Ирина Арбенина - Люблю трагический финал
— Пешком.
— До Москвы?
— Ну почему… До соседней станции. Там все электрички, кстати сказать, останавливаются. Крупный поселок городского типа…
— Как ты тут, оказывается, ориентируешься…
— Бывал когда-то… В общем, там, на той станции, электрички останавливаются много чаще… Народ ездит постоянно в Москву на работу.
— А нам что с того?
— Пойдем пешком. Я думаю, по тропинке, вдоль рельсов — вон видишь, от станции начинается? — это получится минут двадцать пять.
— Ну вот, и в самом деле альтернатива.
— А говоришь никакой! Так не бывает, чтобы никакой.
И они двинулись в путь. И уже прошли по тропинке в сторону места назначения несколько десятков метров… Как вдруг Светлова остановилась как вкопанная.
— Стоп!
— Что такое?
— А ведь это я погорячилась насчет него… Что он якобы нож о траву — да бегом на электричку. И был таков…
— Эге… Холмс, соображаете!.. Электрички-то…
— Вот именно. Электрички тут останавливаются редко.
— Даже и в сезон…
— А это уже был не сезон — осень… Как сейчас — «еще не сезон». И значит…
— Электрички вряд ли сделали для него исключение.
— И он, возможно, пошел.
— Он пошел пешком, как и мы, в ту же сторону.
— А может, в другую?..
— Нет, в ту: ближайшая станция, где все поезда останавливаются… И всего двадцать минут пешком… быстрым шагом от этого места…
— Ну, если ему надо было в Москву…
— Ты хочешь сказать, что ему не надо было?
— Хочу сказать. Что он — чеховская «Три сестры»?… «В Москву, в Москву!» Почему непременно в Москву?
— Вот именно, как говорят провинциалы москалям — свет клином не сошелся на вашей Москве.
— То есть… Он…
— Да… Вот именно. Возможно, ему нужен был другой населенный пункт…
— Какой?
— Хм… Вопрос интересный. Любой другой населенный пункт, расположенный по этой железнодорожной ветке.
— Зачем?
— Он там живет…
— Или собирает грибы.
— Или приезжает к кому-нибудь в гости…
— Или навещает старушку мать, а сам из Москвы…
— Да, как разнообразен мир и как много в нем вариантов, — вздохнула Аня.
— Верно подмечено…
— Но в любом случае, при всем этом разнообразии вариантов ясно, что он удалился с этой станции… Поскольку дачный немноголюдный поселок милиция перетрясла… Там все чисты и свободны от подозрений, у всех алиби…
— Точно?
— Да… Клиент «не отсюда родом»… Он ушел с этой станции, возможно, именно ушел, а не уехал. Поскольку светиться и долго ждать электричку не имел морального права.
— И что это нам дает?
— Ты прав… Ничего.
— Пойдем и мы отсюда?
— Пойдем.
И они гуськом двинулись по тропинке.
— А вот нож он мог бросить по дороге… — пробурчал через некоторое время Стариков.
— Вот так: шел, шел и решил бросить…
— Да, близко, рядом с трупом, не стал… Точно найдут — лишняя ниточка к нему потянется.
— А при себе оставить не побоялся? Даже ненадолго?
— Не побоялся. Он, как ты, наверное, поняла, хладнокровный.
— А вот надолго побоялся?
— Ну… Возможно, он шел, размышляя…
— Возможно, успокоившись…
— Да… Если он из этих… из психов… Они после совершения сразу приходят в норму… И, избавившись ненадолго от своей мании, могут спокойно рассуждать.
— И вот он шел, шел и…
— Именно. Не сразу возле станции, где убил, ведь он шел и думал…
— Потом решил: будет поздно — совсем близко к другой…
— Вот именно здесь, где лес, безлюдно… То есть ты хочешь сказать, что мы можем этот нож сейчас здесь найти?
— А вдруг?
— Слушай… А почему он все-таки не поспешил избавиться от него сразу? Нож, с которого невозможно все-таки до конца стереть кровь, — неопровержимое доказательство.
— Возможно, он знал, что не вызовет ни у кого подозрений.
— Почему?
— Ну, например…
Петя задумался.
— Например, это человек, к которому все хорошо относятся в округе, все хорошо его знают. Не какой-то там подозрительный незнакомец… Что в самом деле необычного — идет привычным для него маршрутом приятный соседям человек… Что тут подозрительного?!
— Да… — согласилась Аня. — Но убитую цыганку мог обнаружить любой следом идущий — через пять минут… Милиция начнет прочесывание, облаву.
— Дело, очевидно, в том, что он, как я уже заметил, не инопланетянин… Возможно, точно местный. То есть знает: даже если кто-то ее сразу обнаружит, то… обнаружить телефон в здешних местах совсем не просто и не быстро. Телефонов в Подмосковье по-прежнему несколько меньше, чем обнаруживаемых трупов…
— Пожалуй…
— Наверняка! Пока обнаружившие дозвонятся, пока среагируют. Какое там, на хрен, прочесывание. Нет, он наш человек: он врубается в реальность… И он шел спокойно. И хорошо рассчитал, где ему избавиться от ножа.
— Если только он не забрал его все-таки с собой. Как память.
— Или как инструмент, который ему еще понадобится?
— Не понадобится… Все преступления он совершает совершенно по-разному… Он не из этих, которые одним и тем же почерком в одно и то же место наносят одни и те же колотые раны. Или одинаково перерезают горло… Его преступления объединяет что-то другое… Вовсе не одинаковый тип ножевых ранений… Какой-то почерк. Я только никак не пойму, какой же именно… Это, видишь ли, трудно ухватить. Слишком необычный…
— Незаурядный, да?! Скажи еще, дорогая, недюжинный…
— И скажу…
— Ерунда! Маньяков всегда объединяет одинаковое течение болезни — они, по определению, не могут быть незаурядными. Безумие такая же болезнь, как и ветрянка. А ветрянка всегда одинакова: температура, сыпь. Вот и тут: нож, кровь, какая-то навязчивая дурацкая и кровавая цель… И не переубеждай меня: их много — ну, в пропорции к остальному человечеству! — и они, согласись же наконец, заурядны.
— Нет, он необычный, редкий… — Аня не собиралась сдаваться. — Это точно.
Нож они со Стариковым не нашли.
Часа два ползанья и рассматривания ничего не дали…
Но за то время, что они на это потратили, начался в движении электропоездов обычный ежедневный в середине дня перерыв, и они опять оказались в том же положении: на скамеечке на припеке, но уже на другой станции. Но также — в ожидании электрички.
Теперь мимо проносились поезда дальнего следования.
— Эх! — уныло вздохнул Стариков. — Как я мог согласиться забраться сюда без машины… «Воссоздать достоверную обстановку!» — передразнил он супругу.
— Да вы не тужите… Скоро поедут… — успокоил их сосед по скамейке.
В отличие от той станции этот перрон малолюдным не был даже во время перерыва.
— Не страшно тут у вас? — поинтересовалась Аня.
— А че?
— Дачу мы хотим тут купить…
— Да че тут страшного? Как везде…
— Ничего не происходит?
— Почему ничего…
— Как везде? — усмехнулась Аня.
— Как везде…
— Грабят?
— Да нет.
— А что?
— Вот цыганку осенью убили. Но не у нас… рядом, в Боборыкине.
— И все?
— Да нет… Почему все? Девушка тут одна местная пропала. Галя… Галя Вик.
Это был дом, окруженный большим, пока еще без листвы, пустым, но летом явно тенистым садом. Очень тихий, казавшийся необитаемым.
Но Аню со Стариковым встретили.
Почему-то они вышли им навстречу вместе: пожилая пара, отец и мать Гали Вик. Может быть, им было так одиноко и плохо в мире, что они решили друг с другом не расставаться ни на минуту.
— Мы из фонда «Помощь в поиске пропавших», — представилась Аня.
Ане было неудобно врать. В этих пожилых людях была какая-то смиренность. Они не противились обману. Да и чего, собственно, им было больше бояться? Что еще судьба могла для них придумать?! И родители Гали Вик пригласили их войти в свой дом.
На книжных полках бросались в глаза книги Брайля… Светлова сразу обратила на это внимание.
Хозяйка проследила Анин взгляд.
— Галя была слепой от рождения, — объяснила она.
И родители Гали Вик покорно и добросовестно, как уже неоднократно делали это в присутствии милиции, рассказали Ане и Старикову все, что знали.
Они рассказали им, что их дочь Галя Вик никуда не выходила одна. Она никуда никогда ни с кем бы не пошла. Ее планетой были вот этот дом и вот этот сад.
И она исчезла. Прямо из этого сада… На плетеном кресле остались раскрытая книга, плед, сумочка с лекарствами и флакончик духов.
Слушая их печальный рассказ, Аня медленно подошла к окну… Из-за деревьев сада просвечивала, выглядывала оштукатуренная светлая стена соседнего дома.
— А здесь кто живет? — спросила она.
— Наш сосед.
— ?
— Да-да, конечно… — все так же смиренно кивнула женщина. — Его очень подробно расспрашивали в милиции. Но он ничего не знает.
