрятать их в распределительную коробку, чужаку потребовалось бы проникнуть в дом, подвергаясь при этом существенному риску. Отсутствие связи с внешним миром разве что помешало бы приезду полиции, пока…
Часы в прихожей пробили половину первого.
Мне пришлось аккуратно положить трубку в стеклянную пепельницу, поскольку рука дрожала.
Наконец-то я понял, что произошло.
Глава восемнадцатая
Теперь, когда стало ясно, в чем тут дело, разгадка казалась пугающе простой.
Я встал в заполненной табачным дымом комнате, чувствуя, как колотится сердце, но это не было симптомом сердечной недостаточности: когда вы ощущаете тяжесть в сердце, это почти всегда связано с желудком.
Я знал, где искать. Если только убийца не проявил феноменальную осторожность, сегодня ночью я смогу раскрыть это дело. Но разумно ли – вернее, возможно ли – выйти сегодня из дома?
Если кто-то из домашних застукает меня при побеге, нотации Тома продлятся пару недель. С другой стороны, почему бы и не рискнуть? Самое трудное в тайном бегстве из любого дома – завести автомобильный мотор, но моя машина стояла не в гараже, а у калитки. Можно тихо спуститься по Хай-стрит, а затем развернуться и поехать в другую сторону.
Когда я в спешке одевался, перед глазами стояло лицо Пола Феррарза, а в ушах звучали его слова: мол, нетрудно представить, как доктор Люк встает посреди ночи, чтобы сделать какую-нибудь глупость. Очевидно, он знал мой характер лучше, чем я сам. Но задуманное требовалось претворить в жизнь.
Итак, я оделся – оставалось лишь обуться – и сунул в карман электрический фонарик, но тут заметил на столе забытую чашку «Овалтина». Напиток совершенно остыл, но обещание есть
