Виктор Пронин - Человеческий фактор
Епихин посмотрел на нее долгим взглядом, взял телефон и сунул в нагрудный карман рубашки.
– Спасибо, – сказал, уже отвернувшись к двери.
– Ни пуха!
– Да ладно, – пробормотал Епихин, будто услышал что-то незначащее, ненужное, пустое.
Поселок этот назывался красиво и даже возвышенно – Алтагир. Что-то похожее на название звезды, название чего-то далекого и недоступно прекрасного. А на самом деле более глухого поселка на всем побережье Азовского моря, наверное, невозможно найти. На самом берегу стояли какие-то фанерные домики – остатки пионерского лагеря, от которого, кроме этих шалашей, осталась только высоченная мачта, бестолково устремленная в синее небо. Когда-то, в другие времена, при другой цивилизации, каждое утро счастливые дети в красных галстуках под звуки золотистых горнов поднимали красный флаг, и каждый вечер так же торжественно этот флаг спускали. У некоторых даже слезы в глазах стояли, точь-в-точь, как у олимпийской чемпионки Родниной во время исполнения государственного гимна Советского Союза.
Рядом простирались бесконечные черешневые сады – здесь и в самом деле произрастали, как говорят ботаники, десятки сортов черешен, и места эти справедливо называют черешневой столицей мира. Да, ребята, да, Мелитополь – столица мира. Черешневая.
А были вокруг еще сосновые рощи. О, какой густой сосновый дух стоял здесь в летнюю жару! Говорю об этом со знанием дела, поскольку довелось как-то побывать в этих местах недолго, правда, совсем недолго. Но, с другой стороны, если места приглянулись, сколько бы ты в них ни пробыл, всегда хочется сказать – недолго пришлось побродить в благословенных рощах, поваляться на горячих берегах, поплескаться в лиманных водах Азовского моря.
Когда Епихин, растревоженный увиденным на экране телевизора, вышел к морю, глазам его предстала привычная картина – все побережье было усеяно людьми, вымазанными с ног до головы прибрежной грязью. Да, и грязи здесь были целебными, и лечились приезжие от всех мыслимых и немыслимых болезней – от воспаления коленной чашечки до преждевременного облысения. И даже тот, у кого по молодости ничего в организме не болело, тоже вымазывался черной грязью и в этом состоянии держался гораздо дольше других, поскольку позволяло здоровье. Глядя со стороны на побережье, можно было подумать, что море выбросило на берег каких-то человекообразных чудищ, а может быть, эти чудища выбросились сами, потеряв в морских глубинах ориентацию в силу загрязненности моря и его экологической неустроенности.
– Михась? – спросил Епихин, услышав в трубке напряженный голос. – Слышал, у вас новости?
– Маленько есть, – осторожно ответил Михась.
– Все состоялось?
– Но ты же смотришь телевизор?
– Без проблем?
– Без, – Михась опасался говорить более подробно, чтобы не сболтнуть лишнего, чтобы не выдать себя в анпилоговском лукавстве.
– Есть подробности?
– По телефону? – Тут уж Михась решил, что гневная интонация будет наиболее уместной.
– Согласен...
– Когда в Москву? – Этот вопрос попросил его задать Анпилогов. Спроси, дескать, авось что-то внятное или неожиданное произнесет, чего не бывает.
– Скоро, – брякнул Епихин и тут же спохватился: – Вообще-то я в Москве, но объявлюсь скоро.
– В смысле лично? Во плоти?
– Как обычно, по телефону.
– Так ведь того... По телефону ты уже объявился... или я чего-то не понимаю?
– Ладно, проехали, – Епихин не мог допустить, что в этом маленьком поединке Михась его переиграл. Но решил, что Михась тут ни при чем, он сам произнес слова не самые удачные. – Инструмент цел?
– Да.
– Маслята остались?
– Это патроны, что ли?
– Называй как хочешь, – Епихин поморщился от досады – Михась сказал лишнее.
– Даже не знаю, я еще внутрь не заглядывал.
– Куда внутрь? – не понял Епихин.
– В обойму.
– Что-то ты сегодня разболтался.
– А я чего... Ты спрашиваешь, я отвечаю... Я вот тоже хочу спросить... Должок за тобой...
– Что, уже все пропили? – усмехнулся Епихин.
Михась обиделся.
Он мог пить, он мог вести себя плохо и даже безнравственно, как говорят воспитанные люди, но никто не вправе попрекать его этим или, того хуже, тыкать мордой в его недостатки – ведь он же так не поступает. Даже по отношению к людям, которые, может быть, гораздо его безнравственнее.
– Значит, так, мужик... Пропили мы твои деньги, проели, обновки купили, новых девочек завели, гораздо краше прежних... Все это тебе нужно знать или перебьешься?
– Ладно, не заводись... Разберемся с деньгами.
– Нам ждать какого-то числа, месяца, какой-то особой погоды, температуры, атмосферного давления... Намекни, чего мы должны ждать? Долго ли, коротко сказка сказывается...
– Михась... Я вас подводил до сих пор? – жестковато спросил Епихин.
– Да вроде как бы... Того... Не припомню.
– Тогда не возникай. Приеду – разберемся.
– Так ты все-таки в отъезде? – Епихин явственно почувствовал злорадную улыбку Михася. – На теплых морях? В солнечных странах? На золотых песках?
– Остановись, – устало проговорил Епихин, он в самом деле устал от этого разговора, от этого настырного Михася. – Считай, что я в Южном Бутове, Северном Митине, в Орехове-Борисове... Тебя это устраивает?
– Вполне.
– Наконец-то... Если будет что в газетах... Купи газеты, сохрани для меня...
– На добрую память?
– Через неделю позвоню, – сказал Епихин и отключил связь.
– Буду ждать с нетерпением, – Михась подмигнул Алику, который все это время с напряженным вниманием вслушивался в каждое слово Михася, в каждую интонацию.
– Ну, что он? – спросил Алик.
– Переживает.
– До глубины души?
– Глубже. По-моему, его переживания добрались уже до самых пяток, – усмехнулся Михась.
– Из чего ты взял?
– Заговаривается. Я думал, что мы с тобой поплыли от переживаний... Оказывается, ни фига! Мы еще ничего, держимся... Интересно, как там Фатима поживает?
– Надо бы проведать, – подхватил Алик. – А то кто знает, придет плохой человек, слово поганое скажет, обидит девушку, до слез доведет...
– Да, ты прав, – сказал Михась, поднимаясь. – Действительно, как бы чего не вышло. Глядишь, приятеля нашего встретим, пивком по привычке угостит... Нас теперь многое связывает, кровью, можно сказать, повязаны, породнены... А?
– Думаю, далеко он сейчас.
– Сказал, через неделю позвонит...
– Не выдержит, – покачал головой Алик. – Самое позднее – послезавтра объявится.
– Просил газет купить.
– Каких газет?
– Где наши с тобой подвиги описаны.
– Перебьется!
– Надо купить. Эти газеты на нас работают. Он же будет доказательства искать, подтверждение... Про пистолет спросил, про патроны... Вещички-то возвращать придется.
– Если придется – возвратим, – умудренно ответил Алик. – Пошли, там Фатима, наверное, уж все глаза проглядела. Нехорошо заставлять ждать такую красавицу, красавицы – они такие... Подождут-подождут да и уйдут к другому.
– Нет, – протянул Михась. – Фатима нас ни на кого не променяет. С некоторых пор мы с тобой... Крутые ребята. Ведь мы того... И обидеться можем. А мы в обиде... опасные. Нам палец в рот не клади.
– Отстрелим, – страшным голосом произнес Алик.
– Откусим, – поправил Михась.
А Епихин в это время стоял на берегу лимана и бездумно смотрел на опускающееся в неподвижную воду солнце. Оно было большое, красное и в воде отражалось не дорожкой, а таким же круглым солнцем. Где-то рядом слышались веселые голоса купальщиков, повизгивали перемазанные голые женщины. Нагота возбуждала их, они уже предчувствовали ночные шалости после самогона из соседней деревни.
Епихин поднялся, разделся и, войдя по щиколотку в теплую грязь, начал покрывать себя этой жижей. Через несколько минут узнать его в черном страшноватом существе было уже невозможно.
Обеспокоенная долгим отсутствием Епихина, Жанна вышла из их избушки и пошла вдоль берега. Мимо Епихина она прошла равнодушно, даже не заподозрив, что под слоем черной, медленно просыхающей грязи может скрываться Епихин, всегда такой изящный, сдержанный, влюбленный. Уж она-то знала, что Епихин ее любит. Может быть, слегка по-чудному, может быть, иногда со срывами, а у кого не бывает этих срывов, кто без них обойдется, если любит вот так нервно и не в состоянии ничего с собой поделать? Бывает, ребята, бывает, даже с самыми безнравственными чудищами случаются подобные выплески чувств. Это доказывает, что ничто человеческое ни одному человеческому существу не чуждо. Смиримся с этим и примем как нечто естественное и объяснимое.
Жанна прошла до ближайшего кустарника, повернулась и зашагала в обратную сторону, видимо, насытившись зрелищем лоснящихся и повизгивающих в закатном свете существ. Молча подошла к сидящему лицом к солнцу Епихину и села рядом.
– Неужели ты узнала меня в таком виде?
