Виктор Пронин - Человеческий фактор
– Учту.
– Учти, пожалуйста. Единственное, что может спасти сейчас вашего заказчика...
– А он что, в опасности?
– Михась, если ты не заткнешься, то заткнусь я. Выбирай.
– Виноват, молчу.
– Единственное, что может спасти заказчика, это ваша с Аликом смерть. Только если он вас обоих порешит... Или, как ты выражаешься, завалит... Только в этом случае он может выскользнуть из моих теплых объятий. Поэтому говорю открытым текстом... Будьте осторожны. Могу сказать еще откровеннее – берегитесь. Он вас знает...
– Мы его тоже!
– Михась... Самое страшное, что может случиться... Для вас самое страшное... Это если он догадается о вашем знании. Упаси боже намекнуть, что знаете, кто он, что можете его опознать, что вам кое-что известно. Думаю, еще один пистолет у него найдется. И патроны в нем будут настоящие. Боевые. А у вас с Аликом рисковый образ жизни.
– Это как понимать?
– Есть такое понятие – жизнь в области риска. Наркоманы, девушки легкого поведения...
– Проститутки? – уточнил Михась.
– Я не употребляю этого слова. И вам не советую.
– Почему?
– Оно несправедливое. Продолжу... В эту рисковую группу входят пьяницы, воры, бомжи... К какой категории относитесь вы с Аликом, решайте сами. Может быть, даже ни к одной, но с некоторыми вы находитесь в опасной близости. Поэтому избавиться от вас... Даже человеку со средними криминальными способностями... будет не очень сложно. Он это знает, я знаю, теперь и вы с Аликом знаете.
– Простите, Иван Иванович...
– Не надо возражать. Я не спорю. Я ни в чем не убеждаю, не переубеждаю. По моим наблюдениям, еще ни один спорщик не убедил собеседника в своей правоте. Тот может согласиться со спорщиком, но при этом останется при своем мнении. Поэтому я ни с кем не спорю. Ни о чем. Но как человек честный и порядочный, всегда делюсь истиной, которая мне открывается. Это условие, которое поставили передо мной высшие силы. Они иногда делятся некоторыми соображениями... Я со своей стороны, с их разрешения, естественно, предупреждаю ближних об опасности.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности.
– Нам уехать, спрятаться, затаиться, исчезнуть?
– Ни в коем случае. Я же сказал, Михась, ваша жизнь должна продолжаться без видимых перемен. Чтобы ни одна знакомая собака, ни одна знакомая кошка... Ты понимаешь, о каких собаках и кошках я говорю?
– Догадываюсь.
– Вот и хорошо... Так вот, чтобы ни одна из этих симпатичных тварей не догадалась, что с вами что-то произошло, что с вами что-то случилось, и так далее. Я доступно выражаюсь?
– Вполне.
– Вы в безопасности, пока заказчик вам верит. Постарайтесь его не разочаровывать. Лишать человека веры – это не самое лучшее занятие на Земле.
– Тут вот рядом сидит Алик... Он интересуется – как нам быть с пивом, с Фатимой, как вообще нам поступать в этом направлении? Что позволительно, что непозволительно?
– Все позволительно. Более того – вы просто обязаны навещать Фатиму, она хорошо к вам относится, не огорчайте красавицу.
– Почему вы решили, что она хорошо к нам относится?
– Сама сказала.
– Так мы... В ее глазах... Засвечены?
– Ни в коем случае! Упаси боже! Как ты мог подумать такое... Обо мне?! А совесть?!
– Как же вы узнали?
– Есть разные способы, приемы, методы... Почаще общайся со мной, Михась, научу.
– Похоже, мне от этого общения уже никуда не деться...
– Я всегда подозревал, что ты умный человек, – рассмеялся Анпилогов.
Не сразу, конечно, но спустя какое-то время Епихин сообразил, догадался, спохватился – не надо было говорить Михасю о том, что он уезжает на какое-то время, ошибка это. Потому что отъезд – это уже след, улика, подозрение. Крякнул с досады, чертыхнулся про себя, но вернуть сказанное, как известно, уже нельзя. Одна была надежда – Михась и Алик, с их пропитыми мозгами, вообще не услышали этих его слов, пропустили мимо ушей, как что-то незначащее и к делу не относящееся. И собираясь звонить из близлежащего, недоброжелательного к нам государства, он решил сделать вид, что находится в Москве, приглядывает за ними, чтоб, не дай бог, не напились, не повели себя опрометчиво и безрассудно.
Так он подумал, когда однажды вечером, сидя у телевизора, увидел в последних известиях кровавые кадры, которые с таким мастерством и усердием изготовил хитроумный Анпилогов. Рядом с ним сидела красавица Жанна, она тоже видела эту передачу. Все усилия Епихина были направлены на то, чтобы не заметила она его напряжения, да что там напряжения, его оцепенения. Пальцы Епихина с такой силой впились в подлокотник кресла, что Жанна заметила.
– С тобой все в порядке? – спросила она все-таки.
– Почти...
– Что-то случилось?
– Сердце... У тебя валидол далеко?
– Найду, – Жанна поднялась, покопалась в своей сумочке, нашла что-то похрустывающее. – Перегрелся, наверно, – великодушно сказала она, не отрывая взгляда от телевизора.
– Да вроде и жары не было, – ответил Епихин первыми попавшимися словами. – Пройдет, не впервой...
– Опять кого-то хлопнули? – спросила Жанна, решив, что достаточно дала времени Епихину прийти в себя.
– Ты о чем? – спросил Епихин и в ее глазах окончательно себя выдал, показал, что передача о заказном убийстве его зацепила. И если он не хочет в этом признаться, значит, хорошо зацепила.
– Чисто сработали ребята, – продолжала Жанна, выколупывая таблетку из фольги. – Средь бела дня, без свидетелей... Даже их машину, оказывается, никто не видел.
– Так не бывает, – заметил Епихин. – Очевидцы всегда найдутся. Даже если им нечего сказать, даже если они ничего не видели... Найдутся.
– А смысл?
– На экране мелькнуть... Есть такая человеческая слабость – показаться в ящике, напомнить знакомым, что жив еще, что глаза еще видят, язык во рту ворочается...
– На «Скорой» увезли, – продолжала истязание Жанна. – Значит, жив остался.
– А всегда на «Скорой» увозят... Не будут же они на улице разбираться – дышит, не дышит...
– Но как быстро телеоператоры примчались... Подмосковье все-таки... Раньше милиции.
– Да какое это Подмосковье... Кольцевая дорога в одном километре.
– Смотри! Немчиновка! – воскликнула Жанна, увидев название на вокзальном здании. – Ты же в Немчиновке работаешь? Знакомые места, да?! – Ее восторженные, широко раскрытые глаза в упор смотрели на Епихина, и он, взглянув в эти глаза, понял – лукавит Жанна, играет, дразнится.
– Места знакомые, – негромко произнес он, снова повернувшись к экрану.
– А мужика этого не встречал?
– Не знаю... Видишь, он весь в кровище... Если умыть, может, и узнал бы...
– Слышал, что он сказал?! – перебила Жанна.
– Кто?
– Мент... Он сказал, что был контрольный выстрел в голову. Слышал?
– Он так сказал? – Епихин медленно, будто преодолевая сопротивление суставов, повернулся к Жанне.
– Да! – воскликнула она почти с восторгом. – Контрольный выстрел в голову!
– Так вот почему у него лицо в крови, – пробормотал Епихин. – А я все никак понять не мог... Разберутся, – вздохнул он как-то слишком уж тяжко, так не вздыхают, глядя на чужие беды, так вздыхают, когда беда коснулась тебя самого.
Жанна услышала этот вздох и сжалилась. В конце концов, она ведь тоже принимала участие в его проблемах – когда ему понадобился пистолет, именно она нашла давних своих знакомых, и те достали все, что было необходимо.
– А у нас в холодильнике водка есть, – сказала Жанна, вопросительно глядя на Епихина.
– Не возражаю, – сказал он как-то вяло, обессиленно.
– А после валидола можно?
– Нужно.
– С дыней пойдет?
– И без дыни тоже.
– Тебе в рюмочку?
– Что?! – заорал Епихин во весь голос, сбросив, наконец, с себя оцепенение. – Какую рюмочку?! Стаканы подавай! И не скупись, когда наливать будешь!
– Намечается праздник? – Обернувшись на ходу, Жанна испытующе посмотрела на Епихина.
– Да какой праздник, что ты несешь! День прошел, вечер настал, что-то в бутылке осталось... Разве это не повод? Море за окном плещется, рыбаки пытаются что-то поймать... Поймают – будет у нас ужин...
– А если не поймают?
– Не переживай, ужин будет в любом случае, – Епихин взял из рук Жанны стакан, наполовину наполненный водкой и, не сказав ни слова, не дожидаясь, когда Жанна подойдет со своим стаканом, выпил до дна, легко выпил, будто воду. Да так и остался сидеть со стаканом в руке, глядя в пустой экран телевизора.
Жанна молча выпила, не торопясь, разрезала маленькую дыньку, которую в этих местах называли колхозничкой, и, сложив ломти на тарелку, поставила перед Епихиным. Тот взял кусочек, откусил, но, похоже, даже не заметил этих своих невинных действий.
– Пойду прогуляюсь, – сказал он, поднимаясь с деревянного кресла. – Я ненадолго. К морю и обратно.
Жанна, не говоря ни слова, протянула ему мобильник.
– Вдруг пригодится, – сказала она.
